Ревность – плохой советчик. В нужный момент она подталкивает принять неверное решение. Сергей мог бы потребовать нового охранника только на время своего отъезда, но не стал этого делать. Не успела Ми предложить замену старику Николаю, как Сергей отрезал: «Нет! Замки надежные, дверь прочная. Постоит квартира без присмотра – ничего с ней не случится». Во вторник Ми встретилась с Джо, доложила: – Я проверила квартиру. В зале, за книгами, появилась пудреница. Больше ничего за наше отсутствие не изменилось, если не считать, что кто-то мои вещи на вешалке передвинул. Джо достал пистолет Макарова со сбитым серийным номером, протянул его девушке. – Место для него нашла? Запомни, пустишь его в дело в самый последний момент, когда уже жечь начнет, не раньше. В этот же день он отозвал группу наблюдения за домом Козодоева и вызвал парней, охранявших Сергея при выходе из дома. – Это фотография майора милиции Ефремова, сотрудника городского УВД. Как только он появится рядом с Козодоевым, немедленно сообщите мне. 30 В первый раз проведать Кайгородову Олег Киселев пришел сразу после Нового года. Поговорить им дали не больше минуты: Елена после процедур была слаба и едва стояла на ногах. В следующую встречу они сели в фойе на первом этаже, около поста принимающей медсестры. Тихим, чуть слышным голосом Кайгородова рассказала новому знакомому о трагических событиях, сломавших ее жизнь: о гибели отца и матери, о лечении в психбольнице, о возвращении из колонии брата-уголовника. Чтобы разжалобить Олега, Кайгородовой даже не пришлось привирать. Она рассказала все, как было на самом деле. Во время третьей встречи Елена разоткровенничалась: – Мой брат пришел из зоны законченным наркоманом, стал заставлять меня принимать наркотики. Я отказывалась. Он бил меня, морил голодом, не выпускал на улицу. Как-то раз брат напился до бесчувствия, уснул, и мне удалось убежать. Несколько дней я пряталась у знакомых, но он с друзьями-наркоманами выследил меня и вернул домой. Я не помню, какое было число, какой день недели и даже месяц точно не помню. Точно знаю – это было летом. И наступила самая кошмарная ночь в моей жизни. А может, не самая ужасная и кошмарная, но это была первая ночь, после которой мне не хотелось жить. Брат привел с собой четверых друзей. Они выпили, укололись и стали по очереди насиловать меня. Вначале я сопротивлялась, но что я одна могла сделать против пятерых молодых мужчин? Спросишь, почему пятерых? Брат помогал им, держал меня за руки. Этой ночью для меня мир перевернулся, и я уже не понимала, какой по счету человек насилует меня и кто эти люди – те же самые, что были вчера, или их сменили новые насильники? Кайгородова грустно вздохнула. В уголках ее глаз появились слезы, но она взяла себя в руки и продолжила рассказ: – До этой ночи я была невинной девушкой, а тут… Наутро я даже не знала, кто из насильников лишил меня девственности. От отчаяния я хотела покончить с собой, но брат не упускал меня из виду. Он дождался, когда я с веревкой пойду в ванную, зашел следом и говорит: «Если ты собралась вздернуться, то, может, уколешься напоследок?» Терять мне было нечего, и я подставила руку. Стало легче. Опиум ограждает человека от всех проблем на какое-то время, потом опять становится муторно и тоскливо, и руки сами тянутся к шприцу. Если бы на месте Киселева был Лаптев или Ефремов, они бы посмеялись над рассказом наркоманки, похлопали ее по плечу: «Ты эту сказочку для других оставь! Я ее уже не раз слышал». Если бы Киселев отбросил сожаление в сторону и включил обычную житейскую логику, то он бы в недоумении спросил Кайгородову: – Послушай, а на кой черт брату тебя на иглу сажать? У вас что, в доме был склад опиума, не знали, куда его девать? Но Киселев не прислушивался к робкому голосу разума, чувства затмили рассудок, и он поверил всему, что рассказывала Кайгородова. Глядя в стену перед собой, Олег живо представил, как происходило изнасилование. Местом действия был притон, в котором он и Ефремов нашли Кайгородову, а первым насильником – человек, евший пельмени руками. Почему-то Олег решил, что этот парень был в ту ночь с Кайгородовой, посмеивался и измывался над ней. Не в силах больше слушать душераздирающий рассказ Елены, Киселев оставил