— Зная учителя, я верю вам, Абдалла Хан. Он умел видеть будущее и знал, что произойдёт. Значит, вы именно тот человек, которому он смог доверить свой секрет. Слово учителя для нас закон. В связи с этим я вот что подумал. Сегодня я разговаривал со своими слугами. Вы их знаете — Халик и Алим. Возьмите их в попутчики до Дамаска. И мне будет спокойнее, и вам не помешает лишняя охрана. А для них — дополнительный заработок и возможность совершить хадж в Мекку. — С удовольствием, Омар Хан! Я буду только рад. Тем более что Алим и Халик показали себя мужественными воинами. Пусть готовятся к поездке. Глава 5 1878 год. Англия. Лондон. Один из зимних дней По возвращении в Лондон Ричарда Бартона ждал Джордж, подросший за два года отсутствия отца. Капитан не мог представить своих гостей сыну — тот был ещё маловат для этого, зато миссис Джейн Бартон получила возможность в полной мере насладиться очарованием юного Мустафы. Она настояла на том, чтобы Абдалла со своим подопечным пожили в доме Бартонов, пока не подыщут себе новое жилище. Мицкевич был решительно настроен на приобретение для Мустафы приличного особняка и выезда, подобающих богатому наследнику. После нескольких дней поисков Мицкевич, не без участия Ричарда, остановил свой выбор на Бедфорд-сквер в районе Блумсбери. Этот тихий район населяли люди искусства и профессионалы — врачи, преподаватели, инженеры, архитекторы, литераторы. Мицкевичу приглянулся прекрасный светлый дом, выставленный на продажу уехавшим в Америку инженером, и он тут же его купил. Начались хлопоты по ремонту дома, его перестройке, меблировке и найму слуг. Не затянул Мицкевич и с приобретением брумовского экипажа, запряжённого четвёркой вороных коней. Оставалось придать себе вид коренных жителей Лондона, для этой цели Ян в компании Мустафы совершил поход по магазинам мужской одежды. А что касается Ричарда Бартона, то его пребывание в Лондоне было недолгим. Очередной раз посетив своего подопечного Оливера Лоуджа и передав ему для опытов лунный камень, капитан Бартон отбыл с семьёй в Австро-Венгрию. Из города Триест, куда он получил назначение, больше уже не возвращался. Прожил там до самой смерти, успев дать Джорджу образование и воспитание в духе верности английской короне. Однажды Мицкевич, предприняв множество предосторожностей и изрядно поплутав по городу, велел остановиться возле неприметного дома с чугунной калиткой. Расплатившись с кучером хенсомовского кэба, мужчина толкнул тяжёлую на вид калитку. Она поддалась на удивление легко и без единого скрипа. Поднявшись на две ступеньки, Ян постучал набалдашником трости по металлической пластинке, прикреплённой к массивной дубовой двустворчатой двери. Через минуту ожидания одна из створок открылась. — Ян?! Боже мой! Это вы? — Здравствуйте, Мария Александровна! — сказал, улыбнувшись, Мицкевич, и приподнял котелок. — Не ожидали меня увидеть здесь? — Не ожидала, но не удивлена. При нашей профессии может быть любое развитие событий. Ну что же мы стоим на пороге?! Проходите в дом. Молодая русоволосая женщина, не лишённая шарма и особенной красоты, посторонилась, пропуская гостя в дом. Ян на секунду остановился рядом, вздохнув головокружительный запах, исходящий от неё, и только после этого, слегка прикрыв глаза, хриплым голосом предложил: — После вас, Мария Александровна! Прошу вас! Я сам закрою дверь. В прихожей тут же появилась служанка и приняла у Мицкевича его пальто, трость и шляпу. Ян, потирая слегка озябшие пальцы, двинулся в сторону горящего камина — трудновато было привыкнуть к лондонской зябкости после длительной азиатской жары. — Сейчас Катрин подаст горячего чаю… Мария стояла, опёршись плечом о косяк двери, и, слегка наклонив голову набок, с интересом наблюдала за молодым человеком. В её взгляде читалась дружеская приязнь. Только воспитание и нарочитая сдержанность не позволяли Марии приблизиться и обнять Яна. А он и вовсе, казалось, побаивался её. Возможно, виной тому было долгое расставание?.. Но вот он наконец обернулся, и их взгляды сошлись. Некоторое время смотрели друг на друга молча, даже не замечая, что Катрин поставила на столик серебряный поднос с чаем и, сделав