– В таком виде в город нельзя. Людей распугаете. Чендлер вывел потерпевшего во двор, где стояли ослепительно-белые полицейские машины. – У меня не так много вещей, чтобы ими разбрасываться, – сказал Гэбриэл уже немного спокойнее. – Даже эту футболку жалко. Знакомое чувство. В детстве Чендлер тоже не любил расставаться с вещами. Как-то раз они с лучшим другом – бывшим другом – Митчеллом чуть не подрались из-за старого футбольного мяча, хотя тот был настолько заигран, грыжа на грыже, что и кататься перестал. – Никто у вас ничего не отнимает, просто переоденьтесь, – сказал Чендлер. – Считайте, что это подарок. Гэбриэл взял футболку. – Ладно, только сначала помоюсь. 4 Чендлер завел автомобиль и выехал в город. Под дневным солнцем салон тут же превратился в духовку, в которой плавилась черная обивка, а пассажиры тушились в собственном соку. Они ехали по проспекту мимо семейных лавочек и заколоченных магазинов. Чендлер поглядывал на Гэбриэла. Тот спокойно и умиротворенно развалился на сиденье. Чендлер пообещал ему полицейскую защиту и надеялся, что не подведет. – Тебе точно не нужно к врачу? – спросил он. – А зачем? Со мной все в порядке; так, ушибы да ссадины. Больно, конечно, зато буду знать, что надо держать ухо востро. – Прямо как с бывшей женой, – усмехнулся Чендлер. Парень изобразил что-то вроде улыбки. – Давно? Голос звучал расслабленно, под стать позе. Вместо нервной дрожи – спокойный, доверительный тон ночного диджея на радио, который ставит тоскливые мелодии, вгоняющие слушателей в сон. Складывалось впечатление, что в пассажирском кресле сидел совершенно другой человек. Чендлер прикинул в уме. – Семь лет уже… Точнее, семь с половиной. – Прилично так. Скучаете? – После того как она пригрозила, что отберет детей – нет. – Ничего себе, – проговорил Гэбриэл. – И как, есть за что? Чендлеру не очень хотелось обсуждать эту тему с незнакомцем, но его голос вызывал на откровенность. Чендлер чувствовал себя радиослушателем, который, мучаясь бессонницей, позвонил в студию и в прямом эфире рассказывал о своих бедах и трудностях. – Не-а. – И сколько у вас детей? – Двое. Пожалуй, единственное хорошее дело в моей жизни. – Чендлер улыбнулся и посмотрел на пассажира. – Два хороших дела. Разговоры о Тери выматывали душу, зато он никогда не упускал случая похвалиться детьми, как бы компенсируя этим невозможность уделять им достаточно времени. Работа есть работа: отчеты, проволочки, иногда надо задержаться, а иногда и выйти в неурочное время. – Сколько лет? – Саре почти одиннадцать, Джасперу скоро девять. – Сара и Джаспер… Хорошие имена, – сказал Гэбриэл, но скорее из вежливости. – Ну а у тебя есть кто-нибудь? Девушка, братья, сестры? Может, двоюродные родственники? – спросил Чендлер. – Никого нет. – Гэбриэл тряхнул головой, в голосе прорезалась грубость, как тогда, в участке. – Прости. Чендлеру трудно было представить человека совсем без родных. Гэбриэл какое-то время молча смотрел на сержанта. Взгляд вызывал неприятную дрожь. – Ладно, я привык, – бросил он. – Ты говорил, что лишился не только родителей, но и религии… – закинул удочку Чендлер. Они свернули у памятника Стюарту Макаллену, шотландцу, который обнаружил в окрестностях залежи железа и тем самым вернул городу жизнь – хотя бы на несколько десятилетий. С тех пор выработку забросили, и молодежь потянулась в более перспективные края. Винить их не за что. Работа нужна всем, а тут ее не сыщешь. Гэбриэл так ничего и не ответил. Может, те слова и правда ничего не значили – просто вырвалось, – а может, ему не хотелось говорить о семейных дрязгах с чужим человеком. Чендлер, впрочем, тоже не горел желанием обсуждать предстоящее разбирательство по поводу детей. Они проехали мимо яркой оранжевой веранды «Ред-инн». На вывеске с гордостью сообщалось, что отель открылся еще в конце XIX века. Правда, при этом не упоминалось, что он дважды менял местоположение и в этом здании обосновался только в 1950 году. В том же году родилась мама Чендлера. Из задумчивости сержанта вырвал вопрос Гэбриэла: – Ну и что вы будете делать дальше? – Проведем расследование по всей форме. – И в чем она состоит? Поверьте, мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что у вас все под контролем. – Ты нам не доверяешь? Гэбриэл неопределенно улыбнулся. – Мы знаем свою работу, мистер Джонсон. Я занимаюсь этим уже больше десяти лет. – И как часто вам приходилось иметь дело с серийными убийцами? Меткое замечание. – Сначала поселим тебя в гостинице, а потом займемся составлением ориентировок… – Простите, чего? – перебил Гэбриэл. – Ориентировка – это документ со словесным портретом подозреваемого. – А, ясно. Нужная штука. – Эти ориентировки мы разошлем по всему штату, а также в Северную Территорию и Южную Австралию – на всякий случай. Потом отправим в район холма поисковую группу, чтобы найти вашего похитителя – или его тело, – а также кладбище, про которое вы рассказывали. Хотя, признаться, отыскать его – Хита, – учитывая площадь, будет очень непросто, особенно если он уже давно скрывается там. Последние слова как будто бы заставили Гэбриэла понервничать. – Еще подключим к поискам вертолет или самолет. – Словом, поиски преступника ничем не отличаются от поисков пропавшего без вести? – Да, общего много. – Это же все равно что искать иголку в стоге сена. Чендлер вздохнул. – Другими средствами, увы, не располагаем. Будем брать количеством: он один, нас сотни. – Как Иисус против толпы неверующих. Чендлер бросил взгляд на парня. – То есть ты все-таки верующий? – Ну, допустим. – Гэбриэл хмыкнул. – А вы? – Скажем так, я верю, что религия учит детей отличать хорошее от плохого. С возрастом они научатся принимать решение самостоятельно. В конце концов, Бог никому религию не навязывает. – Да уж… Если бы все верующие придерживались того же принципа. Разговор резко иссяк. Впрочем, они все равно уже подъехали к «Гарднер-палас» – приземистому трехэтажному зданию, как бы выточенному из единой глыбы камня. Ярко-рыжее, оно даже выделялось на фоне пыли, усеивавшей все вокруг. Черную крышу выкрасили в белый, чтобы не так притягивала жару, с похожей целью на окна навесили деревянные ставни. Реальной пользы это практически не приносило.