– Немного. – Не так уж немного, если правда то, что рассказывают о капитане Хорнблауэре. – Что вам нужно? – спросил Хорнблауэр, обрывая поток французских любезностей. Лебрен был смуглый, моложавый, с очень белыми зубами; в его внешности и манерах сквозила какая-то неприятная приторность. – Я адъюнкт барона Момá, мэра Гавра. – Да? Хорнблауэр старался не выказывать любопытства, но он знал, что в имперской системе власти мэр большого города, такого как Гавр, очень важное лицо, а его адъюнкт, то есть заместитель или помощник, – чрезвычайно влиятельный чиновник. – Вы наверняка наслышаны о фирме «Братья Мома». Она много поколений ведет торговлю с Америками. История Гавра неотделима от истории фирмы. – Да? – Соответственно, война и блокада наносят огромный ущерб и Гавру, и фирме Мома. – Да? – «Кариатида», которую вы, мсье, так отважно захватили два дня назад, могла бы поправить наши дела – как вы легко поймете, корабль, прорвавший блокаду, стоит десяти кораблей в мирное время. – Да? – Не сомневаюсь, что господин барон и весь город Гавр сейчас в отчаянии. – Да? Они смотрели друг на друга, словно дуэлянты во время передышки. Хорнблауэр твердо решил не выказывать интереса, а Лебрен медлил, остерегаясь говорить прямо. – Надеюсь, мсье, все, что я скажу дальше, будет рассматриваться как сугубо конфиденциальное. – Я ничего не могу обещать. Более того – мой долг сообщить обо всех ваших словах британскому правительству. – Полагаю, министры будут молчать в собственных интересах, – задумчиво проговорил Лебрен. – Министры его величества будут действовать, как сочтут нужным, – сказал Хорнблауэр. Лебрен наконец собрался, словно перед прыжком в холодную воду. – Вам известно, мсье, что Бонапарт разбит в великой битве под Лейпцигом? – Да. – И русские на Рейне. – Да. – Русские на Рейне! – повторил Лебрен, словно с трудом верил своим словам. Все в мире – и противники, и сторонники Бонапарта – никак не могли до конца поверить, что империя за несколько коротких месяцев потеряла половину Европы. – А Веллингтон идет на Тулузу, – добавил Хорнблауэр. Полезно напомнить Лебрену, что Британия угрожает его стране с юга. – Именно так. Империя долго не продержится. – Рад слышать, что вы так думаете. – А когда империя падет, наступит мир и возобновится торговля. – Безусловно, – ответил Хорнблауэр, все еще заинтригованный. – В первые несколько месяцев прибыли будут огромны. Вся Европа много лет не видела заморских товаров. Настоящий кофе сейчас стоит больше ста франков за фунт. Лебрен раскрыл карты – скорее невольно, чем сознательно. Алчность на его лице говорила куда красноречивее слов. – Все это более или менее очевидно, мсье, – сказал Хорнблауэр, не подавая виду, что понял, куда он клонит. – Фирма, которая будет готова к миру, которая заранее наполнит склады колониальным товаром, намного опередит конкурентов. Можно заработать миллионы. Миллионы. Лебрен явно воображал эти миллионы в своих карманах. – Я очень занят, мсье, – сказал Хорнблауэр. – Будьте любезны перейти к делу. – Его величество король Великобритании мог бы позволить своим друзьям подготовиться заранее. – Лебрен говорил медленно, словно выдавливая из себя слова, и немудрено: проведай о них Бонапарт, его бы ждала гильотина. Он собирался продать империю за коммерческие преимущества. – Его величеству прежде понадобятся неопровержимые свидетельства, что эти друзья и впрямь ему дружественны, – сказал Хорнблауэр. – Qiud pro quo[41], – ответил Лебрен. Впервые с начала разговора Хорнблауэр растерялся: латинские слова в галльском произношении звучали так непривычно, что он в первый миг принял их за незнакомые французские. – Вы можете изложить мне свои предложения, – с чопорной важностью проговорил Хорнблауэр, – однако я не смогу дать вам никаких обещаний. Возможно, правительство его величества откажется связывать себя какими бы то ни было обязательствами. Он с удивлением поймал себя на том, что копирует министерский стиль речи, – эту фразу мог бы произнести его шурин, Уэлсли. Вероятно, большая политика одинаково действует на всех. В данном случае это было ему на руку, поскольку позволяло скрыть самую живую заинтересованность. – Qiud pro quo, – задумчиво повторил Лебрен. – Допустим, Гавр объявит, что переходит на сторону Людовика Восемнадцатого? Хорнблауэру такая мысль пришла в голову раньше, но он отбросил ее как пустую мечту. – Допустим, и что дальше? – Это может стать примером, которого давно ждет империя; не исключено, что он окажется заразительным. Бонапарт не выдержит такого