– Мне приходится это делать, потому что ты уже сделала свой выбор. А ведь я просил довериться мне не только в сексе, но и в жизни. Хорошего дня, Мишель. В трубке раздаются монотонные гудки, а внутри меня сердце замирает, рука опускается, роняя телефон на землю. Поднимаю голову к серому небу, ища хоть какой-то подсказки, хоть чего-то. Но только крупные капли сливаются с прокатившими слезами на лице. Он даже не захотел понять меня, даже недослушал и принял всё неправильно. А я не могу разорваться, я ведь его дочь. А мой папа в больнице с сердечным приступом, потому что вчера я сделала другой выбор и теперь не знаю, правильно ли это всё. Стоило ли это моих мучений, такого результата? Но всё же, стараюсь взять себя в руки, вытирая лицо рукавом, поднимая телефон, и быстро иду к машине. Семнадцатый шаг Мы редко задумываемся о том, что все мы смертные. Все можем умереть или же выжить, и это зависит от случая, иногда от действий наших близких. Но моё собственное сердце болезненно стучит, представляя, что произошло на самом деле. Мой шаг и вчерашний вечер стал не только поворотным для меня, но и для всех, кто для меня был дорог. И я в очередной раз сбиваюсь с намеченного пути, в очередной раз я жду от единственного и близкого мне человека слова поддержки и его силу, а он… он просто оставляет меня решать всё самой. И Ник знал. Поэтому он не спал, поэтому он был таким странным утром, как и его слова о телефоне. Он не хотел, чтобы я была в курсе. Не хотел, чтобы я вспомнила, что у меня есть семья. И это тоже опускается тяжёлым осадком в моей душе, придавливая её к земле. Бросаю машину на дороге, не имея возможности даже припарковаться нормально. Моё тело сотрясает крупная дрожь, и я обхватываю себя руками, пока иду к входу больницы. – Добрый день, вам сегодня привезли пациента. Тревор Пейн, у него сердечный приступ. В какой он палате? – Спрашиваю я женщину в регистратуре, и она вбивает мои слова в компьютер. – Добрый день. Четвёртый этаж, палата семь, но туда пускают только родственников, мисс. – Я его дочь. Мишель Пейн, – незамедлительно отвечая, роюсь в рюкзаке и достаю права, показывая ей. – Хорошо, проходите. Покажите свои данные при входе на этаж охране, они вам выдадут халат и бахилы. – А вы… что с ним? – Облизав пересохшие губы, произношу я. – Вам расскажут. У нас указано только то, что его привезли с острым инфарктом миокарда, – монотонно отвечает она, отвлекаясь на другого человека, интересующегося своим родственником. Только сейчас, проходя по больничному коридору, смотря, как тут и там помогают людям, я полностью осознаю, куда приехала. Последний раз я была здесь в таком состоянии с Теренсом, пока не констатировали смерть. И теперь отец. Выполнив все условия, чтобы меня пропустили за стеклянные двери, я уже медленно, словно опасаясь новых последствий, подхожу к седьмой палате. Закрыв на секунду глаза, делаю глубокий вдох и вхожу туда. Я сразу же нахожу взглядом отца с бледным лицом, с кучей капельниц, и мои глаза наполняются слезами. Ведь я так любила его, а сейчас чувствую себя лицемеркой. – Мишель, – тихий мамин голос раздаётся слева, и я поворачиваюсь к ней. Рядом на диване в наушниках и со злым взглядом сидит сестра, но мне плевать на неё. Смотрю на маму, всё такую же элегантную, статную и даже не сказать, что мы в больнице. Она как будто на приём собралась. Это отдаётся неприятным отголоском боли внутри. Я сравниваю себя и её. Если бы мой муж… мой Ник вот так… тут. Я бы выглядела иначе, такой как сейчас. Потерянной и боящейся даже дышать рядом, чтобы не ухудшить его состояние. – Мама, как он? – Шёпотом спрашиваю я, делая шаг к отцу, но останавливаюсь, не смея дотронуться до него. Не могу. Что-то не даёт мне идти дальше и показать ему, что я тут. – Вчера он приехал поздно, очень злой на