Боится чья-то прекрасная дочь, Ведь страшно в замке в арабскую ночь. Превратился в Джафара наш герб во флаге, А это не стих, а фигня на бумаге. Или на день рождения дочки мы стояли в пробке и набросали следующие слова: рождение — вождение, дом — ком, Милана — Светлана, Матвей — сельдерей, торты — порты, папа — шляпа. И вот продукт нашего совместного творчества. Сегодня странное вождение, Ведь у Миланы день рождения. Танцует за рулем прям папа, На голове с цветами шляпа, И улыбается Матвей, И расцветает сельдерей, Гудят машины, салют в портах, Квартира в маленьких тортах, Украшен шариками дом, Едят там все красивый ком, И незнакомая Светлана Кричит: «Ура тебе, Милана»! Детям нравится, я доволен, все от этого выигрывают, и главное для всех нас то, что мы поддерживаем в детях одно из самых важных качеств современного человека: умение мыслить дивергентно. Это наша с вами задача. И ничья больше. 26. Надо сравнивать ребенка только с ним самим Постоянно сравнивать своего ребенка с окружающими — это самый короткий и прямой путь к нервному срыву. Общество день и ночь тычет нам в глаза тем, что правильно, а что нет, пытается рисовать свои границы черным жирным маркером. Но настоящая норма есть только одна — это то, что делает вас и вашего ребенка счастливыми. Иногда, чтобы спасти себя и его от полного внутреннего обвала, нужно закрыть глаза и стать чуть более легкомысленным и чуть менее здравомыслящим. Дефектолог Наталья Керре[25] Это был знаменитый тридцатый маршрут «Через горы к морю», который действительно начинается в Краснодаре, а заканчивается в Сочи. И наш самый первый поход, который мы с детьми точно запомним навсегда. Те, кто был на этом маршруте, знают, что он проходит через живописные луга, красивые перевалы и реликтовые леса. И именно за его прохождение в Советском Союзе давали значок «Юный турист». Мы были первой группой, для которой открылся этот заповедник в том году, и «пошли прокладывать путь». Так мы шутили, даже не догадываясь, насколько эта шутка близка к правде. В первый день «прокладывать путь» не надо было: мы двигались по тропе, вытоптанной за десятилетия. В начале похода детям, которые придут первыми к месту привала, пообещали подарить наклейки. Никита втопил за них так, что я еле поспевал за ним бегом. В итоге наклейки были получены, довольный сын лег спать впервые в жизни в спальном мешке, но на следующий день проснулся другим человеком. Человеком, у которого болело все. Непривычная нагрузка от подъемов и спринтерский рывок в первый день вышибли моего парня из колеи. Он просто физически не мог идти так же быстро, как вчера. На второй день ему было прямо тяжело: он пыхтел, бубнил, мы начали отставать от группы, и нам не хватало времени отдыхать на привалах. Если вы не знаете, как устроен процесс привалов в большой группе, я вам расскажу. Мы договариваемся о правиле, например: 60 минут идем, 15 отдыхаем. Но 15 минут отдыхают те, кто идет в начале группы, а те, кто плетется в конце, — минуты полторы, ведь они проходят ту же дистанцию не за 60 минут, а за 73. Поэтому за свою медлительность ты несешь ответственность отсутствием отдыха. В какой-то момент это, конечно, начинает злить. Уже на второй день ситуация осложнилась еще и тем, что нам на самом деле пришлось «прокладывать путь». Хотя в Краснодарском крае везде наступило лето, горы были с этим не согласны, там просто не растаял ледник. В общем, туристическая тропа упиралась в громадный сугроб, и только приблизительно было понятно, в каком направлении двигаться. Ну, мы туда, в этом приблизительном направлении, и шли. Снег рыхлый, проваливаемся иногда по пояс, снизу все мокрые, а сверху печет голову солнце и жара за тридцать градусов. В тот день от нашего пятнадцатикилометрового маршрута размазало не только детей, но и взрослых. Поверьте, такая дистанция в горах, где половина маршрута проходит по сырому снегу, и она же по улицам Рима или Санкт-Петербурга — это две принципиальные разницы. Вечером я слышал, как в разных палатках тихонько похныкивают дети и кряхтят взрослые. Но были с нами и другие дети. Те, для кого этот день оказался таким простым, словно они ходили в магазин за хлебом, а не проваливались в сугробы. Вечером они играли в футбол, сидели возле костра со взрослыми и не хотели ложиться спать. Если бы я сыграл с ними в футбол в тот вечер, то, наверное, в горах бы и остался навсегда: я реально устал сам и хорошо понимал своего сына, который играл в палатке и совсем не собирался оттуда выходить. Но, понимаете ли, в глубинах мозга все равно завелся какой-то поганый внутренний голос, который начал зудеть: «А твой-то не играет. А их-то вон как гоняют мяч, полные сил». И это начало меня злить. Действительно, а что это мой-то не играет, а их-то вон какие энергичные молодцы? На мое предложение поиграть в футбол Никита ответил очень вежливым отказом, но я, понимавший его очень хорошо еще полчаса назад, начал рождать какие-то аргументы и выдавать их один за другим. Мол, не так уж он и устал, и весь тяжелый груз был на моих плечах, и не с чего ему уставать, да и вообще он еще молодой — пусть посмотрит, как другие дети, полные энергии и сил, бегают по поляне. Как только зашел разговор о других детях, я понял по глазам сына, что теперь уж он точно не вылезет из палатки. И отстал от него. Третий день похода был еще тяжелей. Сначала мы шли впереди, но потом все больше начали отставать от лидеров, соответственно, меньше отдыхать на привалах. Тот самый зудящий внутренний голос превратился в бесконечный поток претензий к ребенку. — Посмотри, мы уже отстали от Феди, а он младше тебя. — Все быстрые уже успели перекусить на привале, а медленным придется довольствоваться одним козинаком. — Если ты будешь так же плестись, мы придем последними, а это для меня позор. И чем больше я так говорил, тем медленнее мы шли. Чем медленнее мы шли, тем больше я злился. Чем больше я злился, тем громче кричал мой зудящий внутренний голос. И я снова говорил и говорил. Конечно, я пытался и подбадривать, и уговаривать, и мотивировать, но преобладали претензии. Но мой сын не мог идти быстрей. А после каждой претензии еще и все меньше хотел. В тот день были и дожди, и жара, и снова рыхлые сугробы, и переправа через буреломы, которые остались после горной лавины, и снова дожди, и грязь под ногами. Это у меня. А у моего ребенка ко всему перечисленному добавился зудящий голос недовольного папы. И так мы прошли семнадцать километров. В горах. Вечером в палатке он, насупив брови, попросил его оставить в покое, а это значит, что он обиделся на меня. Я понимал, на что он обижен, и мне пришлось извиниться, при этом опять сравнивая его с другими детьми. Мы помирились, а в это время те самые другие дети играли в футбол. И вот, когда я уже сам ложился спать, еле живой и размышляющий о том, а положены ли значки «Юный турист» взрослым туристам, потому что это совсем не такой простой маршрут, как было написано в интернете, у моего внутреннего голоса появился конкурент. Тоненький, писклявый, но уверенный в себе голосок начал задавать мне вопросы о том, как я себя чувствую сейчас. А тяжело ли мне? А если бы я был на месте своего ребенка, что бы чувствовал сам? Почему я делаю сравнение не в пользу своего ребенка? Может быть, я тоже был таким когда-то? А может, способен в этой ситуации помочь своему сыну? С этими мыслями я заснул — и мне привиделся странный сон. Как будто прихожу я с работы домой, встречает меня супруга и говорит: «Ну как ты? Заработал денег на катер?» Я в недоумении отвечаю, что у нас не было в планах катера, на что она мне заявляет, причем каким-то таким странным, но знакомым голосом: «А вот Артур-то катер купил! И гостей встречает, и по Волге гоняет! И детей на нем катает! Артур-то красавчик!» Я не особо и возражаю, потому что Артур действительно красавчик, но потом жена говорит про