— Да я и так ваш раб, господин! — Я дам тебе свободу. Хочешь, прямо сейчас сделаю нужные бумаги?! — Кто же не хочет свободы, господин? Конечно хочу! — В таком случае, Абдалла, с этой минуты я нанимаю тебя в качестве слуги! Сначала за еду и одежду, а затем, при успешном завершении нашей экспедиции, дам тебе достаточный капитал для открытия своего дела в любой стране. — Тогда в бумагах укажите моё настоящее имя — Ян Мицкевич. — Хорошо, но я тебя всё равно буду называть Абдалла. В дальнем углу прямоугольного двора с небольшой сценой, где демонстрировались рабы для покупателей, послышался горький плач невольницы. Умиротворяющее спокойствие неба и замысловатые узоры, которые образовывали во дворе солнечные лучи, проходящие сквозь орнамент решётки, напрасно пытались скрасить отчаянную безысходность происходящего. Джордж невольно почувствовал жалость к этой девушке. Он направился к сцене, Абдалла последовал за ним, поначалу не препятствуя желанию хозяина остановиться возле невольницы, прикрытой плащом, и попытаться заговорить с ней. Хотя лица не было видно, Бартон рассмотрел через зазор в покрывалах её почти белую кожу. Джордж ещё не приспособился к жизни на Востоке и оставался английским джентльменом, чувствительным ко всему здесь происходящему. На мгновение ему пришла мысль купить рабыню и предоставить ей свободу. — Не стоит обращать внимания на неё, господин, — сказал Абдалла. — Она любимая рабыня одного халифа. Сюда попала в наказание за какую-то провинность. Не пройдёт и пары часов, как халиф пошлёт за ней, чтобы вернуть обратно. Тут часто практикуется якобы продажа провинившихся. Вдруг открылись ворота, во внутренний двор, весело щебеча, вбежала группа молодых, совершенно темнокожих прелестниц. Джордж разглядывал этих бедных девушек с огромными чёрными глазами, почти ещё девочек, одетых словно царицы. Наверное, их отобрали от родителей, чтобы потворствовать прихотям местных эфенди?.. Но Абдалла объяснил Бартону, что многие из них не принадлежат торговцу — девочек-подростков в Каир привезли родители, в надежде выручить за дочерей хорошие деньги. Тем более что они стоят дороже, чем взрослые девушки. — Господин интересуется девочками?! Это вышел из дома торговец и, поглаживая седую бороду, приблизился к Бартону. — Нет, нет! — возразил Джордж. — Мне бы… — Ах да, понимаю, — сказал торговец, заглядывая в глаза англичанина. — Господину нравятся зрелые девушки. Он аккуратно взял Бартона под локоть и пригласил войти в дом. Абдалла деликатно остался стоять во дворе. В небольшой комнате с узорчатой лепниной и золотыми арабесками вдоль стен на подушках сидели четверо темнокожих женщин. В их облике легко угадывалось восточноафриканское происхождение — они были столь же высокорослы, сколь и стройны, к тому же удивительно красивы: большие миндалевидные глаза, широкие скулы… Из другой узкой двери, на противоположной стене комнаты, появилась ещё одна женщина. Оттенок её кожи был подобен цвету бронзы, а черты лица являлись настолько правильными, что она напоминала скульптуру, а не человека во плоти. Африканка села к остальным женщинам, не менее красивым, чем она. Но при виде именно этой особы Джордж невольно испустил радостный возглас. Возможно, экзотическая внешность представительницы древнейшей профессии пробуждала в нём интерес к неведомому и неожиданному, заставляя совершить выбор в её пользу. Кроме того, она была весьма хороша собой и сложена на славу: большие блестящие глаза, белые зубы, полные губы, точёные руки и длинные волосы цвета красного дерева… …Совместное путешествие с новым слугой давало сплошные преимущества. Несмотря на то, что Бартон не до конца доверял Абдалле, передвижение по незнакомым территориям стало более