книксен, вышла из комнаты. Ян невольно шагнул в сторону Марии Александровны, она — навстречу и… так приблизились, что слышали дыхание один другого. С каждым вздохом молодые люди наполнялись теми невидимыми флюидами, которым нет объяснения. Даже богатый русский язык называет это лишь одним словом — страсть. Именно она толкнула их в объятия друг на друга… — Ты куда пропал тогда, Ян? — спросила Мария, гладя тонкими, почти прозрачными пальчиками его волосы. Её пальцы помнили прикосновение к этим волосам ещё с тех пор, когда окровавленного юного прапорщика в бессознательном состоянии привезли в Фергану. Точнее говоря, в дом, взятый в наём отцом Марии — полковым лекарем — с целью устройства лазарета. На втором этаже большого дома жил сам Александр Георгиевич Штамм с дочерью и прислугой, а первый этаж использовался, как говаривал доктор, в качестве «гошпиталя». Тогда Маша настояла, чтобы прапорщика занесли в одну из пустующих комнат жилого этажа, где она с усердием принялась ухаживать за раненым. Первым делом вместе со служанкой обмыла его волнистые волосы от спёкшейся крови. Сразу обратила внимание на то, что они у прапорщика словно шёлк — мягкие и гладкие. В сознание он пришёл только на третий день. Удивлённо воззрился на красивую девушку в белом платочке и переднике. Она сидела у окна, читая книгу. Золотистый завиток волос, выбившийся из-под платка, щекотал щёку сестры милосердия, и она время от времени заправляла его под платок, но он снова выбивался, подобно живому своенравному существу. — Вы ангел?! — спросил хриплым голосом очнувшийся прапорщик Мицкевич. — Нет, что вы! — машинально сказала девушка, не отрываясь от чтения. Затем встрепенулась, вскочила на ноги, уронила книгу; метнулась сначала к Яну, затем остановилась, прижав руки к груди; посмотрела на него удивлёнными глазами; развернулась на каблуках и побежала куда-то с криком: — Папенька! Он очнулся! Он очнулся! Я же говорила! Через некоторое время к постели Яна явился солидный мужчина в пенсне — без сомнения, доктор, судя по белому халату, чуть запачканному кровью. Он поймал его взгляд, пожал плечами, как бы извиняясь, и сказал: — Много раненых, знаете ли… А вы, батенька, в рубашке родились! После такой травмы, знаете ли, мало кто выживает! — Ну папенька! — воскликнула давешняя девушка. — А что? Пусть знает! Он человек военный, Машенька! Ну-с, давайте мы посмотрим вас. Доктор начал осматривать пациента: заглядывал в глаза; показывал пальцы, заставлял считать их; открывал рот и разглядывал язык; ощупал все мышцы на руках и ногах, больно их стискивая… — Что ж, Машенька! Ты была права! Беру свои слова обратно! Теперь ему нужен только покой, свежий воздух и хорошее питание. Через недельку можно попробовать встать на ноги. Добровольная сиделка дни и ночи выхаживала Мицкевича: кормила, поила, помогала умываться, а остальное время посвящала чтению вслух. Ян сам попросил её об этом однажды, прочитав название книги, которую она держала в руках. — «Путь воина». Хм-м, интересное название. А кто автор? — Автор неизвестен, — ответила Мария. — Тут только инициалы: «Р.С.» — Не будете ли так любезны почитать мне?! Чем-то была схожа судьба героя этого беллетристического романа на судьбу самого Мицкевича: тот также, закончив военное училище, оказывается на войне, получает ранение, выздоравливает, попадает в приключения, влюбляется, страдает… Вот и Ян уже который день не знает покоя от того, что влюблён в эту девушку. Словно птица, попавшая в клетку, его сердце бьётся сильнее при одном только упоминании о Маше, не говоря уже о том, что происходит с ним, когда она появляется в его комнате с неизменным томиком в руках. С трепетом он ожидает её появления, с жаром ловит каждое слово, исходящее из её прекрасных уст, с тоской провожает, когда она уходит к себе. Нельзя сказать, что девушка не видит, что происходит с молодым офицером. Более того, она сама влюблена… кажется. Всё закончилось тем, что прапорщика Мицкевича после выздоровления отозвали в Санкт-Петербург, а когда он вернулся в полк, то ни Александра Георгиевича Штамма, ни Маши уже не застал — полкового лекаря перевели в другой гарнизон. Впрочем, сам