– Действительно… Я припоминаю… Приезжал один приятель из провинции… Мы гуляли в Булонском лесу. – Приятеля звали Марко. И вы прогулялись в подвалы «Лионского кредита». – Я! Что за идея!.. Марко? Я не знаю никого с таким именем. – А это, это ты знаешь? – воскликнул начальник полиции, сунув ему под нос очки с золотыми дужками. – Да нет… нет… я не ношу очки. – Нет, носишь, когда идешь в «Лионский кредит» и выдаешь себя за господина Кессельбаха. Эти очки находились в комнате, которую ты снимаешь под именем господина Жерома в доме номер пять по улице Колизей. – Я, комнату? Я ночую в министерстве. – Но там ты переодеваешься, чтобы играть разные роли в банде Люпена. Тот провел рукой по лбу, покрывшемуся потом. Он был бледен, как мертвец. – Я не понимаю… Вы говорите вещи… такие вещи… – пробормотал он. – Нужно сказать так, чтобы ты лучше понял? Смотри, вот что нашли среди обрывков бумаг, которые ты бросаешь в корзину под твоим столом прямо здесь, в приемной. И господин Ленорман расправил листок бланка министерства, на котором в разных местах можно было прочесть написанное неуверенным почерком имя: Рудольф Кессельбах. – Ну, что ты скажешь на это, бравый служака? Упражнения в подделке подписи господина Кессельбаха, разве это не доказательство? Удар кулаком прямо в грудь заставил господина Ленормана пошатнуться. Одним прыжком оказавшись у открытого окна, Огюст перемахнул через подоконник и спрыгнул во двор. – Черт побери! – воскликнул Валангле. – Ах, бандит! Он позвонил, бросился к окну, хотел позвать на помощь. Господин Ленорман обратился к нему с величайшим спокойствием: – Не волнуйтесь, господин председатель… – Но эта каналья Огюст… – Секунду, прошу вас… Я предвидел подобную развязку… я даже рассчитывал на нее… Лучшего признания и быть не может. Успокоенный таким хладнокровием, Валангле снова сел на свое место. Через минуту появился Гурель, держа за шиворот господина Дэлерона, Огюста-Максимена-Филиппа, именуемого Жеромом, руководителя секретариата в канцелярии Совета. – Давай, Гурель, – сказал господин Ленорман, как говорят «Апорт!» славному охотничьему псу, который возвращается с дичью в зубах… – Он не сопротивлялся? – Слегка укусил, но я крепко держал, – отвечал инспектор, продемонстрировав свою огромную, узловатую руку. – Хорошо, Гурель. А теперь доставь-ка этого парня в каком-нибудь фиакре в тюремную камеру. Не прощаюсь, господин Жером. Валангле радовался от души. Он со смехом потирал руки. Мысль о том, что руководитель секретариата был одним из сообщников Люпена, казалась ему прелестным и на редкость смешным приключением. – Браво, мой дорогой Ленорман, все это восхитительно, но как, однако, вам это удалось? – О! Наипростейшим образом. Я знал, что господин Кессельбах обращался в агентство Барбарё и что Люпен явился к нему вроде бы от лица этого агентства. Я поискал в этом направлении и обнаружил, что нескромность, проявленная в ущерб господину Кессельбаху и Барбарё, могла быть совершена лишь в пользу так называемого Жерома, приятеля одного из служащих агентства. Если бы вы не приказали мне ускорить события, я проследил бы за секретарем и вышел бы на Марко, а потом и на Люпена. – Вы добьетесь своего, Ленорман. И нам предстоит присутствовать на самом захватывающем спектакле в мире – борьбе между Люпеном и вами. Я ставлю на вас. На следующее утро газеты опубликовали такое письмо: «Открытое письмо г-ну Ленорману, начальнику Уголовной полиции. Мои поздравления, милостивый государь и друг, по поводу ареста секретаря Жерома. Это была отличная работа, хорошо проделанная и достойная вас. Горячо поздравляю вас с тем искусным способом, каким вам удалось доказать председателю Совета, что я не был убийцей господина Кессельбаха. Ваше доказательство было ясным, логичным, неопровержимым и, что еще важнее, достоверным. Как вам известно, я не