— Да, да! Конечно! — воскликнули почти одновременно супруги. — Мужчина остановил меня за рукав и говорит: «Сэр, всего за один пенс! Всего один пенс, и мой Джек предскажет вам судьбу!» — Как интересно! — опять подала голос хозяйка. — Вы согласились? — Да, мне стало любопытно, что же ещё меня ожидает после стольких скитаний по миру… Я отдал ему пенс. Тогда мужчина открыл торбу, висевшую на ремне, и поднёс её к Джеку. Попугай чуть ли не целиком залез туда, вытащил в клюве бумажку, свернутую в трубочку, и подал мне. — Говорите же скорее, мистер Мицкевич, что там было написано? — Там было написано следующее: «Вы проживёте долгую жизнь, но скоро вас предадут те, кого вы любите и кому доверяете!» — Ох, как страшно! — сказала Элизабет, приложив ладони к щекам. — А мне кажется, смешно! — ответил Ян. — Та, которую я люблю, даже не знает об этом, а тот, кому я доверяю, сам учит меня не доверять никому! Правда, мистер Бартон? — В нашем деле нельзя доверять никому! — заключил Джордж. — Дорогая, спасибо за чай! Ты позволишь нам с мистером Мицкевичем уединиться и выкурить по сигаре? Получив разрешение супруги, Бартон повел Яна в глубину сада, где стоял отдельный столик с курительными приборами, — Элизабет не выносила запах табака. Глава 2 1899 год. На одной из улиц рядом с главным лондонским рынком. Разоблачение полковника Грина По ночной безлюдной улице Милк Стрит бежит человек, гулко стуча ботинками по мостовой. Он очень напуган, суетлив и бестолков. У него нет цели и места назначения, а есть только страх, который гонит его, как зайца на охоте с борзыми. За спиной постоянно раздаются трели полицейских свистков, но они ещё далеко и есть возможность скрыться. Увы, этот всеобъемлющий страх и паника мешают сосредоточиться, принять верное решение: свернуть в переулок, сделать «петлю» и выйти на другую улицу, постучаться в дверь, спрятаться за углом. Вместо этого ноги выносят мужчину на улицу Чипсайд и гонят на рыночную площадь. Только оказавшись здесь, на освещённой газовыми фонарями площади, он, наконец, начинает осознавать, что сам себя загнал в тупик. «Нельзя оставаться на открытом пространстве, надо спрятаться, бежать, бежать, бежать… О боже, зачем только я связался с ней!» Но поздно! С разных сторон к площади сбегаются люди — кто в полицейской форме, с дубинками, кто в штатской одежде, с револьверами в руках. — Стоять! Лечь на землю! Лечь на землю! Иначе пристрелю! Мужчина обречённо поднимает руки, медленно опускается на одно колено, второе и ложится на пыльную мостовую вниз лицом. На него тут же наваливаются несколько полицейских, выворачивают руки назад и больно защёлкивают наручниками Darby[4]. Мужчина учащённо дышит на землю, раздувая пыль, и позднее раскаяние стучит у него в голове: «Зачем только я с ней связался?! Боже мой, меня казнят!» В это время Ян стоял у окна своей квартиры и смотрел на действо, развернувшееся перед его глазами, — какого-то молодого мужчину скрутили полицейские и увели с собой. Мицкевичу даже в голову не пришло, что это событие могло быть связано с его непосредственной работой секретного агента Русского Генерального штаба. Ян задёрнул плотную светонепроницаемую штору, чтобы не мешал свет фонарей, лёг на застеленную постель и, закинув руки под голову, задумался о своей работе вдали от родины. Секретный агент обязан быть не только предан делу и долгу, но и лишён эгоизма. Он должен чураться всякого бахвальства и других проявлений несдержанности, быть в той же мере правдивым и морально устойчивым, как и решительным, изобретательным и бдительным. Кроме того, секретный агент должен быть приучен к полному духовному одиночеству. Его профессия — профессия особого рода. Не доверяя никому, он должен суметь завоевать доверие всех, в ком заинтересован. Англичане инстинктивно недоверчиво