– Она не ранена? Эти несчастные не… – Нет… нет… это всего лишь страх… волнение… И потом… вы должны понять… эта дама – госпожа Кессельбах… – О! – молвил князь и протянул флакон с нюхательной солью, который молодая женщина тотчас поднесла своей подруге. Сернин добавил: – Приподнимите аметист, который служит пробкой… Там маленькое отделение, а в нем таблетки. Пусть мадам примет одну… одну, не больше… это очень сильное средство… Он смотрел, как молодая женщина ухаживает за своей подругой. Светловолосая, с виду очень скромная, лицо серьезное и ласковое – улыбка оживляла его черты, даже когда она не улыбалась. «Это Женевьева», – подумал он. И взволнованно повторил про себя: «Женевьева… Женевьева…» Между тем госпожа Кессельбах понемногу приходила в себя. Сначала, удивившись, она, казалось, не понимала, что произошло. Потом память вернулась к ней, и кивком головы она поблагодарила своего спасителя. Тогда он с глубоким поклоном произнес: – Позвольте представиться… Князь Сернин. Она сказала тихим голосом: – Я не знаю, как выразить вам мою признательность. – Не выражая ее, мадам. Это случай надо благодарить, случай, который привел меня сюда на прогулку. Могу я предложить вам руку? Через несколько минут госпожа Кессельбах звонила в дверь пансиона, обращаясь тем временем к князю: – Я попросила бы вас еще об одной услуге, сударь. Не рассказывайте никому об этом нападении. – Но, мадам, это было бы единственным способом узнать… – Чтобы узнать, понадобится расследование, а это опять шум вокруг меня, допросы, усталость. У меня нет больше сил. Князь не настаивал. Он откланялся, спросив: – Вы позволите справиться о вашем здоровье? – Ну конечно… Она поцеловала Женевьеву и удалилась. Между тем начинало смеркаться. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Но не успели они свернуть на тропинку, как из темноты навстречу им выступил силуэт. – Бабушка! – воскликнула Женевьева. Она бросилась в объятия старой женщины, которая крепко расцеловала ее. – Ах, дорогая моя, дорогая, что случилось? Ты так опоздала, ты, такая точная! Женевьева представила: – Госпожа Эрнемон, моя бабушка, князь Сернин… Потом она рассказала о случившемся, а госпожа Эрнемон не переставала повторять: – О, моя дорогая… Боже, как ты, верно, испугалась!.. Сударь, я… Я никогда не забуду… клянусь вам… Но как ты, должно быть, испугалась, дорогая моя бедняжка! – Ну, будет, бабушка, успокойся, ведь я же здесь… – Да, но страх мог навредить тебе… Никогда неизвестны последствия… О, это ужасно!.. Они прошли вдоль живой изгороди, через которую видно было засаженный деревьями двор, несколько цветников, крытую галерею и белый дом. За домом, под сенью зарослей бузины, расположенных туннелем, открывалась невысокая ограда. Старая женщина пригласила князя Сернина войти и отвела его в маленькую гостиную, служившую одновременно и школьной приемной. Женевьева попросила у князя разрешения ненадолго отлучиться, чтобы взглянуть на своих учениц, то было время их ужина. Князь и госпожа Эрнемон остались одни. Лицо старой дамы под седыми волосами, расчесанными на прямой пробор и заканчивающимися двумя буклями, было печальным и бледным. Чересчур основательная, с тяжелой походкой, она, несмотря на внешность почтенной дамы, казалась чуточку вульгарной, хотя глаза у нее были бесконечно добрыми. Она в беспокойстве наводила порядок на столе, когда князь Сернин подошел к ней, обхватил ее голову руками и расцеловал в обе щеки. – Ну что, старая, как ты живешь? Она остолбенела, разинув рот. Князь снова со смехом расцеловал ее. Она пробормотала: – Ты? Это ты! Ах! Иисус-Мария… Иисус-Мария… Возможно ли это!.. Иисус-Мария!.. – Славная моя Виктория! – Не называй меня так! – воскликнула она, вздрогнув. – Виктория умерла… Твоей старой кормилицы больше нет… Я целиком принадлежу Женевьеве… И она добавила тихим голосом: – Ах, Иисусе… Я, конечно, читала твое имя в газетах… Так это правда, ты возвращаешься к своей скверной жизни? – Как видишь. – А ведь ты мне поклялся, что с этим покончено, что ты уезжаешь навсегда, что хочешь стать честным. – Я пробовал. Вот уже четыре года, как пробую… Ты ведь не будешь утверждать, что в течение этих четырех лет я заставил о себе говорить? – И что? – А то, что мне стало скучно. Она вздохнула: – Все такой же… ты не изменился… Ах, все кончено, ты никогда не изменишься… Стало быть, ты причастен к делу Кессельбаха? – Черт побери! Иначе я не стал бы утруждаться и устраивать нападение на госпожу Кессельбах в шесть часов, чтобы в пять минут седьмого иметь возможность вырвать ее из когтей моих людей! Спасенная мною, она будет вынуждена принимать меня. И вот я на месте, в центре событий и, защищая вдову, изучаю окрестности. А что ты хочешь, если жизнь, которую я веду, не позволяет мне прохлаждаться и следовать мелочным житейским правилам. Мне нужны потрясающие эффекты, оглушительные победы. В растерянности глядя на него, она прошептала: – Понимаю… понимаю… Все это ложь… Но в таком случае… Женевьева… – Э-э! Одним ударом двух зайцев. Подготовить спасение, и дело сделано. Подумай, сколько мне понадобилось бы времени, усилий, возможно, бесполезных, чтобы проникнуть в жизнь этой девочки? Чем я был для нее? И кем еще стал бы? Незнакомец… чужой. А теперь я – спаситель. Через час стану… другом. Она задрожала. – Значит… ты не спас Женевьеву… Значит, ты собираешься втянуть нас в свои махинации… И вдруг, с возмущением вцепившись в него, она произнесла: – Так вот нет, с меня довольно, слышишь? Однажды ты привел ко мне эту малышку со словами: «Держи, я поручаю ее тебе… Ее родители умерли… возьми ее под свою защиту». Собравшись с силами, сжав кулаки, госпожа Эрнемон, исполненная решимости, казалось, готова была ко всему. Без грубости, не спеша, князь Сернин одну за другой отвел сжимавшие его руки, взял старую даму за плечи, усадил в кресло и, наклонившись к ней, очень спокойно произнес: – Хватит! Она заплакала, тотчас смирившись, и, сложив руки, взмолилась: – Прошу тебя, оставь нас в покое. Мы были так счастливы! Я думала, что ты о нас забыл, и благодарила небо за каждый прожитый день. Ну да… я по-прежнему очень тебя люблю. Но Женевьева… Видишь ли, я не знаю, что я готова сделать для этой девочки. Она заняла твое место в моем сердце. – Я заметил, – со смехом сказал он. – Ты с удовольствием послала бы меня к черту. Ладно, довольно глупостей! Я не могу терять времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.