– Не сомневаюсь, вам и так прекрасно все известно. – Прошу вас, скажите мне, пожалуйста. Я собираюсь тщательно расследовать все произошедшее. – Я не знаю, как его зовут… он тогда был в их группе за главного. Помню, Хиёси сказал мне: «Я совершил ошибку, я ни на что не гожусь». С тех пор он… Значит, Хиёси не рассказал матери подробно, что тогда произошло. – Значит, о том, что он «никуда не годится», вам сказал не кто-то другой, а сам Хиёси? – На что вы намекаете? Он бы никогда не сказал ничего подобного, если бы не услышал таких слов от другого человека! Бедный мальчик совершенно замкнулся в себе и почти перестал есть. У него сделался затравленный взгляд… Кто-то из ваших людей перевалил всю вину на него. Он сказал ему нечто такое, от чего у Хиёси разбилось сердце. С каждым новым обвинением Миками все больше настораживался. – Хиёси объяснил вам, в чем заключалась его ошибка? – Ничего он не объяснил! Лучше вы мне скажите! Он в самом деле сделал что-то не так? Или кто-то просто перевалил на него ответственность за свою некомпетентность? Миками кивнул в знак сочувствия. У него сложилось впечатление, что мать Хиёси уже сказала ему все, что знала. – Попробую спросить его напрямую. Пожалуйста, позвольте мне увидеться с ним. – Невозможно, – отрезала женщина. – Пять минут – о большем я не прошу. – Он никого не желает видеть. Вообще никого. – Вообще? – Да. Даже родителей… Она поднесла руку ко рту. Взгляд затуманился, глаза наполнились слезами. Миками затаил дыхание, ожидая, что она продолжит. Мысленно он перебирал версии – что тогда могло случиться. Наконец хозяйка дома посмотрела на него покрасневшими глазами. – Четырнадцать лет. Прошло целых четырнадцать лет! С того дня, как он перестал ходить на работу, он безвылазно сидит в своей комнате. Не разговаривает ни со мной, ни с отцом. Вот как вы тяжело обидели моего сына! Миками посмотрел на небо. Затворник… В глубине души он опасался худшего, подумав о самоубийстве. – Позвольте спросить, сколько ему сейчас лет? – Миками постарался забыть о работе. – Тридцать восемь. В следующем месяце будет тридцать девять. Не знаю, что мы можем… Как нам… Мать Хиёси закрыла лицо руками. Он услышал сдавленные рыдания. То, что произошло, сломало ему жизнь. Такие слова раньше казались Миками преувеличением. Раньше, но не сейчас. – Как вы с ним общаетесь? Она резко вскинула голову: – Интересно, как вы себе это представляете? Неужели думаете, что ему можно помочь пустыми разговорами? Да ведь вам наплевать на него! Особенно после… – У меня то же самое случилось с дочерью, – перебил ее Миками. Грудь пронзила острая боль: он понял, что заговорил о запретном не в последнюю очередь и для того, чтобы выполнить свою работу. – Моей жене сейчас очень тяжело. Она замкнулась в себе, и… – Она выходила из комнаты? – на сей раз его перебила мать Хиёси. – Ваша дочь. Она выходила из своей комнаты? – Д-да, иногда… Грудь разболелась еще сильнее. Правда, Аюми выходила из своей комнаты. Но… – Как вы ее убеждали? От ее пытливого взгляда Миками стало не по себе. Мать Хиёси подошла ближе; в ее взгляде читалось отчаяние. Миками выругал себя за то, что заговорил об Аюми, но было уже поздно; он не имел права совсем лишать надежды несчастную женщину. – Мы разговаривали… ссорились, выпускали пар. «Ненавижу эту рожу… Я хочу умереть!.. Тебе можно так выглядеть, ведь ты мужчина!» Миками почувствовал, что бледнеет. Голова как будто онемела. Он боялся очередного приступа головокружения и старался прочно стоять на ногах. Через несколько секунд все прошло. Он внушал себе, что все в порядке, и продолжал: – Кроме того, мы водили ее к психотерапевту. На сеансах она говорила о том, что ее мучило… Мать Хиёси с сомнением кивнула, глядя себе под ноги. Миками без труда понял, что она разочарована. С тех пор как их сын стал затворником, прошло четырнадцать лет. Наверное, они успели перепробовать все… – Вы вообще о чем-нибудь с ним разговариваете? Делитесь тем, что вы чувствуете? – осторожно спросил Миками. – О нет… – рассеянно ответила мать Хиёси. – Каждый день я подсовываю ему под дверь письмо, но он еще ни на одно не ответил. – Вы не пробовали настаивать на своем? – Отец пробовал… несколько раз, в самом начале. Но он лишь подлил масла в огонь… Миками задержал взгляд на хрупких плечах женщины. В нем боролись желание защитить честь мундира и личные эмоции. – Вы