относятся к иностранным фамилиям и «чужеземным элементам», боясь серьёзных нарушений долга и даже сознательного предательства. Ян понимал, что проверка, устроенная Бартоном, имела отчасти именно эту причину. Звучное для английского уха имя Абдалла Хан привлекло внимание и чуть не привело к провалу. Если бы Бартон знал, сколько сотрудников посольства, военных и секретных агентов было задействовано, чтобы устроить его «случайную» встречу с Абдаллой в Каире, то он не стал бы так беспечно отмахиваться от своих подозрений. «Надо впредь быть ещё более осторожным. И найти этого Честера раньше, чем полиция», — подумал Ян. — Утро вечера мудренее… — сказал он вслух и, повернувшись на правый бок, заснул крепким здоровым сном. …Перлюстрация частной переписки международных знаменитостей, банкиров, спекулянтов и коммерческих организаций, предпринимаемая для того, чтобы отыскать полезные для контрразведки зацепки, была делом не только занимательным и выгодным, но и не особо трудным. В один из мартовских дней 1899 года цензорами были вскрыты два одинаковых конверта, адресованные следующим образом: «До востребования. Главный почтамт в Ле Гране Св. Мартина, Лондон Сити». Судя по почтовым штемпелям, они прибыли из Лозанны. В одном конверте лежали кредитки на сумму 5 000 фунтов стерлингов, в другом — на 7 000. Ни в одном из конвертов не нашлось сопроводительного письма, и это, естественно, показалось цензорам подозрительным. Вдобавок Лозанна уже фигурировала в отчёте как город, откуда было направлено письмо разыскиваемому Честеру. Контрразведка приказала вернуть оба конверта в отдел писем «до востребования», чтобы посмотреть, кто за ними явится. Хамильтон, по согласованию со Скотланд-Ярдом, распорядился соединить близлежащий полицейский участок специальной линией с этим почтовым отделом. Дежурному почтмейстеру требовалось нажать кнопку, когда кто-нибудь явится за письмами, чтобы в одной из комнат полицейского участка раздался звонок. При этом он должен был как можно дольше задерживать выдачу корреспонденции, чтобы двое полицейских, постоянно находившихся наготове, по звонку успели добраться до почты из своего участка. Прошла целая неделя, но условленного сигнала не поступало. Уже заканчивался март, а за письмами никто не являлся — 12 000 фунтов стерлингов так и оставались невостребованными. Лишь на тридцатый день ожидания, в понедельник вечером, раздался долгожданный звонок. Дежурные полицейские выбежали на улицу, но предназначенный для этого случая автомобиль оказался на выезде, и им пришлось бегом добираться до цели. У входа в Почтамт их встретил служащий. — Господа полицейские, вы чуть не успели. Тот, кого вы ждали, уехал вон на том кэбе. Полицейские подождали у Почтамта полчаса, чувствуя себя неуютно — им не хотелось признаваться о своей неудаче и получать нагоняй от начальства. Но именно неудача полисменов и их бесцельное ожидание у почты подтолкнули следствие. Возвратился обратно кэб, на котором уезжал тот человек, приезжавший за письмами. Полицейские подвергли расспросу кучера и выяснили, что он отвёз пассажира паб «Виктория». Этот же кэб повёз их по наезженному маршруту. Сидя внутри кэба случайно обнаружили пятипенсовую монету под ногами и пустой кожаный футляр для сигар. Видимо, пассажир очень спешил и не заметил пропажу. Затем удача ненадолго изменила полицейским: в полупустом пабе «Виктория» мужчины не было. От неподалеку стоящего кучера другой кареты полисмены выяснили, что какой-то джентльмен полчаса тому назад нанял экипаж и поехал в сторону отеля «Филдинг» в Вестминстере. Тут полицейские решили не рисковать, а доложить начальству о результатах. Буквально через пятнадцать минут возле паба со скрежетом в тормозах резко остановился автомобиль «Тэлбот». Из него выскочили Бартон с Мицкевичем — оба