— Как печально, — сказала сокрушённо Джейн. — Мы только сдружились… — И мне жаль оставлять этот благословенный край, но я офицер Её Величества — обязан подчиниться. Тем более что здесь стало небезопасно для меня. — Ричард, в этом случае у меня к вам небольшая просьба. — Для вас — что угодно, миссис Дигби эль-Мезраб! — сказал Ричард, слегка поклонившись. — Хочу вам представить моих друзей, имеющих большое желание поехать в Лондон, чтобы утолить жажду путешествий и получить образование. Не сомневайтесь, они не стеснены в средствах. Просто я подумала, что покровительство или, по крайней мере, рекомендации такого человека, как вы, откроют для них в Англии больше возможностей. — Вы меня заинтриговали, миссис Дигби! — воскликнул Бартон. — Где же они, ваши друзья. Скорее представьте нас! Джейн два раза хлопнула в ладоши, и слуги распахнули тяжёлую двустворчатую дверь, откуда появились молодой человек и мальчик в богатых восточных одеждах. Острый глаз Бартона приметил, что мужчина, скорее всего, европейских кровей, хотя внешний вид, безупречный арабский язык, загорелая кожа лица и кистей рук могли ввести в заблуждение любого. Больше всего удивил внешний вид мальчика лет десяти, довольно свободно державшегося в незнакомой обстановке: он имел смуглую кожу, чёрные волосы, составлявшие поразительный контраст с синими глазами. — Мистер Бартон, прошу вас, будьте знакомы, мистер Абдалла Хан и его племянник Мустафа Хан из княжества Сват. — Очень приятно! Капитан Ричард Бартон. — Мне тоже приятно, капитан Бартон. Много слышал о вас от миссис Дигби эль-Мезраб. Мне известно, что вы собираетесь отбыть на родину?! Не затруднит ли составить нам компанию? — Буду рад скоротать путь с таким приятным собеседником. Кстати, у вас неплохой английский. Где изучали, если не секрет? — Что вы? Какие секреты? В нашем княжестве было много учителей из Британской Индии. Вот только моему племяннику не повезло с учителем английского. Он был индийцем… — А, понимаю! — воскликнул Ричард с улыбкой, поглаживая перстень на пальце. — Был у меня в Калькутте молодой слуга из сикхов. Удивительная смесь воинственности, преданности и… нескончаемого потока труднопонимаемых английских слов в разговоре. Абдалла тоже улыбнулся, вспоминая, как первоначально разговаривал его подопечный. — Надеемся найти хороший дом в Лондоне и пристроить Мустафу в приличную школу. — Да, да! — поддержала Джейн. — Вы уж помогите им, Ричард! — Думаю, что я смогу помочь вашим друзьям, миссис Дигби! А теперь позвольте откланяться. Дела, знаете ли! Встретимся через три дня в полдень у ворот Фомы. Мой караван отходит от Баб Тумы[16]. …Мир тесен, и люди — это не застывшие в вечности горы, которые не сдвинешь, а потому один человек может встретить другого где угодно и когда угодно совершенно неожиданно для себя. Вот и встрече Мицкевича с Бартоном предшествовали многие месяцы странствий Абдаллы Хана и Мустафы — младшего сына Абдул Гафура. После того примечательного столкновения с бандитами Шариф Хана у подножья скалы искатели сокровищ без происшествий вернулись в дом торговца Омар Хана. На следующий день у его дома остановился запылённый всадник и решительно вошёл в лавку. — Где хозяин? — спросил он, вытирая лицо концом чалмы. — А кто его спрашивает? — вопросом на вопрос ответил Алим. На этот раз за прилавком стоял он — участник похода за сокровищами и боя с бандитами. — Скажи, что пришёл человек Шариф Хана! Абдалла, Мустафа и Омар Хан накануне уже обсудили вопрос о том, какой выкуп платить за убитых бандитов. Сошлись на том, что хватит по десять золотых монет за каждого. Мустафа от этого не обеднеет, зато Омар Хану будет спокойнее здесь жить — не станет досаждать Шариф Хан. На том и порешили. Выпроводив бандита с довольно увесистым мешочком, стали думать, как поступить дальше. — Самым лучшим вариантом будет, — сказал Омар Хан, — присоединиться к каравану паломников, направляющихся в Мекку. На их пути стоит Дамаск. Я там бывал — город большой, живут разные народности, в том числе и христиане. Предлагаю на первое время остановиться там. Я дам адрес человека, который с радостью вас примет за небольшую плату. Дальше уже сами… — А когда караван в Мекку? — спросил Абдалла. — Скоро начнётся Зуль-хиджи — месяц, когда совершается хадж. Дорога занимает около месяца. Я слышал, что караван уже формируется. Сегодня уточню в мечети день точной отправки. Оставшиеся до отправления дни были посвящены