удара. – Он выдержал много ударов. – Но не таких. И если Гавр перейдет на сторону короля, то станет союзником Великобритании. Блокада будет отменена. Либо, если она сохранится, фирма братьев Мома могла бы получить лицензию. – Возможно. Помните, я ничего не обещаю. – И когда Людовик Восемнадцатый воссядет на трон отцов, он будет благосклонен к тем, кто первым присягнул ему на верность, – продолжал Лебрен. – Перед адъюнктом мэра Гавра откроется блистательная карьера. – Несомненно. Но вы говорите о собственных чувствах. Известны ли вам мысли господина барона? И каковы бы ни были его настроения, пойдет ли за ним город? – Уверяю вас, я могу говорить от имени барона. Мне доподлинно известны его чувства. Вероятно, Лебрен шпионил за своим начальником по поручению имперского правительства и теперь не прочь продать добытые сведения тому, кто предложит за них больше. – А город? Другие чиновники? – В день, когда вы взяли меня в плен, мсье, из Парижа доставили образцы прокламаций и предуведомления о некоторых декретах. Прокламации следовало отпечатать – это было последнее распоряжение, которое я отдал в своем официальном качестве, – и в понедельник расклеить. Тогда же будут обнародованы декреты. – Да? – И это самые суровые декреты за все время существования империи. Рекрутский набор – в армию заберут всех конскриптов пятнадцатого года[42], а все классы начиная с восемьсот второго подлежат пересмотру. Семнадцатилетние мальчишки, калеки, отцы семейств, даже те, кто купил освобождение, – всех их забреют в армию. – Франция привыкла к конскрипции. – Франция устала от нее, мсье. У меня есть официальные сведения о числе дезертиров и жестокости принимаемых к ним мер. Но дело не только в конскрипции. Другие декреты еще страшнее. Налоги! Прямые пошлины, косвенные пошлины, droits réunis[43] и прочие! Те из нас, кто переживет войну, останутся нищими. – И вы думаете, что обнародование декретов приведет к восстанию? – Возможно, нет. Но создаст благоприятные исходные условия для решительного человека, который захочет поднять народ. Француз явно отличался острым умом: последнее его замечание было точным и, пожалуй что, верным. – А другие городские чиновники? Военный губернатор? Префект департамента? – Некоторые будут на нашей стороне – я знаю их настроения, так же как знаю настроения барона Мома. Что до остальных… десяток своевременных арестов, обращение к войскам, прибытие британских кораблей (ваших кораблей, мсье), воодушевляющие прокламации к народу, объявление осадного положения – и все будет закончено. Как вам известно, Гавр надежно укреплен. Взять его может только армия с осадной артиллерией, а лишних солдат и пушек у Бонапарта нет. Новость распространится по империи как лесной пожар – Бонапарт не сумеет ее остановить. Каковы бы ни были нравственные качества Лебрена, в уме ему явно не откажешь. Он несколькими штрихами обрисовал типичный государственный переворот. Если попытка удастся, результат будет очень значительный. Даже если она провалится, семя мятежа даст ростки в других городах империи. Измена, как сказал Лебрен, заразительна. Крысы на тонущем корабле очень быстро устремляются за теми, кто побежал с него первыми. Если поддержать Лебрена, риск будет невелик, а выигрыш огромен. – Мсье, – сказал Хорнблауэр. – До сих пор я слушал вас терпеливо. Однако за все время вы не сделали ни одного конкретного предложения. Слова… расплывчатые идеи… надежды… желания – вот и все, а я, как уже сказал, очень занят. Пожалуйста, говорите конкретнее. И быстрее, если вас не затруднит. – Что ж, буду конкретен. Отправьте меня на берег – в качестве предлога можно объявить, что я буду договариваться об обмене пленными. Позвольте мне заверить господина мэра в вашей поддержке. К следующей пятнице я все подготовлю. Вы тем временем будете оставаться поблизости со всеми силами, какие сможете собрать. Завладев цитаделью, мы сразу поднимем белый флаг, а вы, как только его увидите, войдете в гавань, чтобы в зародыше пресечь любое сопротивление. За это я прошу лицензию на торговлю колониальными товарами для барона Мома и ваше слово чести, что вы скажете королю Людовику: первым этот план предложил вам я, Эркюль Лебрен. – Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр. После того как Барбара высмеяла его привычку в затруднительные моменты разговора прочищать горло, он крайне редко прибегал к этому полезному междометию, но сейчас оно вырвалось само собой. Хорнблауэр возвысил голос: – Позовите охрану, пусть уведут пленного! – Мсье! – взмолился Лебрен.