– Дай… я не знаю… больно… так ужасно… так глубоко. Я дышать не могу… не могу думать… не могу… о, господи, – мою грудь снова сдавливают рыдания, и я забегаю в распахнутые дверцы лифта, не поднимая головы, яростно жму на кнопку, чтобы закрыть от себя события. Спрятаться в своём коконе и пережить это в одиночку. Ожидала ли я подобное от вечера? Ни черта. Я готова была… готова была сказать, как люблю его. Но… чёрт, как же мне плохо. На дрожащих ногах выбегаю из комплекса, даже не зная, куда идти, что мне делать. Но я должна куда-то выплеснуть это всё, должна избавиться от плача, который продолжает разрывать меня. – Мисс Пейн, – мне на плечо ложится твёрдая мужская рука, и я вздрагиваю, смотря на Майкла. – Я…я…мне надо… надо… – мои губы так же дрожат, как и тело. – Я понял, давайте, я вас отвезу туда, куда вы захотите. Хорошо? – Предлагает он, указывая на машину. Я киваю, пока он ведёт меня к автомобилю и помогает забраться на заднее сиденье. – Домой, я хочу домой, – шепчу я, и Майкл заводит мотор, увозя меня от ужаса, который живёт в этом месте. Пиджак Ника так и свисает на переднем сиденье, ведь всё было так хорошо… буквально несколько минут назад. Я была счастлива, а сейчас я не знаю, что со мной. Мне так холодно, внутри так холодно, а в голове продолжают появляться красочные картинки, реализующие рассказ Ника. Изнасиловать ребёнка… бедный малыш, избитый и желающий мщения. Кровь и смерть. Да-да, я знала, что его отец был ублюдком. Но это для меня слишком, слишком страшно. Меня саму обвиняли в убийстве, но это не была моя вина. А Ник… он сделал это, сделал и забрал жизнь человека. – Мисс Пейн, мы на месте, – я моргаю, поворачивая голову к открытой двери, и скатываюсь по сиденью. – Спасибо, – бесцветно отвечаю я. – Мисс Пейн, я не знаю, что снова произошло, но… возвращайтесь, пожалуйста, – тихий и полный заботы голос мужчины заставляет меня поднять на него голову. – Я не знаю. Не знаю. Ничего не знаю, – качаю я головой, ведь это правда. Сейчас я разорвана изнутри, такой контраст дня износил мою душу, заставил её потеряться вновь. Но теперь я не вижу света, один мрак вокруг. – Отдохните, мисс Пейн, не думайте ни о чём. Просто отдохните, вам это нужно. Отдохнуть вдали от него, и вы примете решение. От вас зависит ваша жизнь, и его жизнь, наша жизнь. Вас нет, и мы на себе ощущаем настроение мистера Холда. Он… – Спасибо, Майкл, но я пойду… мне надо идти… куда-то идти, – перебиваю я его. – Помочь вам? – Нет, я сама, – медленно отвечаю, даже заторможено и бреду, спотыкаясь о свои ноги. Голова пустая, просто пустая, ничего в ней нет. Совершенно ничего, кроме тишины. Мне кажется, что даже душа куда-то испарилась, оставив тело одно. Я вхожу в квартиру, полностью тёмную и поднимаюсь по лестнице в свою спальню. – Опа, какие люди, – передо мной раздаётся насмешливый голос Тейры, и я поднимаю голову, но не вижу её, просто смотрю сквозь сестру. Ничего не ответив, закрываю за собой дверь, подходя к кровати, и сажусь на пол, кладя сумку рядом. Действительно, не знаю, как принять тот факт, что Ник убил своего отца. Не знаю. Но внутри меня всё переворачивается, когда я думаю об этом. Моя рука тянется к сумке, и я достаю оттуда конверт. Наши лица такие странные на этой фотографии, но она настолько любима мной, что я провожу пальцем по его лицу. Мрачный и красивый, преступник. Убийца. Но что ещё мог сделать мальчик, чтобы спасти сестру? Не знаю, как бы я поступила на его месте. Отложив фото, я встаю и тихо открываю дверь, проходя в ванную, и захожу в одежде в душевую кабину. Открыв кран, я подставляю лицо под прохладные струи, но их не ощущается, только шок проходит. По щекам снова начинают катиться слёзы, слёзы прошлого, и даже не моего. Я так ошибалась, так ошибалась в прощении. Теперь понимаю, почему он так отказывался прощать его, понимаю, почему он отказывался простить себя. Он говорил, что убил бы его и сейчас. Убил бы с особой