убиваю. Спасибо, что установили это и в данном случае. Уважение моих современников и ваше, милостивый государь и друг, мне необходимо. Взамен позвольте мне содействовать вам в преследовании чудовищного убийцы и оказать помощь в деле Кессельбаха. Дело очень интересное, поверьте мне, настолько интересное и достойное моего внимания, что я покидаю убежище, в котором в течение четырех лет проживал в окружении моих книг и моего славного пса Шерлока – я объявляю сбор всех своих товарищей и снова бросаюсь в схватку. Как непредсказуемы жизненные повороты! Подумать только, я ваш коллега. Будьте уверены, милостивый государь и друг, что я рад этому и по достоинству ценю такую милость судьбы. Арсен Люпен. Постскриптум: Еще одно слово, которое, я не сомневаюсь, заслужит ваше одобрение. Не подобает, чтобы джентльмен, который обладал славной привилегией сражаться под моими знаменами, прозябал на сырой соломе ваших тюрем, поэтому считаю своим долгом честно предупредить вас, что через пять недель, в пятницу 31 мая, я освобожу господина Жерома, определенного мной на должность руководителя секретариата в канцелярии Совета. Не забудьте дату: пятница, 31 мая. – А. Л.» Князь Сернин за работой I Первый этаж на углу бульвара Осман и улицы Курсель… Именно здесь проживает князь Сернин, один из самых блистательных представителей русской колонии в Париже, чье имя постоянно фигурирует в газетных рубриках «Переезды» и «Курорты». Одиннадцать часов утра. Князь входит в свой рабочий кабинет. Это мужчина лет тридцати пяти – тридцати восьми, в его темно-русых волосах проглядывают несколько серебряных нитей. У него прекрасный, здоровый цвет лица, пышные усы и очень коротко остриженные бакенбарды, едва проступающие на свежей коже щек. Он достойно одет: на нем серый редингот, стягивающий талию, и жилет с белой тиковой оборкой. – Ладно, – сказал князь вполголоса, – я думаю, день будет трудным. Он открыл дверь в большую комнату, где ожидали несколько человек, и произнес: – Варнье здесь? Входи же, Варнье. Мужчина, по виду мелкий буржуа, коренастый, крепкий, прочно стоящий на ногах, откликнулся на его зов. Князь закрыл за ним дверь. – Ну что, как там у тебя, Варнье? – Все готово на этот вечер, патрон. – Прекрасно. Расскажи в нескольких словах. – Так вот. После убийства мужа госпожа Кессельбах, просмотрев буклет, который вы велели ей отправить, выбрала местом жительства уединенный дамский пансион, расположенный в Гарше. Она проживает в глубине сада, в последнем из четырех флигелей, которые дирекция сдает дамам, желающим жить совершенно обособленно от других пансионеров, во флигеле Императрицы. – Прислуга? – Ее компаньонка Гертруда, с которой она прибыла через несколько часов после преступления, и сестра Гертруды, Сюзанна, которую вызвали из Монте-Карло, эта служит ей горничной. Обе сестры полностью ей преданны. – Эдвард, камердинер? – Она его не оставила. Он вернулся к себе на родину. – Она с кем-нибудь встречается? – Ни с кем. Свое время она проводит, лежа на диване. Выглядит она больной и очень слабой. Много плачет. Вчера следователь провел у нее два часа. – Хорошо. Теперь о девушке. – Мадемуазель Женевьева Эрнемон живет по другую сторону дороги… на улочке, которая ведет прямо в поля, третий дом справа. Она держит частную бесплатную школу для отсталых детей. Ее бабушка, госпожа Эрнемон, живет вместе с ней. – Судя по тому, что ты мне написал, Женевьева Эрнемон и госпожа Кессельбах познакомились? – Да. Девушка приходила с просьбой о помощи для своей школы. Должно быть, они друг другу понравились, поскольку вот уже четыре дня они вместе гуляют в парке Вильнёв, к которому примыкает сад пансиона. – В котором часу они выходят? – От пяти до шести. Ровно в шесть часов девушка идет в свою школу. – Итак, ты все устроил? – На сегодня, на шесть часов. Все готово. – Никого вокруг не будет?