ей передачу и пошел домой. Из-за этой продуктовой передачи в женском отделении наркодиспансера был грандиозный скандал. Санитары уже дважды отбирали у Кайгородовой гостинцы: «Тебе этого нельзя! Шоколад вреден при лечении, а в апельсинах содержится алкоголь». Не сказать, что медперсонал состоял из отъявленных злодеев – по одному яблочку и одной конфетке они оставляли пациентке. Так было бы и в этот раз, если бы Киселев не принес два банана, купленных на рынке по заоблачной цене. Около палаты дежурный санитар остановил Кайгородову, потребовал отдать пакет с гостинцами. Елена показала ему неприличный жест и жестко заявила: – Отберешь у меня бананы – я тебе ночью глаза выколю. Санитар, недолго думая, дал ей пощечину, отобрал продукты. Кайгородова завизжала на всю больницу, стала кататься по полу. Она обозвала санитара такими словами, за которые в мужской зоне без разговоров лишают жизни. Сбитый с толку медработник поднял ее на ноги, затащил за волосы в служебное помещение, пару раз врезал кулаком в живот, но потом уступил и один банан отдал. Ночью дежурные санитары подняли Елену с постели, завели к себе. – Что за концерт ты устроила? Профилактику захотела? – Если сейчас вы для меня чифирь не заварите и сигарету не дадите, я расскажу ментам, что вы с молоденькими девчонками по ночам вытворяете. Парня, что мне передачку принес, видели? Он вас обоих посадит. Санитары посмеялись над такой глупостью, но бить Кайгородову не стали. Елена расценила это как победу над медперсоналом и стала потихоньку наглеть: покуривать в женском туалете, воровать продукты у соседок по палате. А еще она до мелочей продумала план, как ей не просто вырваться на свободу, а обеспечить себя крышей над головой, сносной едой и маленькими развлечениями. Центральной фигурой в ее плане был Киселев. Придя на очередную встречу, Олег спросил: – После выписки куда пойдешь? Елена грустно вздохнула, и в этом вздохе была такая обреченность, что у молодого оперативника дрогнуло сердце: он понял всю бестактность своего вопроса. Чтобы загладить вину, Олег перевел разговор на другие темы. Он стал рассказывать Кайгородовой о себе, о спортивной юности, об учебе в институте. Киселев не заметил, как наркоманка осторожно, ненавязчивыми наводящими вопросами выведала у него все, что ей было нужно: с кем живет, кто у него друзья, была ли девушка, какие у него отношения с Ефремовым. Разоткровенничавшись, Киселев не заметил, как вернулся к началу разговора. – Чем будешь после выписки заниматься? – спросил он. – Повешусь, – спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Елена. – Скручу в хозяйственном дворе веревку, выберу березку постройнее и вздернусь. – Ты… ты… это… Олег не нашелся что сказать, как объяснить молодой девушке, что жизнь после выписки вовсе не заканчивается, а, наоборот, только начинается. – Я – конченый человек, – грустно сказала Кайгородова. – Мне некуда идти. Квартиру, которая осталась от родителей, брат давно «проколол» – продал, деньги потратил на наркотики. На улице я жить не смогу, в притоны возвращаться не хочу. Понимаешь, – девушка сквозь набегающие слезы посмотрела в глаза оперативнику, – мой брат и его дружки везде найдут меня и заставят колоться. Я никуда от них не денусь, не смогу начать новую жизнь. Не грусти по мне. Я давно умерла. От меня осталась только оболочка. Наркоманка положила теплую ладонь на руку Киселева, и оперативник почувствовал, что сам готов расплакаться от жалости к несчастной девушке и от собственного бессилия. Что он мог сделать? Поубивать-пересажать дружков брата Кайгородовой, увезти ее в другой город, устроить на работу… Ничего он не мог. Материальных возможностей вырвать Лену из лап улицы у Олега не было. – Я что-нибудь придумаю, – пробормотал Олег, встал, пошел на выход. – Подожди, – тихо, одними губами сказала Кайгородова. Киселев замер, обернулся проверить, не послышалось ли ему. Едва заметным движением Кайгородова позвала Олега за собой. Они вошли в служебный коридор, случайно оказавшийся незапертым. Девушка прильнула к оперативнику и прошептала: – Поцелуй меня. Я хочу, чтобы последний раз в жизни меня поцеловал сильный и честный мужчина. Один поцелуй, и я пойду. Киселев взахлеб целовался с наркоманкой, пока дежурный