– Дай Бог мне до этого дожить, – сказал Спендлав. На удивление приятно было ехать через ямайскую ночь в экипаже, запряженном парой отличных лошадок, с двумя милыми молодыми людьми, особенно (сказал себе Хорнблауэр) когда славно потрудился и заслужил отдых. Его корабли успешно патрулируют Карибское море, с пиратством и контрабандой почти покончено. Сегодня он может вообще не думать о делах. Ему не грозит никакая опасность. Опасности – далеко за горизонтом и во времени, и в пространстве. Можно откинуться на мягкие кожаные подушки, думая лишь о том, как не помять черный фрак и крахмальное жабо. Гостеприимство, с которым его встретили в доме Хафов, было, как и следовало ожидать, несколько чрезмерным. Бесконечно слышалось «милорд» и «ваша милость». Хаф был состоятельный плантатор и настолько не любил английскую зиму, что в отличие от других вест-индских землевладельцев жил на Ямайке, а не только получал отсюда доходы. И все же, несмотря на свое богатство, он не смел до конца поверить, что принимает пэра, адмирала и главнокомандующего в одном лице, человека, чья протекция может быть чрезвычайно полезна. И он, и миссис Хаф так обхаживали Хорнблауэра, что даже Спендлаву и Джерарду перепало избыточного внимания. Вероятно, Хафы полагали, что вернее завоюют благосклонность главнокомандующего, если заручатся расположением его секретаря и флаг-адъютанта. Люси Хаф была миловидная барышня лет семнадцати-восемнадцати; Хорнблауэр уже видел ее на нескольких приемах. Он убеждал себя, что не может испытывать никаких чувств к девочке только вчера из-за классной парты – можно сказать, недавно из колыбели, – какой бы та ни была хорошенькой. В ответ на его приветственную улыбку она потупилась, потом глянула на него мельком и тут же отвела взгляд. Занятно было видеть, что она совсем не так робеет с молодыми людьми, которые куда скорее могли вызвать ее интерес. – Ваша милость, насколько я понимаю, не танцует? – спросил Хаф. – Горько слышать напоминание о том, чего я буду лишен в обществе столь очаровательных дам, – ответил Хорнблауэр, вновь улыбаясь миссис Хаф и Люси. – Тогда, может быть, сыграем роббер-другой, милорд? – предложил Хаф. – Фортуна вместо Терпсихоры? – Хорнблауэр всегда старался говорить о музыке так, будто высоко ее ценит. – Я приударю за первой в ущерб второй. – Судя по тому, что я слышал об успехах вашей милости в висте, – сказал Хаф, – сердце Фортуны давно принадлежит вам. Бал, видимо, начался уже некоторое время назад. В зале были примерно четыре десятка молодых людей и барышень, десяток пожилых дам на стульях у стен и оркестр в углу. Хаф провел их в соседнюю комнату. Хорнблауэр кивком отпустил Джерарда и Спендлава, после чего сел играть с Хафом и двумя величавыми старухами. Дверь почти заглушала назойливый грохот оркестра, пожилые дамы играли вполне прилично, и час прошел к общему удовольствию. Конец ему положила миссис Хаф. – Перед ужином будет полонез, – объявила она, входя. – Я настоятельно прошу вас отложить карты и выйти посмотреть. – Если ваша милость согласны… – извиняющимся тоном проговорил Хаф. – Желание миссис Хаф для меня закон, – ответил Хорнблауэр. В бальном зале было, разумеется, одуряюще жарко. Лица раскраснелись и блестели от пота, однако в танцорах, которые выстроились для полонеза, не чувствовалось усталости. Оркестр подбадривал их своими загадочными звуками. Спендлав вел Люси за руку, и они счастливо переглядывались. Хорнблауэр с высоты своих сорока шести лет мог снисходительно поглядывать на этих зеленых юнцов и барышень, прощая им молодость и пылкость. Звуки оркестра становились все более резкими и путаными, однако танцоры находили в них какой-то смысл. Они плавно выступали по залу, юбки колыхались, фалды черных фраков хлопали, все лица сияли улыбками; двойные ряды превращались в круги, вновь перестраивались в ряды, пары поворачивались, сходились и расходились. Наконец под оглушительный финальный аккорд оркестра все дамы присели в реверансе, а мужчины склонились перед ними в низком поклоне. Это было очень красиво, тем более что музыка перестала. Под смех и аплодисменты пары разошлись. Дамы, искоса