тебя. Ругался, поднял весь дом на уши, но начал задыхаться и упал. Мы вызвали врачей, и они отвезли его сюда. Потом было стентирование, но его не смогли сделать из-за сильного тромбоза. Его накачали какими-то препаратами, чтобы повторить ещё раз. Сейчас мы ждём, что они скажут, – отвечая, мама подходит к койке. – У него настолько всё плохо с сердцем? Почему мы не знали? – Поднимаю на неё голову, и она слабо улыбается. – Потому что тебя никогда он не интересовал, ты всегда думала только о себе. И, вообще, ты никакого права не имеешь тут находиться! – Подаёт голос Тейра и вскакивает с места. – Заткнись, – зло говорю я. – Не тебе решать, где я имею право быть. – Из-за тебя у него это случилось! Из-за тебя, сука! А если он умрёт, а ты трахаешься с этим Холдом! Тебе по хрен на всех, кроме своей вагины! – Она подскакивает ко мне и толкает в грудь, что я оступаюсь, подаваясь назад. – С кем я трахаюсь не твоего ума дело. Следи за своей вагиной, – фыркаю, ударяя её в плечо. Тейра зло отшатывается, пытаясь нанести мне новый удар, но я отхожу, чтобы прекратить это. – Девочки, довольно. Ваш отец скрывал ото всех своё состояние, делясь только некоторыми фактами. Я тоже не знала, и мы поругались накануне. Тейра, Мишель ни в чём не виновата. Ваш отец очень эмоционален в последнее время и сам виноват в случившемся, – холодно говорит мама, и мы обе удивлённо поворачиваемся к ней. – Ты такая же, как она. Вы обе мне противны, – кривится сестра и вылетает из палаты, громко хлопая дверью. – Прости её, Мишель. Она просто не в себе и не сталкивалась никогда с таким. А вот ты уже побывала в ещё худшей ситуации, поэтому воспримешь всё легче. Присядь, – уже ласковей мама указывает на диван, и я киваю, но до сих пор не понимаю, отчего у неё такое поведение. – А теперь расскажи мне, что у тебя происходит, – предлагает она, беря меня за руку, и это чем-то тёплым отзывается во мне. Ведь прикосновения матери они так необходимы для меня сейчас. – Не знаю. Вчера он устроил шоу у ресторана. Обозвал Ника и чуть не подрался с ним, может быть, это могло спровоцировать инфаркт. Но, мама, это было ужасно, просто не могу описать, как мне было стыдно за его слова. Ведь Ник ничего не сделал ему, а он его так сильно ненавидит. За что? – С болью шепчу я, поднимая на неё глаза. – Это дела бизнеса, Мишель. Тебе туда лезть не следует. Я тоже ему сказала, чтобы он оставил вас в покое. Пусть всё идёт как идёт. Но разве он воспринял это спокойно? Нет. У нас и раньше с Тревором не было полного взаимопонимания, а в последние дни его, вообще, нет. Твоего отца не бывает дома, пару часов, и он снова уезжает. Стал слишком раздражителен, уволил Лидию… – Уволил? – Переспрашиваю я. – Но она же с нами, сколько я себя помню. – Да, но она продолжает работать. Мы просто проигнорировали его, хотя недолго ей осталось. Он отказывается ей оплачивать следующий месяц. Нет денег на это. Хотя бы страховка покрыла этот случай, а то бы я не знаю, что мы делали. – Он избил меня, – выдавливаю я из себя, а мама, отпуская мою руку, встаёт с места и поворачивается к окну. – Я знаю. Лидия рассказала, что было много крови, – отстраненно отвечает она. – Надеюсь, ты не сильно поранилась. – Сильно, мама. Я упала на вазу… – Ох, ваза, которую я купила на выставке в Барселоне. Боже, какая она была дорогая и красивая, так жаль её. Мы могли бы продать её на аукционе, выручили бы немаленькие деньги, – перебивает она меня. Замираю, пока её слова отдаются в ушах. Невероятно отвратительно слушать это, понимать, что она волнуется больше из-за вазы, чем из-за состояния здоровья своей дочери. – Меня тоже отец бил в целях воспитания, когда я была маленькой. До шестнадцати я получала от него удары ремнём, и он был прав. Сейчас я это понимаю, когда уже выросла и вижу то, что происходит с детьми