подготовке к походу. Во-первых, предстояло обдумать, как разместить тяжёлый груз — везти в сундуках, значит привлечь внимание нечистых на руку людей. Поэтому закупили крепкие кожаные мешки. Неудобные для перевозки золотые изделия вроде кувшинов, чаш и тарелок было решено оставить в дар Омар Хану за его верность и честность. В общей сложности получалась внушительная сумма, которая пригодится ему для расширения торговли. Во-вторых, для перевозки ценностей приобрели двух верблюдов. На одном из них будет ехать Мустафа, а для Абдаллы привычнее ездить на лошади — для него купили крепкую выносливую кобылу-иноходца. В третьих, позаботились о хорошем оружии для самозащиты. Для этой цели Мицкевич нашёл в арсенале торговца казнозарядную винтовку Бердана со скользящим затвором и ящик патронов к ней. Оружие было знакомо Яну по службе в русской армии, где оно часто называлось «берданкой» и для того времени считалось лучшей винтовкой своего класса[17]. Мицкевич прослыл бы беспечным, безответственным и глупым, если бы в тылу оставил теперь уже злейшего врага Сейф аль-Малюка. В этом случае было бы неминуемым преследование и нападение на караван с паломниками. Посовещавшись с Омар Ханом, Ян решил наведаться в Мингору. Сначала он хотел идти один, переодевшись дервишем, прибывшим на поминки учителя. Но потом решили, что благоразумнее будет, если его сопроводит кто-нибудь из слуг. Так стало ещё лучше. Никто не обратил внимание на слепого дервиша и сопровождающего его молодого нищего в лохмотьях, когда они въехали верхом на старых ишаках в городские ворота. Миновав небольшой квартал, эти двое свернули на неприметную улочку и остановились возле деревянных ворот с колотушкой. Алим, а это он сопровождал Абдаллу, постучал. Через некоторое время вышел пожилой таджик с густыми бровями и молча уставился исподлобья на приезжих. — Аббос-усто?! — спросил Алим. — Да. Что вам надо? Приходите в базарный день. У меня сейчас ничего нет. — Вам привет от Омар Хана, Аббос-усто! Мы бы хотели у вас остановиться на ночлег. Таджик молча открыл ворота и посторонился. Путники вошли во двор, ведя ишаков за поводья. Аббос-усто плотно закрыл ворота на засов и только после этого обратился к приезжим. Теперь на его мрачном лице нарисовалось что-то наподобие улыбки. — Как поживает Омар Хан? Всё ли хорошо с его дочерьми? — У Омар Хана нет дочерей — Аллах миловал, — сказал Алим. — Ах, да! — таджик сделал вид, что ошибся. — Запамятовал. Старый уже стал — что с меня возьмёшь. — Наговариваете на себя, Аббос-усто! — сказал Алим. — Месяц назад мы были у вас — всех домашних Омар Хана поимённо назвали и каждому милости Аллаха желали. — Йа Аллах! — воскликнул старый таджик, прищурившись. — Это ты, что ли, Алим? Слышу, голос знакомый, а признать не могу в этих лохмотьях! Зачем-то лица ещё испачкали! А что же твой попутчик, тоже из слуг Омар Хана? Молчит что-то… — Нет, это дервиш из Кабула. Почти слепой. Забрёл к нам, святой человек. Хозяин повелел свозить его на могилу Абдул Гафура. Сегодня же седьмой день, как нас покинул учитель. — Верно. Да вознесётся душа Абдул Гафура на небеса! Но сегодня поздно уже идти на кладбище. Проходите в дом — будьте гостями! А завтра, если Аллах повелит, свершите своё благое дело. Ночью, когда все уснули, Мицкевич встал, бесшумно вышел из дома. Возле дувала, достав из котомки одежду и оружие, переоделся во всё чёрное. Повесил на пояс ножны с длинным кинжалом, туда же заткнул свой восьмизарядный пеппербокс. Обваляв руки в дорожной пыли, обтёр лицо и стал почти невидимым в кромешной темноте. Мицкевич знал, куда идти. Он неоднократно бывал в доме Сейф аль-Малюка, когда ахунд поручил тому обучить Абдаллу основам шариата. Вот теперь пригодились знания расположения комнат в доме. Мелькающую тут и там тень Мицкевича нельзя было различить даже при полной луне, которая высветилась из-за облаков. Через каждые пять-шесть быстрых шагов Ян прижимался к стене и прислушивался к ночной темноте. Кажется, всё идёт по плану: охранники дома Сейф аль-Малюка дрыхнут, наплевав на свои обязанности, дом полностью погрузился в тишину, прерываемую лишь всхрапом лошадей в стойле и звяканьем цепи хозяйской собаки. Та даже не залаяла, почуяв запах чужака, не зря Мицкевич кормил её лепёшками при каждом посещении. Не забыл и на этот раз дать кусочек хлеба и погладить по загривку. Тем временем Сейф аль-Малюку снился страшный сон. Будто он убегает от самого