поглядывая друг на дружку, сбились в кучки и поплыли к дверям – после танцев в такую жару им надо было заново припудриться. Хорнблауэр вновь встретился глазами с мисс Люси, и вновь она сперва потупилась, затем посмотрела ему в лицо. Робко? С живым интересом? Поди разбери этих детей. Однако на Спендлава она смотрела совершенно иначе. – Через десять минут всех пригласят к столу, милорд, – сказал Хаф. – Соблаговолит ли ваша милость возглавить процессию под руку с миссис Хаф? – С превеликим удовольствием, – ответил Хорнблауэр. Подошел Спендлав, вытирая лицо носовым платком. – Я бы охотно глотнул свежего воздуха, милорд, – сказал он. – Быть может, вы… – Я пойду с вами, – ответил Хорнблауэр, радуясь случаю вырваться из-под докучной опеки Хафа. Они вышли в темный сад. После ярко освещенного зала им поначалу приходилось ступать очень осторожно. – Надеюсь, вы веселитесь от души, – сказал Хорнблауэр. – О да, спасибо, милорд. – А как продвигаются ваши ухаживания? – Вот тут, к сожалению, не могу сказать ничего определенного. – В любом случае желаю вам удачи. – Спасибо, милорд. Глаза Хорнблауэра наконец привыкли к темноте. Он поднял голову и посмотрел на звезды. В ночном небе Сириус, отчетливо видимый, как всегда, гнался за Орионом. Морской бриз уже улегся, так что воздух был неподвижен и горяч. И тут это случилось. Хорнблауэр услышал сзади какое-то движение, шорох листьев, но обернуться не успел: кто-то ухватил его за локти и зажал ему рот рукой. Хорнблауэр дернулся и тут же чуть не подпрыгнул от жгучей боли под правой лопаткой. – Тихо, – произнес хриплый голос. – Или это. Под лопаткой снова обожгло болью. Хорнблауэр замер, поняв, что в спину ему упирается нож. Невидимые руки потащили его; людей было по меньшей мере трое. Обоняние говорило, что все они сильно потеют – возможно, от волнения. – Спендлав! – позвал он. – Тихо! – произнес тот же голос. Его тычками погнали через длинный сад. Позади кто-то вскрикнул – видимо, Спендлав, – но крик тут же оборвался. Земли под ногами Хорнблауэр не видел, но похитители держали его с боков, не давая упасть; всякий раз, как он оступался, нож больно колол ему спину. В конце сада они свернули на узкую тропинку под звездным небом. Хорнблауэр наткнулся на что-то живое. Оно фыркнуло, – очевидно, это был мул. – Садись, – приказал голос. Хорнблауэр не двинулся с места; нож вновь кольнул его ребра. – Садись, – повторил голос. Кто-то другой развернул мула к нему. Ни седла, ни стремян не было. Хорнблауэр ухватился за холку и с трудом перекинул ногу. Поводьев тоже не было, но он слышал звяканье удил. Осталось лишь запустить пальцы в редкую гриву. Вокруг, судя по звукам, усаживались на мулов похитители. Животное под ним резко взяло с места, – видимо, кто-то впереди дернул его за повод; пришлось изо всех сил уцепиться за гриву, чтобы не упасть. Мулов было четыре, похитителей – около восьми. Перешли на рысь. Хорнблауэра мотало из стороны в сторону, но двое бегущих рядом людей поддерживали его с боков. Секунду-две спустя кавалькада замедлилась: передовой всадник огибал крутой поворот. – Кто вы? – спросил Хорнблауэр, как только его перестало мотать и он вновь обрел голос. Тот, кто был справа от него, вытащил что-то длинное, блеснувшее в свете звезд. Мачете. – Молчать, или я отрежу тебе ногу. Мулы вновь перешли на рысь; теперь Хорнблауэр не мог бы заговорить, даже если бы хотел. Кавалькада двигалась по тропе, идущей через плантацию сахарного тростника. Хорнблауэр, подпрыгивая на спине мула, пытался определить по звездам, куда они едут, но это было почти невозможно: отряд все время поворачивал. Плантация закончилась, началась саванна. Потом деревья. Потом кавалькада замедлилась на подъеме и, перевалив через холм, вновь перешла на рысь. Люди по бокам от него бежали, словно не чувствуя усталости. Вновь начался подъем, мулы оступались на неровной почве. Дважды Хорнблауэр чуть не упал, но его успели поддержать. Очень скоро он натер себе седельную мозоль – если можно так говорить о поездке без седла. Жесткий хребет мула доставлял невыносимые мучения. Губы пересохли, он взмок от пота и смертельно