Ян Мицкевич пробыл в полку всего несколько месяцев. Затем его официально списали по болезни из действующей армии; он должен был отбыть домой, хотя на самом деле поступил на службу в другой департамент. Отныне его судьба связалась с Генеральным штабом Русской армии и его «святая святых» — разведкой. А что касается Марии Александровны Штамм, то, насколько ему стало известно, она вышла замуж за богатого гвардейского офицера, некоторое время проживала в столице, затем долгое время путешествовала по Европе и, в конце концов, осела в Лондоне по известному адресу. Они много переписывались, пока была возможность, но потом, с убытием Яна из Бухарского эмирата, это стало невозможным. — Где я только не был, — сказал Ян, целуя её прохладные пальцы. — Ты представляешь, Маша, я даже успел побывать в рабстве… — Тут Ян запнулся, не желая делиться с замужней женщиной сокровенным — воспоминаниями об Ольге. — А это что? — спросила Мария, аккуратно ведя пальцами по шрамам на груди. — Тебя истязали?! — Нет, до этого дело не дошло, — ответил он, смеясь. — Мужчине не пристало говорить о шрамах, но тебе скажу. Эти отметки мне оставил один из предводителей сикхов Пракаш Сингх. — Ты и в Индии побывал? — Да, в одной из провинций Британской Индии. Мария Александровна, словно вспомнив что-то, вскочила с постели, запахнувшись простыней, и подбежала к окну. В это же время послышался тихий стук в дверь и голос Катрин: — Миссис Штамм! Ваш муж приехал! — Хорошо, Катрин! Ты знаешь, что делать! Затем женщина обернулась к Мицкевичу и спокойным тоном заявила: — Ты слышал, мой муж приехал. Одевайся, я представлю тебя ему. Он — милашка. — Ты об этом говоришь так спокойно?! Мы же с тобой в анекдотической ситуации! — Одевайся, Ян! И не волнуйся, я всё устрою… Когда Мицкевич спустился на первый этаж, то увидел в гостиной мужчину изящной наружности лет сорока. Сидел он в кресле возле камина, закинув ногу на ногу, курил трубку с длинным изогнутым мундштуком. Аромат трубочного табака распространялся по всей комнате. Мария стояла возле окна спиной к мужчине. Услышав шаги Мицкевича, она радостно обернулась и обратилась к мужу на английский манер: — Родди, прошу тебя, отставь трубку! Я хочу тебе представить моего старого друга. Это Ян Бозидарович Мицкевич. Он служит в том же департаменте, что и мы. Ян Бозидарович, будьте знакомы, это мой муж — Родион Сергеевич Волотовский. Ну же! Пожмите друг другу руки и будьте друзьями. Ян протянул руку и ощутил слабое рукопожатие мягкой женственной руки Родиона Сергеевича. — Ну-с, откуда прибыли, Ян Бозидарович? Из России? Постойте, постойте, дайте угадаю! Вы, судя по загару, из Туркестанского генерал-губернаторства?! — Почти угадали, Родион Сергеевич! — Не желаете ли выкурить трубку? — Нет, благодарю вас, я не курю! — Похвально! А я, знаете ли, балуюсь… В таком случае не откажите выпить со мной коньяку. У меня отменный коньяк из Парижа. Машенька, душа моя, распорядись! Через минуту Катрин занесла на всё том же серебряном подносе пузатую бутылку и бокалы. Коньяк был действительно хорош, даже уникален — еле уловимый вкус какао сопровождался нотами сладкой выпечки, тёплых специй, ванили и карамели. — Душа моя, я почему приехал, — сказал Волотовский, отпив глоток из своего бокала. — Ты не поверишь, но нас пригласили на приём к американскому консулу. Поэтому ты должна быть готова. Там будет инженер Александр Белл — изобретатель телефона. Надо непременно с ним познакомиться. Я думаю, что к твоему синему платью жемчужное ожерелье, которое я подарил, будет в самый раз. — Хорошо, Родди, как скажешь! — А теперь, друзья мои, я вынужден покинуть вас. Меня ждут дела. Душа моя, надеюсь, твой друг не разочарован встречей. К пяти вечера я пришлю тебе экипаж. Катрин! Подай мою шляпу и трость! Проводив мужа, Мария Александровна обернулась к Яну. — Друг мой, а давай-ка мы с тобой выпьем чаю! — предложила она. Затем игриво напомнила: — Нам ведь так и не удалось это сделать… Катрин! — Да, миссис Штамм! — отозвалась девушка. — Сделай нам чаю с молоком! — Слушаюсь, миссис Штамм! Когда Катрин ушла, Мария Александровна обратила внимание на то, что Ян не решается что-то сказать.