Ага, двойки за экзамен. – Прости, что напугал, – шумно выдохнув, я вижу как Маша вздрагивает, когда моё дыхание касается её щеки. И вцепляется мне в руку. Чтобы остановить? Серьёзно, после такого разве что застрелиться. С отчётливым пониманием, что ты старый, лапающий студенток, козёл. – Я… не боюсь. Чёрта с два я в это поверил. Задержав дыхание, я разжимаю руки – ни разу в жизни это не стоило мне таких усилий, но хрупкая ладонь не отпускает. Сладкая, да всё уже, всё. Старпёр понял, старпёр впечатлился. Подняв взгляд, я собираюсь сказать что-то утешительно-извинительное, но тут встречаюсь с зелёными глазищами. Широко распахнутыми, затуманенными, с расширившимся зрачком, и ситуация мгновенно меняет полюса. Ей… нравится? Невероятное, сшибающее с ног озарение скручивает пах таким спазмом, что требуются несколько мгновений, чтобы снова научиться говорить. – Радость моя, – с хриплым голосом, строго держа себя в руках, отстраняюсь я, – а теперь повтори, что ты сказала?.. Не знаю от чего она вздрагивает. От моей интонации? От вернувшихся на талию рук? Всё-таки от страха? Последнее очевиднее. А ещё мне очевидно, что от страха не краснеют, и дыхание учащается немного по-другому. То же, что происходит с ней, носит другое название – древнее, будоражащее и настолько естественное, что отзывается внутри долбящим по рёбрам сердцем и кровью, несущейся по венам со скоростью 150 км/ч. – Вы ко мне пристаёте! – Справедливое обвинение, потому что так оно и есть. Маша не сдаётся даже самой себе и всё бы ничего, если бы сладкая девочка не опустила после этого заявления взгляд. – Ма-аш?.. – почему-то шёпотом и рвано сглотнув слюну. – Машенька, посмотри на меня. Сделай приятно старому дряхлому… – Вы не… Всё, Машенька, приплыли. Пользуясь её отзывчивостью, я сминаю сладкие губы поцелуем. Жадным, горящим не столько на губах, сколько глубже. И ниже. Одной ладонью зарываюсь в распущенные волосы, едва не рыча от удовольствия, а второй крепко прижимаю её к себе за талию. Какая же она… а я… Об этом лучше подумаю позже. Сильно позже, потому что её язык случайно касается моей нижней губы. И как бы всё, мой личный цифровой мир разбивается на нолики и единички. В том числе и потому, что девочка Маша оказывается талантливой ученицей, и инициативной, но все эти умные слова вспомнятся когда-нибудь позже. Сейчас же проще сдохнуть, чем прервать, разрывающий мозг в клочья, поцелуй. То, как она поддаётся на каждое движение моего языка… То, как уже не я, она сама вжимается в моё тело… То, как меня прошивает, стоит ей пройтись нежными пальчиками по затылку… Вдруг оказывается, что кончиться от перевозбуждения очень даже можно. И кончить от одного только её поцелуя тоже. Длинный протяжный стон я не столько слышу, сколько чувствую. И может мне, слетевшему на хрен со всех катушек, кажется, но это отрезвляет больше всего остального. Кретин, ты только что переживал, как бы она не замёрзла, а сейчас чуть не насилуешь прямо на улице?! – Маш, Машенька, сладкая моя девочка… – лихорадочный шёпот ни хрена не похож на адекватность, – остановись. Её глаза расфокусированы и затянуты желанием, а в моей голове один мат. Отборный, русский, трёхэтажный. Потому что долбанное усилие воли не срабатывает. Губы снова касаются губ в глубоком откровенном поцелуе. В этот раз медленном, тягучем, и от этого даже худшем, чем предыдущий. Потому что руки подрагивают от адского напряжения, которое нужно мозгу, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию, а не взять Машеньку прямо здесь. Грёбанный ты случай! В паху всё уже болит и, оторвав её от себя за плечи, держа на расстоянии вытянутых рук, я матерю собственную принципиальность. Да любой бы материл, видя то, что вижу я – красивую, молодую и заведённую студентку. – Маш, всё. Отголоски сознания возвращаются в её взгляд, но настолько медленно, что меня может и не хватить. Интересно, а торт у неё есть? Угу, на завтрак. Кончай страдать