вокруг. Я принимала это, как должное. И в итоге научилась думать прежде, чем делать. Поэтому ты, наверное, удивлена, что я не особо тронута, узнав, что Тревор решил тебя воспитать. Значит, ты заслужила, – хладнокровно заявляет она, поворачиваясь ко мне. И я больше не вижу свою маму в этой незнакомой мне женщине. Я не узнаю никого из своей семьи более. Это неземные чудовища. Я была права, у нас не получилось создать ячейку общества, и эта горечь… Господи, какая она гадкая, застревает в горле, не давая мне дышать. Медленно поднимаясь на ноги, смотрю на неё и жмурюсь от сильнейшего разочарования в себе. Ник и в этом был прав. – Нет, я не заслужила. Я всего лишь полюбила мужчину, готового ради меня терпеть лживые слова твоего мужа, мама. А ты поддерживаешь его. И мне тебя жаль, что ты приняла наказания за то, чего даже не понимала. А я вот другая, не собираюсь понимать этого. И я переживаю за отца, но теперь я осознала, что не даёт мне дотронуться до него и поддержать. Это чувства к другому человеку. Правда бытия, которую все скрывали. Почему вы не смогли быть единым целым, мама? Вы виноваты в том, что не показали нам любовь, щедрость души, доброту и отзывчивость. Мы видели лишь материальные блага, но так и не узнали, кто такие наши родители. Я подожду снаружи, потому что Тейра была права, я лишняя тут, но ничто не может стереть моё родство с вами, – произношу я в обиженное лицо матери, разворачиваюсь и выхожу за дверь. Людей узнаёшь только в те моменты, когда случается что-то страшное и критическое. Они показывают свои истинные лица и то, что я увидела сейчас, опустило меня на колени перед Ником. Я вновь и вновь перевариваю в себе его слова, сравнивая с родительскими. Его отношение ко мне, его доброту и заботу. Он нужен мне сейчас, мне необходимо взять его руку и понять, что я не одна среди них. А ведь всё началось с него. Как только я разрешила себе чувствовать, так буря из этих эмоций снесла меня с ног и оставила в пустыне, где меня обдаёт обжигающим ветром. И я так же иссушена и потеряна в ней. Мне требуется оазис, которым стал для меня Ник. Вздыхаю, смахивая слезу, и опускаюсь на пол, поджимая колени к груди. – Получила? Выгнала она тебя? – Хмыкает надо мной Тейра. – Отвали, – цежу я, смотря впереди себя. – Почему ты такая, Миша? Он ведь любил тебя больше чем меня. Он давал тебе больше чем мне. А ты предала его. Разве этот Холд стоит этого? – С отвращением шипит она, и я воинственно поднимаю голову, готовая защищать всегда и при любых обстоятельствах имя Ника. – Нет, Тейра, он не знал, что такое любовь. И ты не знаешь. Но поверь мне, когда ты встретишь её, ты увидишь каждого с другой стороны. И да, видимо, он мало мне всыпал, мало я потеряла крови и получила швы. Хочешь посмотреть? – Уже подскакиваю с места, пока внутри меня поднимается неконтролируемая буря из всего, с чем я столкнулась за последнее время. Словно сумасшедшая, я срываю с себя халат и куртку, затем закатываю рукава кофты, развязывая бинты, и тыкаю своими ужасными и уродливыми швами в лицо шокированной сестры. – Вот, посмотри, что такое отцовская любовь. И такие раны не только на коже, Тейра, они внутри меня. Они изрезали меня всю, моё сердце ещё больше кровоточило, чем они. Неужели, я так провинилась, что не заслужила настоящей любви? Неужели, ты так меня ненавидишь из-за этой грёбаной любви отца, который только и делал, что продавал меня? Так я дарю тебе это. Возьми и пользуйся, почувствуй это на себе. Может быть, тогда мне удастся спать без кошмаров. Ты хоть раз в жизни боялась спать? Нет, потому что ты ни хрена не знаешь ни о моей жизни, ни о том, что я чувствую. А я не боюсь спать только рядом с одним человеком, который защищает меня, который в ту ночь не бросил меня, как сделали вы все. Продолжай ненавидеть меня за то, что