жестокостью, на которую способен только он. Из моей груди вырываются рыдания, и я закрываю рот, чтобы никто не слышал, как мне сейчас больно. Я скатываюсь по стенке, чувствуя, насколько его прошлое отразилось на мне. Продолжая плакать, переживать прошлое, настоящее и никакого будущего, я сижу. Просто сижу, потому что так холодно, меня трясёт от этого ледяного отчаяния в груди. Не изменится, никогда не изменится. И не поможет ему моя любовь, она только убьёт всё во мне. Убивает его руками, убивает его глазами и словами. Он забрал меня и выжал до конца, украв из моей жизни краски. А я отдала, так добровольно поделилась, а сама осталась в серости. И сейчас смириться с тем, что я узнала, оказалось сложно. Словно у меня не было больше сил бороться за себя, я просто сошла с ума от его прошлого. Я несильная, он ошибся, я не готова к такому. Это слишком. Выбираясь из душа, подхожу к запотевшему зеркалу и провожу рукой по нему, стирая пар. – Что ты будешь делать? – Спрашиваю я девушку в зеркале, а она молчит, только глаза красные и усталые. Стягиваю с себя одежду и натягиваю махровый халат, тихо выходя из ванной комнаты, в свою спальню. Ничего сейчас не хочу, не могу даже думать и падаю на постель, поджимая ноги к груди и обнимая себя, чтобы упасть в тёмную яму, из которой я не выберусь. *** Смотрю на семью, болтающую за столом, и не могу вспомнить, когда мы все были в обеденное время дома. Но, видя, как улыбается отец, ещё бледный и обессиленный, как мама задумчиво смотрит на него, а Тейра без умолку болтает о друзьях и вечеринках. Слишком идеально, слишком неправильно, или же я стала неправильной для этой семьи. Но сейчас я понимаю, что единственный человек, заставляющий меня жить – Ник. И я скучаю по нему, безумно скучаю. Я не хочу быть тут, не хочу сидеть здесь и слушать их. Иногда жизнь предлагает сложный выбор. Она смеётся над нами, показывая нам, как всё могло бы быть, если бы… Вот это «если бы» нереально. Иллюзия, которую мы хотим видеть в настоящем, но реальность жестока. И она преподнесла мне выбор, от которого зависит моя жизнь. Остаться тут или же самой последовать своим словам и принять прошлое, какое бы оно страшное ни было. Защитить и спасти не себя, других – это отличает Ника от всех, кого я знала. Убийство в состоянии аффекта можно было бы объяснить. Но вот его слова, что он хотел этого и дальше, не дают мне покоя. И я боюсь, что, если я последую зову своего сердца, обливающегося от тоски и слёз, выплаканных за эту ночь, он когда-нибудь позволит себе большее, чем обычная тема. Это очень страшно, понимать, что ты идёшь добровольно на жизнь с возможным неприятным исходом. И что ещё таит его тёмная душа? Какие пороки она скрывает за обличьем красоты? – Мам, подвезёшь меня в центр? – Спрашиваю я, отмирая от своих мыслей. И за столом наступает тишина. – Мишель, а где твоя машина? – Удивляется отец. – Эм, припаркована в другом месте, а я хочу пройтись одна. Потом заберу её, – сочиняю я, но не скажу же им, что она стоит на парковке комплекса Ника, а ключи у него же. А я пока не готова принять решение, чтобы увидеть его. Я должна найти слова для себя в первую очередь. – Я на лимузине поеду загород, но… ладно, мы довезём тебя, куда ты хочешь, – недовольно отвечает мама. – Доченька, всё у тебя хорошо? – Спрашивает папа, видимо, намекая на наши отношения с Ником, и я улыбаюсь ему, как делала всю жизнь. – Да, конечно. День отличный, солнце и я видела афишу о выставке стеклянных фигур. Ты же знаешь, как я люблю подобные мероприятия, – мозг сам находит ответы, а я удивляюсь им не меньше окружающих. – Говорят, нуднятина. Но ты сама такая, поэтому этот бред для тебя, – смеётся Тейра, а я закатываю глаза, показывая ей средний палец. – Девочки, прекратите, – обрывает наш обмен любезностями мама и встаёт со стула. – Если ты готова, то я уже выхожу, – продолжает она. – Да, сумку возьму, – киваю я ей. – Пока, всем. – Ты