санитар не выставил их в фойе. По дороге домой Олег решил: «Я не дам ей умереть. Ни за что не дам». В последний четверг января, за день до выписки, к Кайгородовой приехал Ефремов. Под честное слово он вывел Елену на прогулку. В больничном дворике они сели на веранде. Игорь дал наркоманке закурить. – Лена, помнишь Сергея Козодоева? Десять лет назад он убил твоего парня Мишу Быкова. – Оставь эти трогательные воспоминания при себе, – с наслаждением выпуская дым, сказала Кайгородова. – Что было, то прошло и травой поросло. Кто кого убил много лет назад, меня не колышет. Расскажи лучше, что ты сейчас от меня хочешь? – Странно. Я слышал, что ты ненавидишь трех человек: мать, брата и Козодоева… – На всех троих мне наплевать, – перебила его Кайгородова. – Давай ближе к делу, но учти: стращать меня психушкой не надо. Я там дважды была – и ничего, выжила. – Ты была в обычной палате, а попадешь в закрытый корпус. – Фигня! Пока я молодая и не заразная, я везде выживу. – Откуда ты знаешь, что… Елена не стала дослушивать вопрос до конца. – При поступлении все больные сдают анализы на СПИД, ВИЧ, сифилис и гепатит. Пока отрицательные результаты не придут, девчонок на сексотерапию не припахивают. А что до закрытого корпуса… Ты сам-то знаешь, где он находится? Нет? Я так и знала. Видишь вон то здание? Половина пятого этажа отделена от остальных помещений железной дверью. Это и есть «закрытый корпус». Я была там на экскурсии, когда второй раз лечилась. – Плохо себя вела? – Было дело! Я по молодости дерганая была, берегов не видела, начала хамить с персоналом, меня сводили в «закрытый корпус», пообещали, что на неделю там «лечиться» оставят – мигом вся дурь слетела, и я стала покладистой, как ручная собачонка. Но хватит о грустном! Давай о деле, и сразу договоримся: ты меня предупредил, застращал, я все поняла. – Хорошо. Играем в одно касание. Если мы не договоримся, то я оформлю тебя в «закрытый корпус». Если приходим к соглашению, то тебя выпишут в ближайшие дни. – Меня завтра должны выписать, – возразила Кайгородова. – Должны, да не обязаны. – Понятно, – вздохнула Елена. – Мне тебя как называть? Игорь Павлович? На фиг надо – язык сломаешь! Буду звать тебя просто Игорь. Ты не в обиде? Послушай, Игорь, кто за мое лечение платил? Ефремов молча показал на себя. – Если у тебя денег хватило меня без очереди на лечение оформить, значит, я тебе по-настоящему нужна. Давай сразу уточним: ты со мной спать будешь? Нет? А почему? Я плохо выгляжу или заразиться боишься? – Я умею отделять котлеты от мух. Ты мне нужна для дела, и только для дела. – Зря! Я бы не против с тобой поразвлечься. Ты мужчина видный, суровый… Все, все, больше не буду! Давай о Козодоеве. – Я хочу посадить его за грабеж. Ты будешь жертвой. События января 1990 года помнишь? – Когда с меня шапку сняли? Конечно, помню. Какой-то подонок сзади подбежал, шапку с головы рванул и смылся. Я вышла на проспект, плачу от обиды. Мимо едет милицейский патруль. Подобрали меня, поколесили по дворам, никого не нашли и поехали в райотдел. Дежурный не хотел от меня заявление принимать, но менты, которые привезли меня, настояли, и он зарегистрировал происшествие, но дело возбуждать не стали. Через неделю меня вызвал опер и говорит: «Вот тебе старая бесхозная шапка, и вали отсюда. Будешь жаловаться – я найду, за что тебя, наркоманку, посадить». – Что ты хочешь, начало года! В январе нельзя по показателям падать, иначе потом не выберешься. Ты не запомнила человека, который на тебя напал? Понятно. – У тебя есть фотка Козодоева? Я что-то забыла, как он выглядит. – Все есть… Ефремов посмотрел на наркоманку и понял, что наступил решающий момент: или она станет надежным партнером, или придется искать другую «жертву». – Я все разыграю, как по нотам: могу Сереге в волосы вцепиться, могу в милиции такую истерику закатить, что всем отделом откачивать будут. С памятью у меня полный порядок – провалов нет, свою роль выучу – комар носа не подточит. К наркоте пока не тянет. И в притоны не тянет. Ты понял, о чем я? Мне некуда возвращаться после выписки. Ты же не будешь забирать меня для проведения следственных действий из какой-нибудь наркоманской дыры? – Я вижу, ты уже продумала, где поселиться. – У твоего друга Олега.