комфортным. Проживший на Востоке почти двадцать лет, русский знал множество местных правил и обычаев, без которых не обойтись иностранцу. В Индии у него почти не было проблем. Везде слышалась английская речь, его соотечественники сновали повсюду — наместники английской короны имели полновластное преимущество над остальными. По мере продвижения на север путешественникам становилось всё сложнее и сложнее. Но тут выручали природная интуиция Бартона, переводческий талант Абдаллы и совместная осторожность вкупе с хитростью. Отдохнув и пополнив припасы в Гилгите, путешественники двинулись дальше на север. Однажды на границе с Афганистаном им встретился русский дипломат с афганским эмиром, которых сопровождал отряд казаков. Увидев соотечественника, Абдалла побледнел и поспешил закрыть низ лица концом чалмы. Он узнал русского посланника — это был один из офицеров Оренбургского полка, где Абдалла-Ян Мицкевич служил некоторое время портупей-прапорщиком. Этот офицер приложил руку к тому, чтобы отправить Яна в услужение к бухарскому эмиру. Сам он, кстати, был из ссыльных: за какую-то провинность его сослали в Оренбург. На совместном привале, который был устроен казаками в небольшой ложбине между скал, весело горел костёр. Всполохи пламени в вечерней темноте озаряли лица людей багровыми отблесками и бросали пляшущие тени на отвесную стену ближайшей скалы. Неторопливо шла беседа между незнакомцами, вынужденными провести совместную ночь на чужбине. Никто из них, конечно, не признавался в истинных причинах своего похода. Русский заявил, что просто сопровождает афганского эмира. А Джордж озвучил легенду о вольном путешественнике, которому крайне интересны нравы и обычаи других народов. — Как видите, мистер Айван, судьба меня забросила в горы Гиндукуша, — сказал печально Бартон, — где природа крайне скудна на людские поселения. Зато мне посчастливилось встретить вас. — Куда вы собираетесь дальше двигаться, мистер Джон? — спросил тот, которого Бартон назвал на свой лад Айваном. Разумеется, он был вовсе не Иваном, как и Джордж — Джоном. — Да вот, думаю побродить в предгорьях Гиндукуша, Памира и повернуть обратно в Индию. — Рекомендую быть осторожнее на Памире, мистер Джон. Можете встретить людей не таких дружелюбных, как мы. — Спасибо, мистер Айван! Вы очень любезны. — А почему это ваш слуга не подходит ближе к огню? — спросил Иван. — Что-то мне лицо его кажется знакомым… — Что вы! Абдаллу я купил на невольничьем рынке Каира. Он чистокровный магометанин. — Магометане, они такие — сторонятся нашего брата. Но хорошие слуги… Ночь в горах быстро опускается на землю — не прошло и получаса, как за вершинами скал блеснули последние лучи и стало вокруг темно, хоть глаз выколи. Только огонь, поддерживаемый в костре, давал возможность разглядеть лица беседующих. — У нас говорят: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт», поэтому, пожалуй, пора укладываться. С первыми лучами солнца мы тронемся в путь. А не желаете ли с нами в Кабул, мистер Джон? — Благодарю, мистер Айван, но мы пойдём по ранее намеченному маршруту. — Ну, как знаете… В таком случае спокойной ночи и удачи в вашем путешествии! — Да, удача нам не помешает, — сказал Джордж задумчиво. Утром, когда Абдалла растормошил Бартона, выводя из глубокого сна, отряда русских уже не было. Слуга Джорджа сноровисто приготовил кофе на огне, затем наскоро перекусили лепёшками, овечьим сыром и тоже отправились в путь. Впереди ехал верхом на вороной лошади Бартон, за ним его слуга на упряжном муле, к седлу которого был приторочен темляк уздечки вьючного мула. Абдалла был молчалив, как никогда. В другие дни он без умолку болтал, развлекая Джорджа, а сегодня будто воды в рот набрал. «Наверное, встреча с