были в штатской одежде, Джордж, по обыкновению, опирался на тяжёлую трость. — Рассказывайте! — приказал он с ходу. Сыщики, перебивая друг друга, стали рассказывать в подробностях про происшествие. Затем вручили капитану футляр из-под сигар. Бартон открыл крышку, понюхал и удовлетворённо хмыкнул. — Дорогие… — сказал он. Затем, обернувшись к сыщикам, пожал им руки. — Вы можете быть свободны, господа полицейские. Благодарю за службу! По прибытии в департамент напишу рапорт о ваших действиях. Прошу черкнуть ваши имена в этом блокноте. Приехав на место, они подвергли служащих отеля допросу: — Новые постояльцы есть? — Есть! — ответил тот, взглянув на шкафчик, где висели ключи. — Недавно заехали в отель трое. В четвёртый номер… э-ээ… в номер двенадцатый и в номер двадцать первый. Бартон отдал портье предметы найденный в кэбу футляр: — Прошу вас, пораспрашивайте жильцов, не потерял ли кто из них сей предмет. Мицкевич отошёлк окну и стал разглядывать прохожих, а Бартон остался у стойки, делая вид, что изучает прейскурант. Через некоторое время их ожидания увенчались успехом. Высокий господин в аккуратно застегнутом штатском костюме появился у портье, поигрывая ключом. — Прошу прощения, — сказал служащий отеля, протягивая находку, — господин полковник, этот футляр случайно не ваш? — Да, — ответил удивленно полковник, — откуда он у ваc? Затем спохватился. Где он мог обронить эту вещь? Точно, в первом кэбе, когда вынимал из конвертов деньги. Он поглядел на портье — тот вешал ключи на место. Неподалеку стоял человек, на первый взгляд поглощённый рассматриванием прохожих. Второй расположился у стойки, сосредоточенно изучая прейскурант. Полковник на секунду задумался, затем быстрым шагом направился к выходу из отеля. Злополучный футляр сыграл-таки свою роль. Было установлено, что этот предмет принадлежит Арчибальду Грину, известному полковнику Грину, заместителю начальника штаба Корпуса Королевских инженеров, шефу телеграфного батальона Королевских инженеров. Мицкевич, стоящий у окна с газетой в руках, узнал его сразу и отвернулся, чтобы не смущать. Именно полковник Грин руководил полевыми испытаниями прибора профессора Лоуджа. Тогда аппарат беспроводной телеграфии показал поразительные результаты, побив рекорд Маркони в восемнадцать километров. Кстати, профессор Лоудж сильно обиделся на Бартона за то, что не его аппарат пустили в серию, а позволили итальянцу открыть первый в Великобритании «завод беспроволочного телеграфа» в Челмсфорде. Хотя даже русский изобретатель Попов, воспроизводя опыты Лоуджа с электромагнитными сигналами, демонстрировал прибор, схожий в общих чертах с тем, который ранее использовался Лоуджем. Правда, он внёс в устройство существенные изменения, а также присоединил к приёмнику телеграфный аппарат и получил телеграфную запись принимаемых радиосигналов. Полковник Грин был давно подкуплен русской разведкой и работал на неё чрезвычайно эффективно. Можно представить себе изумление чинов британской военщины. Знаменитый полковник Грин, ревностный руководитель, вдохновитель телеграфного батальона Королевских инженеров в новейших изысканиях! Мицкевич лишь один раз встречался с ним лично. И то это был какой-то официальный приём в Министерстве обороны. К счастью, Грин не догадывался, кто скрывается под личиной сотрудника разведывательного департамента. Ян, выйдя из отеля «Филдинг», пошёл следом за полковником, а капитан Бартон поспешил на почту за справками. В отделе «до востребования» лондонского почтамта все получатели писем должны были заполнять краткий формуляр о получении корреспонденции. Джордж забрал этот бланк для того, чтобы сличить с почерком полковника Грина. В разведывательном департаменте хранился отчёт об испытаниях прибора Лоуджа, написанный им собственноручно. Бартон сверил