Андрея, который уже пробежал марафон; про Егора, который отжимается двести раз; про Сережу, который купил дом в Испании. И каждый раз я отвечаю, что они молодцы, но она добавляет: «А вот ты…» Ты без катера, без дома в Испании, без отжиманий, марафона! И голос во сне прямо не ее, но очень знакомый, какой-то зудящий. И мне во сне так плохо, потому что даже и оправдываться глупо. Я вот сегодня запустил новый проект, я доволен этим, точно знаю, что стал лучше и сделал благое дело, но мне даже сказать не дают ничего. И мне так плохо, что я не могу пробежать марафон и не катаю детей на катере по Волге, но сделать я с этим ничего не могу. Но я же молодец! Что за сон такой дурацкий? Я же мо-ло-дец! Когда мой сын проснулся на следующее утро, я приветствовал его с улыбкой и, обняв, сказал ему: «Никита, спасибо большое! Я только сегодня ночью понял, какой ты невероятный молодец!» — И в чем же я молодец? — с недоверием спросил меня ребенок. — А в том, что вчера вечером ты засыпал совершенно не таким Никитой, каким был с утра. Ты ложился человеком, который впервые в жизни прошел в горах семнадцать километров. Я горжусь тобой. Спасибо тебе большое. И так я стал говорить каждый вечер в том походе. Искать опыт, что сын приобрел, или маленькое достижение, или преодоление. Он действительно каждый вечер ложился спать другим человеком, не таким, каким был еще утром. Он каждый вечер переходил на качественно новый уровень, и я этим гордился. Знаете, что произошло в итоге? Когда после последней стоянки мы собрали лагерь, уложили рюкзаки и общий скарб и сами загрузились в ЗИЛы, Никита повернулся ко мне, сидя на деревянной скамейке в этом грузовичке со мной в обнимку, и впервые в жизни сказал: «Папа, я тебя люблю». До этого он говорил «Я тебя тоже» или «И я тебя». В общем, он отвечал на мои слова. Но чтобы он сказал это первым! Сам! Я запомнил этот момент навсегда, так как ждал его восемь лет и два месяца. И тогда мне было вообще по барабану, какие дети и где играют в футбол. Всегда будут дети, которые лучше, чем ваши, знают английский, или уже получили медальку на олимпиаде по биологии, или быстрее бегают, или больше читают. Ну и что? Вас это действительно так заботит? А вас не заботит, что Роман Абрамович ходит по морю на такой яхте, которой у вас нет, Олег Тиньков купил себе самолет, а у Сергея Галицкого собственный футбольный клуб? Или это другое? Они молодцы. И те дети молодцы. Но и вы молодец. И ваш ребенок тоже. Не надо сравнивать себя с Галицким, а ребенка с Федей, который хоть и младше, но идет быстрее. У каждой личности своя дорога, и каждый человек должен учиться строить собственную жизнь. Если ребенок будет постоянно кого-то догонять, расти с оглядкой на более «успешного», то я даже не понимаю, откуда он возьмет потенциал для раскрытия своих способностей. Переживание себя как худшего, к сожалению, обычно не способствует тому, чтобы человек активно стремился стать лучше. К тому же любое сравнение не в пользу ребенка — это не попытка сделать его лучше. Скорее это посыл «стань лучше другого» или даже «пусть он станет хуже тебя». Попахивает военными действиями, разрушенными городами, поломанными судьбами, нездоровой конкуренцией и самоцелью выиграть любое соревнование во что бы то ни стало. Не сказал бы, что я бы хотел такого для своих детей. Я долго думал: почему я тогда ему говорил о том, что другие дети не устали, когда устал он? У меня же не было мотива сделать ему плохо. Я хотел показать ему ориентир — мол, смотри, каким бы я хотел тебя видеть, мой дорогой сынок. Но вышло все наоборот, и думаю, что почти всегда выходит наоборот. Сравнение с другими формирует у ребенка чувство неуверенности и неполноценности. Он становится замкнутым, боится подвести вас снова, но одновременно понимает, что он хуже, и заблаговременно программирует себя на неудачу. Как следствие — плохое настроение и у взрослых, и у детей, полная апатия ко всему.