устал. Несмотря на боль, он погрузился в оцепенение. Несколько раз отряд пересекал вброд горные ручьи, потом вновь начались деревья. Кое-где тропа проходила по узким ущельям. Хорнблауэр не знал, сколько времени прошло, прежде чем отряд выехал к широкой реке. В неторопливо струящейся воде отражались звезды. На дальнем берегу в темноте вырисовывался высокий обрыв. Здесь похитители остановились. Один из них потянул Хорнблауэра за колено, явно предлагая ему спешиться. Хорнблауэр сполз с мула и должен был ухватиться за него – ноги не держали. Наконец, оглянувшись, он различил среди черных лиц одно белое. Спендлав висел на руках у двух похитителей, его голова моталась из стороны в сторону. – Спендлав! – позвал Хорнблауэр. Последовало мучительное ожидание, потом раздалось: «Милорд?» Голос был хриплый и почти незнакомый. – Спендлав! Вы ранены? – Я… все хорошо… милорд. Кто-то толкнул Хорнблауэра в спину. – Вперед. Плыви, – произнес голос. – Спендлав! Несколько рук развернули Хорнблауэра и толкнули вниз, к воде. Сопротивляться было бесполезно; он мог лишь догадываться, что в саду Спендлава оглушили ударом и взвалили на мула и тот совсем недавно пришел в себя. – Плыви! – приказал один из похитителей, толкая Хорнблауэра в воду. – Нет! – прохрипел он. Река казалась невообразимо широкой и темной. Он успел подумать, какое унижение для главнокомандующего оказаться таким по-детски беспомощным. Кто-то неторопливо свел в воду мула. – Держись за хвост, – произнес голос, и к спине вновь приставили нож. Он ухватил мула за хвост и, когда тот двинулся, плашмя упал в воду. Мул сначала барахтался, затем поплыл; вода, сомкнувшаяся вокруг Хорнблауэра, была не холоднее воздуха. Почти сразу – или так показалось – мул выбрался на другой берег. Хорнблауэр нащупал ногами дно и выбрался следом. Вода ручьями текла с одежды, сзади плескали на мелководье остальные люди и мулы. Его вновь ухватили за плечо, развернули и погнали дальше. Впереди что-то заскрипело, и качающаяся бамбуковая палка ударила его в грудь. Руки нащупали гладкий бамбук и что-то, привязанное к нему, – видимо, лиану. Это была веревочная лестница, она висела на обрыве перед ним. – Лезь! – приказал голос. Он не мог, у него не было сил, но острие ножа снова уперлось в спину. Хорнблауэр поднял руку, ухватился за перекладину, лихорадочно нащупал другую ногой. – Лезь! Он начал подъем. Лестница вырывалась из-под ног, словно живая, как все веревочные лестницы. Жутко было лезть в темноте, нащупывая подошвами убегающие перекладины, изо всех сил цепляясь руками. Мокрые башмаки скользили на гладком бамбуке, да и удержаться руками за лиану было непросто. Кто-то карабкался сразу за ним, лестница крутилась. Хорнблауэр понимал, что качается в темноте, как маятник. Он продолжал лезть, цепляясь так судорожно, что лишь сознательным усилием заставлял себя перехватывать руки. Потом лестница перестала раскачиваться и крутиться. Протянув руку вверх, он почувствовал под ладонью камень. Надо было подтянуться, но он не мог ухватиться крепко и потому замер. Под ним была головокружительная высота. Снизу раздался короткий приказ, кто-то наверху ухватил Хорнблауэра за руку. Он нащупал ногами следующую перекладину и через секунду уже лежал, силясь отдышаться, на твердом камне. Тот же человек потянул его дальше, и Хорнблауэр на четвереньках отполз вперед, чтобы освободить место следующему. Он почти рыдал; от гордого и самодовольного человека, который любовался собою в зеркале всего несколько часов назад, не осталось и следа. – Милорд! Милорд! – раздался голос Спендлава. – Спендлав! – Он сел. – Как вы, милорд? – Спендлав наклонился над ним. Что заставило Хорнблауэра взять себя в руки – чувство юмора, комизм ситуации, природная гордость или сила привычки? – Спасибо, превосходно, насколько это возможно после довольно необычных приключений. А вы… что с вами? – Меня ударили по голове, – просто ответил Спендлав. – Не стойте. Сядьте, – сказал Хорнблауэр, и молодой человек опустился на камень рядом с ним. – Вам известно, где мы, милорд? – Где-то на вершине обрыва, насколько я могу судить. – Но где, милорд?