позволите мне попробовать… тоже написать ему письмо? – Конечно… спасибо, – ответила она. Миками показалось, что она не расслышала его слов. Ее глаза бесстрастно смотрели на одно из окон дома, на комнату – несомненно, комнату сына – на втором этаже. Занавески на окне были задернуты. Глава 28 В придорожной закусочной не наблюдалось обычной для конца недели толпы посетителей. На улице уже стемнело. Миками, устроившийся с краю барной стойки, посмотрел на часы. Ровно половина шестого. Официантка уже принесла ему заказанные рис с мясом и кофе, но он к ним не притронулся. Так и сидел, скрестив руки на груди и глядя на чистый лист бумаги. По пути он зашел в магазин канцтоваров, купил блокнот с отрывными листами и пачку сигарет. Он выкурил уже пять штук. «Попозже брошу письмо в ваш почтовый ящик. Буду очень вам признателен, если вы передадите его сыну». Вот что он сказал на прощание матери Хиёси. Но что написать? Он никак не мог найти нужные слова… Он глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. Хиёси хотел помочь. Вот почему решил перейти в полицию. Он стремился делать добро. Миками хотелось принять слова матери Хиёси за чистую монету, но они звучали слишком уж правильно. Должно быть, на его прежнем месте случилось что-то еще, иначе Хиёси не ушел бы оттуда всего через год. Может быть, он менял работу без особой радости, а просто усмотрел в невежестве полицейских превосходный предлог для того, чтобы безболезненно бросить свою работу в «Эн-Ти-Ти». Первое время его как будто все устраивало… Но в доме Амэмии он пережил какой-то тяжелый удар, из-за которого его уверенность в себе рухнула. «Я совершил ошибку, я ни на что не гожусь». Какую же ошибку мог совершить Хиёси? Принимая во внимание его роль в тот роковой день, можно предположить, что он отвечал за звукозаписывающее оборудование. Самым естественным будет предположить, что он совершил какую-то ошибку при записи. Например, ему почему-либо не удалось записать голос похитителя во время звонка. Да, такая ошибка влекла за собой катастрофические последствия. Кроме того, такая ошибка подтверждала, что Хиёси напрасно включили в группу оперативников… Нетривиальное решение руководства привело к провалу. Но нет, такого случиться не могло. У Хиёси просто не было возможности совершить такую ошибку. Ведь оперативники еще не успели приехать, когда похититель позвонил во второй раз! А после их приезда других звонков не было. Значит, у Хиёси не было возможности записать разговор. И все же… Внезапно поток мыслей Миками сменил направление. Какова роль Коды во всем, что произошло? Вот что до сих пор оставалось совершенно непонятным. Что подвигло Коду написать служебную записку? И справедливо ли будет предположить, что речь в ней идет как раз об ошибке Хиёси? Миками ничего не знал о Коде как о человеке. Какого рода отношения связывали его с Хиёси? Мать Хиёси подозревала, что кто-то попытался свалить на ее сына ответственность за их ошибку. В голову неожиданно закралось предположение. Хиёси совершил ошибку, делая что-то по просьбе Коды. Кода напоказ утешал Хиёси, а на самом деле запугивал его, призывая молчать. Да, все возможно. Только одно сдерживало мысль о том, что причиной вспышки стал Кода: впечатление, которое Кода произвел на Мидзуки. Хиёси – ключевая фигура. Миками обязан придумать, как разговорить его. Тогда он узнает все, что нужно, и о записке Коды. Миками чиркнул зажигалкой и закурил шестую сигарету. Отпил кофе и, держа ручку в руке, посмотрел на лист бумаги. Ручка не двигалась. Сердце и мозги Миками отказывались подчиняться. Прошло десять, двадцать минут – а он так и сидел на месте. Лоб взмок от пота. Чем больше нетерпения он испытывал, тем более пустой казалась ему голова. А, пропади все пропадом… Он должен признать свое поражение. Им овладело чувство бессилия, он не мог найти нужные слова. Он был убежден, что разговорить кого-то – пара пустяков. Он потерял счет преступникам, которых раскалывал в свое время на допросах. При нем они раскрывали все свои мысли, признавались во лжи, говорили правду, сбрасывали внешнее притворство и обнажали свою сущность. Тогда на его стороне была сила: несравненная, подавляющая сила его положения. Миками снова устремил взгляд на бумагу. Сейчас ему нужны слова, а не сила. Ему необходимо достучаться до сердца затворника. Но таких слов у него не было.