соотечественниками так подействовала, — подумал Бартон. — А ведь мог уйти с ними, когда я спал…» С этой минуты англичанин стал испытывать больше доверия к своему слуге. Только он не знал того, что ночью, когда все спали, к Абдалле неслышно подкрался русский офицер и уронил на складки магометанской одежды записку. Поляк нащупал в темноте скрученную в тугой скат бумажную трубочку и спрятал поглубже. Утром проснулся вместе с русским отрядом. На этот раз он не стал прятать лицо. Русский офицер пристально посмотрел на Абдаллу и запрыгнул в седло. Ян Мицкевич безмолвно, словно статуя, смотрел на уходящий по ущелью отряд русских, пока последний верховой не скрылся за очередной скалой. Что творилось у него в душе в этот момент, нам неведомо, но лицо поляка прояснилось, когда он развернул оставленную офицером записку. Я тебя узнал, Ян. Долго не было от тебя вестей. Не знаю, какие ты цели преследуешь, служа этому англичанину, но если тебе ещё дорога честь русского мундира, предлагаю следующее. Я доложу командованию, что ты нашёлся. Примерно понимаю, в каком направлении вы двигаетесь и какова цель англичанина. Ты должен всеми силами не допустить его на Алайский хребет Памира. Но если всё же туда попадёте, дальше Алайской долины ему хода нет. Потом держи связь с командиром сапёров. Бронислав Леонидович — милейший человек. Хорошо понимает «наше дело». Можешь во всём полагаться на него. За сим откланиваюсь! Иван. Ян сжёг записку на костре и стал будить англичанина. Джордж был прав в своих размышлениях об Абдалле. Для него действительно стало большим потрясением увидеть сослуживца из своего бывшего полка. Оба они принадлежали к элите русской разведки. Ян тогда был откомандирован в ставку бухарского эмира приглядывать за его двором, чтобы не допустить контактов с Британией, которая не оставляла надежды переманить эмира на свою сторону. Но ситуация, развернувшаяся в Гилгит-Балтистане в данное время, потребовала искать другие подходы к англичанам. О том, что со специальной миссией на Памир отправляется сотрудник британской разведки, стало известно от русского агента в Лондоне. Часто маршрут англичан, интересующих русскую разведку, пролегал через Каир. Было решено, что Ян под видом провинившегося переводчика бухарского двора позволит себя купить на невольничьем рынке. Блестяще разыгранная роль раба, знающего множество языков и обычаи Востока, сыграла на руку Мицкевичу. — Что-то ты сегодня молчалив, Абдалла. — Да так, господин. Кажется, не выспался… — А почему ты не ушёл со своими? — спросил Бартон. — Ведь была блестящая возможность покинуть меня?! — Мне с ними не по пути! Я ваш раб, господин! — Ну что ты, Абдалла? Я же сказал, что ты свободный человек. — Да, господин! Но мне всё равно нет дороги на родину. Солнце уже поднялось из-за гор, но на долине, по которой ехали всадники, ещё оставались сизоватые ошмётки тумана. Было странно наблюдать, как у седока, проходящего сквозь клочья тумана, то исчезала, то появлялась лошадь, словно существо из восточных сказок, Глава 2 1894 год. В горах Памира. Горный Бадахшан Безмерно счастливы люди, которые хоть раз в жизни увидели горы. Горные вершины всегда удивляли человека своей величественностью, неприступностью, какой-то особой, суровой красотой. Что может быть лучше гор? Только горы! Природа создала их — эдаких исполинов — и на земной тверди, и на дне глубоких океанов. Первые покрывают свои пики громадными ледяными шапками, дающими начало горным рекам, а вторые выступают из воды, образуя острова. — Да-а, Абдалла! Что ни говори, а самый лучший архитектор в мире — это сама природа. Именно она трудится над созданием этой красоты. Бартон с Абдаллой не могли сдержать восхищения при виде горных