вернёшься? – Спрашивает отец, когда я уже готова выйти из столовой. Замираю, не зная, что ответить. Но поворачиваюсь, улыбаясь ему. – Конечно, – а горло давит от нового потока слёз. Я ловлю полный ненависти и лютой безмолвной ярости взгляд сестры, и мне хочется спросить: «Почему? Почему мать вашу вы так ненавидите все меня? За что? Что же я вам сделала?». Но отворачиваюсь, роняя слезу на пол, и иду к себе в спальню, чтобы поднять с пола сумку. Мы с мамой, молча, спускаемся вниз и садимся в машину. – Мишель, как твои дела? – Спрашивает она. – Нормально, – безэмоциально отвечаю я. – Как Николас Холд? – Нормально. – Ты подумала над моими словами? Я поворачиваюсь к ней, и мне хочется закричать от боли, пронёсшейся по сердцу, от её слов и спокойного выражения лица, словно это было обсуждение погоды. Я смотрю на неё и жмурюсь, а из глаз выкатываются слёзы, что я отворачиваюсь и стираю их. – Ты самая ужасная мать на всей планете. Ты самая жестокая и тупая женщина, которую я знаю. Я думала… я восхищалась тобой, но ты просто кукла в руках общества. Ты – зомбированный деньгами человек и мне жаль тебя. Ведь для такой как ты, ребёнок – средство богатства и стабильности. Но ты так и не поняла, что детям ничего этого не нужно, они хотят человеческой любви. Они хотят быть нужными, и хотят поддержки от своих родителей. Они хотят семью. Но ты не смогла это сделать, у тебя не хватило ума, или же, твоя мания величия и место в обществе убили в тебе всё живое. Нет, – я поворачиваюсь к ней, а голова полна злости и обиды на неё. – Мишель… – Я не желаю с тобой говорить на эту тему. Я больше не желаю слышать от тебя это. И только заикнись, я так опозорю тебя перед твоими подругами, что ты на всю жизнь запомнишь, как слова могут оставаться в твоей жизни и отравлять её. Нет, мой ответ нет. Для меня мой ребёнок будет не средством, он будет волшебством, которое подарит мне смысл жить, двигаться и работать над собой. Ты этого никогда не узнаешь, мама. Машина останавливается рядом с выставочным залом. Я смотрю в глаза матери и не вижу в них раскаяния, а лишь превосходство надо мной, гордо поднятый подбородок и никакой любви в этом человеке. Я качаю головой на все свои надежды, которые питала в отношении её, и распахиваю дверь, выходя на залитую солнцем улицу. Купив билет на выставку, я брожу по ней, даже не замечая, как отражаются лучи солнца в стекле и фигурах. Насколько тут красиво, насколько чисто и прозрачно. Я останавливаюсь напротив собаки, опускаясь перед ней на колени. И она напоминает мне Шторма. Моя рука тянется к ней, и я дотрагиваюсь до холодного стекла. Ещё вчера было всё так же гладко, как и морда собаки. Вчера я верила в сказку, разрушившуюся вмиг. Сложно, мне действительно сложно становится жить и двигаться. И я не хочу этого делать, хочу только обнять Ника и попросить помощи. Чтобы он снял с меня эту ношу решения, ведь я продолжаю любить его, пытаться понять и принять. Я не понимаю, почему так все ненавидят меня. Его сестра, моя сестра, моя мать. Что же я сделала плохого, кроме того, как появилась на этом свете? Перед моими глазами проплывает картинка, где маленький мальчик с тёмно-русыми волосами, губы которого все избиты, с засохшей кровью, идёт… идёт, чтобы увидеть самое страшное, что он мог знать. Десять лет. У него даже не было возможности прожить иную жизнь, все занимались собой. Все пытались забыть прошлое, и им это удалось, кроме него. Меня пронзает мысль, такая ясная и яркая, что я сажусь на пол и моргаю. Он не может отпустить прошлое, потому что он не простил себя за смерть своего отца. Он любил его. Ведь Райли говорил это, говорил, что когда-то и он любил, а над его любовью он смеялся, поглощая страх, идущий от мальчика. – Мисс? – Мне на плечо ложится рука, и я вздрагиваю, поднимая голову, и смотрю на незнакомую женщину с бейджиком. Я прячу лицо, стирая слёзы, и поднимаюсь. – А это продаётся? – Спрашиваю я, указывая на собаку.