ты выдумала себе. Только вот я к тебе ненависти не испытываю. Ты моя сестра, и я никогда не пожелаю тебе узнать, что такое быть на моём месте, – подхватываю свои вещи и несусь по коридору, смахивая слёзы. Конечно, охрана думает, что так расчувствовалась из-за отца. Но нет, мне действительно тошно внутри, потому что никто не желает меня понять. Потому что я не они. Потому что другая, неправильная среди них и слишком изнурённая. Я одна среди них и мне не выстоять. Смотрю на своё отражение в уборной и ополаскиваю лицо ледяной водой, чтобы дать себе немного сил, чтобы находиться здесь. Придя немного в себя, я возвращаюсь к палате, но не решаюсь туда зайти, опускаясь на пол рядом. Время. Иногда оно бежит так быстро, не давая возможности насладиться каждой секундой. А иногда тянется, высасывая из тебя жизненную силу. Слова Ника, сказанные когда-то на крыше его дома, проносятся в голове. И теперь я понимаю их. С каждым движением секундной стрелки мы меняемся, всё вокруг нас живёт, оставляя мысли и людей в прошлом. С каждым движением секундной стрелки наше восприятие действительности тухнет, потому что оно уходит в уже пройденный этап. Время, оно неумолимо и стабильно будет идти мимо нас, пока мы, такие глупые, будем терять бесценные крупицы собственной жизни. В моём случае я потеряла всё, за что боролась вчера, чего добилась от Ника. Наверное, я всё же плохая дочь, потому что продолжаю волноваться больше о том, как мы будем жить дальше. Не знаю, почему так происходит, почему семейные узы меркнут, когда мы встречаем любовь. Она сильнее, чем всё в этом мире. И если бы в нашей семье мы были знакомы с этим чувством, то никогда бы тут не находились. Слышу шаги и поднимаюсь на ноги, увидев пожилого врача, идущего в нашем направлении. – Здравствуйте, я дочь Тревора Пейна. Какие прогнозы? – Спрашиваю я немного хрипло и нервно, у удивлённо остановившегося врача. – Хм, я думал, что только… Добрый вечер, мисс Пейн. Я кардиохирург – Стюард Эйр. Ваш отец в критическом состоянии, но мы больше не можем ждать, чтобы провести повторную операцию, попытаться ещё раз. Но мы не даём гарантий в том, что всё получится. – То есть вы говорите, что он может умереть? – С ужасом шепчу я. – К сожалению, операции на сердце не всегда проходят удачно, а тем более с диагнозом вашего отца, – поджав губы, отвечает мужчина. – Мы не знали… я не знала, что так всё плохо, – хмурюсь я, воспринимая его слова глубже, холодеет всё внутри. – Вам лучше поговорить с лечащим врачом мистера Пейна, он сейчас на обходе, но будет здесь после операции. Насколько мы знаем, ваш отец уже восемь лет проходит лечение каждое полугодие у него. А сейчас простите, мне надо подготовить пациента к операции, – врач входит в палату, а я остаюсь в белоснежном коридоре. Вот об этом я и говорила. Папа даже ни разу не упоминал об этом. Никто не был в курсе его настоящего состояния. Возможно, тогда всё было бы иначе. Смотрю на всё со стороны, пока маме что-то объясняют, но я вижу, что ей скучно. Ей, чёрт возьми, скучно тут, и в миллионный раз за этот день ужасаюсь, кто такие мои родители. Отца увозят, а мы снова расходимся по своим углам, не разговаривая друг с другом. Больше не могу сидеть в коридоре, поэтому ближайшие девяносто минут, пока будет длиться операция, решаю провести в кафе. Вновь это время, секундные стрелки и ожидание. Голова становится пустой, мыслей нет, только кофе согревает тело, а руки остаются ледяными. Беру телефон, ожидая, что хоть что-то найду в нём. Но ничего. Он даже не звонил мне. Только Сара и Амалия спрашивали о состоянии отца. И я ответила им всё как есть, отключив эту бесполезную вещь и бросив обратно в рюкзак. По прошествии операционного времени возвращаюсь в палату, и на меня отвлекаются от бурного обсуждения модных тенденций мама и Тейра.