фигнёй! – Машенька, вернись ко мне, пока не поздно. – Это как? – Хриплый голос проходит наждачкой по оголённым нервам и приходится крепко сжать челюсти. – Если поздно. – Это так, что сегодня я от тебя не уеду. – Давай же, подайся вперёд, прижмись ко мне и завтра хрена с два ты вспомнишь про своего недовампира. – Хочешь? И да, она почти даёт неправильный ответ. Почти, но вовремя вспоминает кто мы и где, и лицо покрывается красными пятнами. – Я… я… – она испуганно заикается и, похоже, больше не сядет ко мне в машину. И взгляд обалденных глаз это только подтверждает. – Ты – мой самый сладкий десерт. – Честно, но зря. Потому что слов у неё нет, одно желание сбежать на другой конец страны. – Маш, полетели со мной на выходные? Я… Желание оправдаться захлёбывается совсем другим желанием. Неудивительно – её остужают неловкость и стыд, а меня… мне придётся терпеть до ледяного душа. И молиться, чтобы помог. Тяжёлый вздох вырывается помимо воли. – Маш, – отпустив, я протягиваю к ней руку и малость охреневаю, когда, после секундной задержки, она вкладывает в неё свою, – я обещаю к тебе не приставать. Для твоего спокойствия могу поклясться байком, если совру – вернёшься и отправишь его под пресс, но мне, правда, нужна твоя помощь. Сможешь потерпеть меня три дня? – А не приставать это как только что? – глядя только на наши руки, спрашивает она. – Не-ет, Машенька. – Меньше всего мне хочется её пугать, но в этом соврать я не могу. И не хочу. – Ещё одного такого «только что» моя психика не выдержит, и в следующий раз мы окажемся в одной постели, но… я буду держать себя в руках. – Стараться точно буду. – Зная, как ты меня… стесняешься, просто не дойду до следующего раза. – Но как мне тогда изображать вашу… – тряхнув головой, она не может договорить. Пф. Я после таких поцелуев вообще ничего не могу, только стоять и лишний раз не рыпаться. – Мы всё решим… договоримся, пока будем добираться до места. У неё снова мёрзнут руки, печально быстро для плюс трёх по Цельсию, и у меня есть способы её согреть, но обойдусь. Надо же, как пробило. До самого основания, и это чертовски странно, учитывая весь мой впечатляющий опыт. Или отголоски первой любви сказываются? – Просто скажи «да». – Меня отпускает ровно настолько, чтобы позже спокойно сесть за руль. – С остальным разберёмся по ходу. Она думает, долго думает, недоверчивым, но внимательным взглядом осматривая меня с ног до головы. И шум в голове начинает возвращаться, как и кровь к совершенно лишним сейчас частям тела. – Обещаете ничего не делать… без моего согласия? Боже, дай мне сил, чтобы не укусить эту её прикушенную нижнюю губу. И хорошо, что Машины формулировки отвлекают своей интересной постановкой. – Обещаю, – на выдохе, чтобы притянуть её ближе. Даже не в объятие, а так, просто постоять рядом, держась за руки. – Почему вы вдруг стали таким… – Неадекватным? – фыркаю я. Не та погода, не то место и, вообще, давно пора бы расстаться. Как пятиклассник, ей богу! – Странным, – улыбается она краешком губ. – Это не я, Морозова, – ради разнообразия возвращаюсь я в роль препода, – это ты… – Неадекватная? – она весело вскидывается. После всего этого не боится? Невероятная! Притом, что я боюсь – не сдержаться, воспользоваться, надавить… – Фантастическая. – Ни капли веселья и прямой взгляд глаза в глаза. Пауза затягивается, и Маша, тряхнув головой, переступает с ноги на ногу. – Мне пора, Илья Глебович. – Издеваешься? Нет, серьёзно, какой на хрен Илья Глебович?! – А где вы завтра будете? – Вдруг спохватывается она. – Уже соскучилась? – Дикое, страшное непредсказуемостью желание понемногу, но отпускает, и можно попробовать пошутить. – Надо же билеты покупать, а мне дать вам ответ, – словно неразумному ребёнку объясняет Маша. Нет, с этим надо что-то делать, вот такая моя на неё реакция это что-то сумасшедшее. Приятное, возбуждающее, но ни разу не подходящее сорокалетнему мужику. – Давай телефон. – 8-953…