ахунда, прознавшего о его предательстве. Абдул Гафур, несмотря на старость, бежит за ним резво и то и дело достаёт своим посохом по загривку. После каждого удара Сейф аль-Малюк падает, но ахунд заставляет его подняться: — Вставай! Вставай! Вставай! И снова бьёт. Не больно, но чувствительно. Отчего у преследуемого темнеет в глазах, не хватает воздуха, и он, задыхаясь, просит прощения: — Прости, учитель! Прости! Шайтан попутал! — Нет тебе прощения! Вставай! Вставай! Сейф аль-Малюк встал и… проснулся сидящим в постели. «Йа Аллах! Надо же присниться такому», — подумал он и нос к носу столкнулся с Абдаллой, склонившимся возле его ложа. Он держал возле виска Сейф аль-Малюка огромный пистолет, холодный металл которого неотрывно касался кожи. — Вставай! Закричишь — сразу разнесу твою башку! — тихо предупредил Абдалла. — Нет! Нет! Нет! — зашептал до смерти напуганный предатель. — Не убивай меня, Абдалла Хан! — Одевайся! Пойдёшь со мной! — Да! Да! Иду, Абдалла Хан! Мицкевич предрассудительно затолкал в рот Сейф аль-Малюка конец чалмы и связал ему руки за спиной. Затем Ян с предосторожностями вывел того на улицу и направил в сторону дома Абдул Гафура. Его целью была та скала, на которой любил проводить вечера и устраивать полуночные бдения ахунд. Без происшествий миновали дом и стали подниматься по гребню скалы. Мицкевичу всё время казалось, что за очередным кустом появится верный Абу Али и, скрестив руки на груди, с немым укором уставится на Сейф аль-Малюка. Но нет уже в живых ни великого ахунда, ни его верного слуги. Одного предали, а второго загубили… — Пришли! — сказал Мицкевич. Предатель упал колени и стал отчаянно мычать, приближаясь к ногам Яна. Но он оттолкнул коленом Сейф аль-Малюка. Тот упал на камни, не оставляя попыток подползти и взглядом умоляя о пощаде. Как изменчива судьба человека. Тот, который недавно повелевал сотнями и тысячами людей, валяется теперь у ног того, которого называл презрительно «урус». А тот, который всего лишь недавно был рабом и спас однажды жизнь этого ничтожного предателя, должен в данный момент решить его судьбу. «Всё-таки не поднимается рука убить безоружного человека», — подумал Мицкевич. Он на секунду задумался, затем решительно выхватил оружие из ножен и… перерезал путы, связывающие руки Сейф аль-Малюка. Тот обрадованно вскочил на ноги и бросился обнимать Абдаллу, но был остановлен острием длинного ножа. — Стой где стоишь! — сказал твёрдо Мицкевич. Затем он бросил к ногам Сейф аль-Малюка этот нож, а сам достал из-за пояса небольшой кинжал. — Защищайся, предатель! Здесь, в том месте, где учитель проводил время в уединении, ты найдёшь свою смерть! — Нет, Абдалла Хан! Я не воин… Я не умею… — Тогда прыгай со скалы! Сейф аль-Малюк опасливо посмотрел вниз, затем снова на Мицкевича. В лунном свете его потное лицо от страха приобрело землистый оттенок. — Пощади меня, Абдалла Хан! — Аллах простит! — Э-эх… — выдохнул в отчаянии Сейф аль-Малюк, схватил брошенный нож и неуклюже двинулся на Абдаллу. Бывший друг ахунда был слишком тучен, чтобы хоть как-то противостоять профессиональному военному. Каждый его выпад, каждый удар попадали в пустоту. Сейф аль-Малюк даже несколько раз падал, оступившись, но Ян терпеливо ждал, когда тот, кряхтя, снова поднимется на ноги. Вот Мицкевич ловко ушёл от его очередного выпада и оказался спиной к краю пропасти. Казалось, ему некуда было деваться: сзади — пропасть, слева — одна из стен грота, а впереди справа стоит противник. Сейф аль-Малюк злорадно улыбнулся и, выставив руку с ножом в сторону Мицкевича, опять двинулся на него. Ян покачал маятник, показывая уход то влево, то вправо. Неопытный противник попался на уловку — очередной его выпад устремился в пустоту. Мицкевичу осталось только слегка подтолкнуть, и предатель с отчаянным криком полетел в пропасть. Ян, запрокинув голову, посмотрел на звёздное небо. Одна звезда привлекла его внимание особенным мерцанием. — Может быть, ты это увидел с небес и найдёшь успокоение?! А Мустафу я не брошу, учитель, как и обещал!.. На следующий день, в разгар сборов к поездке, Омар Хан обратился к Мицкевичу с предложением. — Абдалла Хан, — начал он. — Я не знаю, за какие заслуги вас учитель назначил опекуном Мустафы… — Я сам удивлён, уважаемый Омар Хан! — перебил Мицкевич. — Казалось бы, я совершенно посторонний человек, привезённый сюда не по своей воле, стал близок старцу… Поверьте, я ничего для этого не делал.