вершин, переливающихся в лучах восходящего солнца. Перед ними вздымался Памир — одна из высочайших горных систем Центральной Азии к северу от Гималаев, соединённая с Гиндукушем отрогом, вдоль которого пролегал по горным тропам маршрут наших путешественников. В ответ на восклицание своего хозяина Абдалла выдал не менее глубокомысленную романтическую фразу: — Да, господин! Природа выступает не только в роли архитектора, зодчего и скульптора, но и в роли декоратора, осветителя. Световые эффекты, которые мы наблюдаем сейчас, никого не оставят равнодушными. Бартон взобрался в седло, ещё раз окинул взглядом пространство и, заметив вдалеке на долине кишлак памирцев, заявил: — Пожалуй, мы остановимся в этом селе, Абдалла. Позаботься о лошадях, дай им корм, пусть отдохнут. Кроме того, нам нужен проводник, который сможет провести нас в Алайскую долину. — Хорошо, господин! — ответил Абдалла. — А разве мы продолжим путь дальше?! Я слышал, что это опасно… — Опасность, Абдалла, — это моё второе имя! — сказал пафосно Бартон. — Офицер Её Величества не боится ничего, кроме гнева Её Величества. Пока Бартон заполнял блокнот путевыми заметками и делал зарисовки местности, Абдалла спустился в кишлак. Испросив разрешения у местных аксакалов, направился в указанный ими саманный дом, где проживала одинокая старушка. Впрочем, здесь все дома были из самана, кроме мечети, выстроенной из камня. — Ас-саляму алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух![3] — поприветствовал Абдалла хозяйку. — Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух![4] — ответила старушка. Старушку звали Айша, как жену Пророка Мухаммада. Имя её означало «живущая». Действительно, судя по морщинистому лицу, её век был долог: со слов женщины, она пережила мужа и даже всех своих сыновей. Несмотря на почтенный возраст, бабушка Айша была очень подвижной и сохранила живой ум. Всё по дому и небольшому хозяйству, состоящему из двух коз с козлятами и сарайчика с курами, делала сама. Дом её был довольно просторный, разделённый некогда на женскую и мужскую половины. Абдалла с бабушкой Айшой прочитал совместную молитву, которая положена мусульманам при встрече, затем распряг мулов и занёс пожитки в мужскую половину. С пригорка кишлак был виден как на ладони. Бартон приметил, какой дом выбрал Абдалла, и, покончив с зарисовками, направил коня к их временному пристанищу. К его приходу в казане вовсю кипел бульон с бараниной, а на дастархане были разложены нехитрые яства и дымился ароматный горный чай. Приготовив еду, бабушка Айша ушла в свою половину. — Ну что, Абдалла, узнал по поводу проводника? — спросил Джордж после трапезы. — Я спросил, господин. Но вы должны понять, что время здесь течёт иначе — никто никуда не торопится. Нам надо подождать несколько дней. Тогда они сами придут с предложением или отказом. — Я не могу столько дней тратить лишь на ожидание. Иди и поторопи их! — Как скажете, господин! — ответил Абдалла и с поклоном удалился. На самом деле Ян Мицкевич, выполняя поручение английского офицера, не собирался торопиться: нужно подобрать такого проводника, который будет послушен ему, а не Бартону. Хотя он всё-равно общается через переводчика, но во время разговоров так внимательно смотрит на Абдаллу, что невольно закрадывается мысль: «А не водит ли за нос англичанин, делая вид, что не знает языка?!» Но пока что Ян не давал ему повода усомниться в правильности перевода. Ян направил стопы в сторону мечети, где обычно собираются аксакалы в ожидании очередного намаза. Как раз наступало время Зухр — полуденной молитвы. — Ас-саляму алейкуму, уважаемые![5] В ответ послышались разноголосые приветствия: — Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллах![6] — Салям![7]