почтовый формуляр с рукописью. Сомнений быть не могло — перед ним был почерк Грина. Именно он получил подозрительные почтовые пакеты с крупными денежными суммами. Это ещё не доказывало, что Грин предатель: он мог действовать по чьему-либо поручению и вести какое-либо дело в частном порядке. Но Лозанна, центр русской секретной службы, гнездо международного шпионажа — вот что было подозрительно! Раздумье капитана Бартона нарушило появление Мицкевича, следившего за Грином. Он привёз несколько клочков рваной бумаги. Бартон нетерпеливо склонился над ними и стал их складывать — кусочек к кусочку. Спустя час загадка была разгадана. Сомнения развеялись окончательно: Грин — шпион и предатель. Клочки бумаги попали к Мицкевичу при любопытных обстоятельствах. Дело в том, что полковник понял, что за ним следят. При выходе из отеля «Филдинг» он оглянулся и опознал человека с газетой в вестибюле гостиницы. Грину пришлось ускорить шаг и уходить от слежки. Но уже через несколько минут полковник увидел, что Мицкевич его догнал и следует за ним. Достигнув длинной Боу-стрит, «вдохновитель телеграфного батальона» прибег к другой тактике. Вынув из кармана какие-то бумаги, он изорвал их и не глядя бросил наземь. Полковник, по-видимому, понимал, что если за ним так настойчиво следят, это может означать только одно: его серьёзно подозревают в измене. Следовательно, главное сейчас в том, чтобы улизнуть от этих людей, где-нибудь уединиться и получить возможность обдумать выход из положения. Грин надеялся, что преследователь остановится, чтобы подобрать бумажки, но Мицкевич этого не сделал, а предпочёл держать «объект наблюдения» под контролем до перекрёстка с Рассел-стрит, где располагалась стоянка таксомоторов. Там Грин не стал брать машину, так как его преследователь мог сделать то же самое. Он продолжил свою отчаянную прогулку по Лондону: прошёл до моста Ватерлоо, прогулялся по набережной Виктория, затем дальше по Суррей-стрит, свернул на Стренд, через Веллингтон-стрит вновь вернулся на Боу-стрит и… очутился у дверей своего отеля. А Мицкевич в свою очередь отправился на то место, где валялись на мостовой оброненные Грином бумажки, — было важно знать, что собирается предпринять полковник. Собрал всё, что нашлось, и поспешил к капитану Бартону. Так в разведывательном департаменте узнали, что Грин носил с собой квитанцию, под которую были посланы деньги некоему офицеру-кавалеристу, лейтенанту Уильямсу, а также три квитанции на заказные письма, отправленные в Париж, Варшаву и Лозанну. Прочитав последние три адреса, Бартон усмехнулся. В его архиве имелся чёрный список известных разведывательных бюро иностранных держав, и в нём значились эти три адреса. Джордж Бартон сообщил о своих открытиях Хамильтону, который был так потрясён оперативными данными, что поспешил донести обо всём министру. Начальник разведывательного корпуса Уокер и статс-секретарь по делам обороны Халдейн ужинали в отеле «Шератон», когда им по секрету сообщили о предательстве. — О масштабах измены мы должны узнать из его же уст, — сказал Халдейн Уокеру. — И только после этого он сможет умереть… Важно, чтобы никто ничего не узнал о причине смерти. Всё должно быть сделано нынче же вечером. В полночь четыре офицера в полной форме вошли в отель «Филдинг». Полковник Грин в это время сидел за столом и писал. Он встал и поклонился. — Я знаю, зачем вы пришли, — сказал он. — Я погубил свою жизнь. И пишу прощальные письма. — Мы должны узнать масштаб и продолжительность вашей… деятельности. — Всё, что вы хотите знать, найдёте в моём доме в Бирмингеме, — сказал Грин. — Дайте мне оружие. Один из офицеров протянул полковнику парабеллум. Оставшись один, Грин твёрдо и чётко написал на листке почтовой бумаги: «Беспечность и страсти погубили меня. Прошу в моей смерти никого не винить. Похороните меня в Бирмингеме. Грин». Как только Халдейну донесли, что Грин застрелился, он отправил в Бирмингем специальным поездом комиссию. Обследование его квартиры производилось в присутствии генерала Хамильтона, капитана Бартона и Мицкевича, и результаты этого обследования оказались сногсшибательными. Квартира Грина была обставлена роскошно — документы показали, что в 1895 году он купил себе дорогое поместье, а в Бирмингеме являлся собственником большого дома. За последние пять лет он приобрёл по меньшей мере три автомобиля самых дорогих марок. Военные, коллеги Грина, считали его человеком со средствами, но не до такой степени — он жил как настоящий миллионер. В его винном погребе нашли 120 дюжин бутылок шампанского самых высших марок. Обнаружилось, что из России он только за девять месяцев получил около 20 000 фунтов стерлингов. Это в десятки раз превышало жалование полковника, но роскошный образ жизни заставлял думать, что это была далеко не полная цифра его «заработков». Царская секретная служба издавна славилась своей щедростью, и Грин получал, вероятно, в пять-шесть раз больше названой суммы. Для сохранения измены Грина в тайне были приняты чрезвычайные меры предосторожности. Во всей Англии только десять человек знали об этом факте — статс-секретарь по военным делам, высшие чины секретной службы и военного министерства, главные чины лондонской полиции. Каждый из них дал особую подписку о том, что не проронит ни слова. Даже сама королева Виктория и её наследник принц Уэльский Эдуард не должны были знать правды. Грин начал тайное сотрудничество в 1891 году и в течение восьми лет был крупнейшим иностранным разведчиком России. Он разоблачил русским десятки людей, действовавших в Российской империи в качестве английских шпионов. Некоторые из них являлись его личными друзьями. И он пожертвовал ими, чтобы упрочить своё собственное положение агента русской секретной службы. Он также был неоценим, когда нужно было поймать в ловушку и выдать русским кого-нибудь из их собственных «Гринов», дававших понять Лондону, что они не прочь продать сведения. Предварительный и поверхностный обыск на квартире в Бирмингеме раскрыл англичанам картину беспримерного предательства. Огромная масса скопированных документов, кодов, шифров, писем, карт, чертежей, фотографий, секретных приказов по армии, мобилизационных планов, донесений о состоянии железнодорожных и грунтовых путей — всё это слишком ясно показывало, что непроданным осталось очень немногое. Если полковнику Грину дали возможность избежать бесчестья, то Чарли Честер был слишком мелкой сошкой, чтобы с ним церемониться. Но, к счастью для Мицкевича и Марии Штамм, интенсивный допрос, проведённый в стенах разведдепартамента, не дал никаких результатов. Чарльз упрямо молчал. На все вопросы отвечал отрицательно: — Я никого не предавал. Я не понимаю, о какой газете вы говорите. Это ошибка. — Кто такой Инфант? Это ваш агентурный псевдоним? — Нет! Я не знаю! — Где и от кого вы должны получить гонорар от русских? — Каких русских? Я не знаю никого из русских! — А Мари Штамм вам знакома? — Нет. — Как нет? Её вам представляли на приёме у герцога Оксфордского. — Это было давно — я не помню. Возможно, представляли. Чарльз Честер, пока сидел в камере полицейского участка, неожиданно успокоился и взял себя в руки. Первоначальный страх, рождённый ночной погоней, сошёл на нет, и он принял для себя решение всё отрицать. В случае признания в любом случае не будет пощады, а угрызений совести он не чувствовал. Главное, что больная сестра обеспечена средствами и, даже если его не станет, на жизнь ей хватит. Нет, он не станет выдавать Мари. Пусть она останется в его сердце единственной любовью в жизни. Ради неё он готов на всё! Ну вот, опять начинается…