Было видно, что это вино ректор буквально от сердца отрывал. Элиза слышала о его чудодейственных свойствах – редкий напиток был славен тем, что возвращал в раненую душу бодрость и радость. Оберон довольно улыбнулся и заверил: – Сегодня же его попробую с хорошей закуской. Есть новости? Акима взял стул, сел рядом с кроватью и сообщил: – Для начала все финансовые проблемы академии полностью решены. Навсегда. То, что мы вчера изгнали и запечатали, оставило трещину в скале, и догадайся, чем полна эта трещина? Оберон вопросительно поднял бровь. – Неужели алмазами? – с сомнением предположил он. – Именно! – воскликнул Акима. – Я уже подтвердил права академии на все, найденное на ее территории. Слышишь шум? Это Лаваль и Азуле орут согласным хором, что алмазы принадлежат министерствам магии и образования. Оберон рассмеялся. – Теперь держитесь, господин ректор! – весело сказал он. – Нас станут грызть, а вас попробуют сместить. Акима нахмурился. – Я это прекрасно понимаю, – серьезно ответил он. – Такой лакомый кусок никто не выпустит из рук. Особенно когда об этом узнает король Эдвард. Как там финансовые дела короны, плохи? Оберон ухмыльнулся. – А когда они были хороши? Может, нам стоит укутать трещину Скрывающей пеленой? – предположил он. Элиза решила, что это было какое-то заклинание. – Я думал об этом, – кивнул Акима. – Одним словом, не залеживайтесь здесь, друг мой. Ваши таланты понадобятся всей академии. По губам Оберона снова скользнула улыбка. Он покосился в сторону Элизы и спросил: – А что там было за пророчество? – Ха! – воскликнул ректор. – Вся академия о нем говорит. Оно о принце Жоане, это несомненно. И еще неизвестно, что принесет нам больше проблем, алмазы или великий владыка рядом с ними. Элиза увидела, что Оберон вздохнул с облегчением, словно ожидал чего-то другого, и обрадовался, что ожидание не сбылось. – Почему вы так уверены? – спросил он. – Потому, что у него вспыхнул артефакт в экипаже, когда он сюда ехал, – ответил Акима. – Принца легко ранило, но кровь была. А экипаж – в пепел. Вот вам и восставший из пепла и крови. Что же до короны, то вы знаете, что абаринские владыки выбирают наследника из своих детей. Висен выбрал Жоана, но потом передумал. Оберон нахмурился. Посмотрел на Элизу, и она почувствовала, что землетрясение было только началом их проблем. – Мне кажется, у академии впереди только беды, – угрюмо заметил он. Акима кивнул и ответил: – Редкий случай, когда я с тобой полностью согласен. * * * – Нет, господа, это нелепица! Форменная нелепица! Я слышал то, что сказала та бедная девушка, но разве же можно воспринимать это всерьез? Это бред и ничего, кроме бреда! Принц Жоан, которого вызвали в ректорат, вдруг сделался каким-то очень тихим и смирным. Элиза сидела на диванчике в углу, старалась не привлекать к себе внимания и думала о том, что за эти дни принц умудрился показать себя с дурных сторон и его нынешнее угрюмое смирение может быть только маской. Оставалось понять, так ли это и зачем он надел эту маску. – Государь Висен ведь хотел сделать вас наследником абаринской короны? – уточнил ректор. Жоан, который до этого момента мерил кабинет быстрыми шагами, остановился и посмотрел на Акиму очень странным взглядом, словно ему вдруг сделалось очень страшно. – Я не обсуждаю решения моего короля, – ответил он тем напряженным неживым тоном, которым обычно отвечают на плацу. «Боится короля? – подумала Элиза. – Да он и правда его боится…» Она уже видела этот страх – в первых газетах, которые вышли после смерти государыни Раймунды, были дагеротипические снимки принца, и Эдвард смотрел с них с таким же выражением. Оберон, который тем временем сидел за одним из столов и с хмурым видом перебирал бумаги, оторвался от желтоватых листков, пристально посмотрел на принца и произнес: – Здесь вам нечего бояться, Жоан. Все, что можно было отнять, у вас уже отняли. И поэтому вы так себя вели, когда приехали в академию? Принц уставился на Оберона с таким забавным удивлением, что Элиза прикусила губу, чтобы не улыбаться. А Оберон отложил свои бумаги, вышел из-за стола и совершенно дружелюбно продолжал: – Вам уже нечего было терять. И уже не надо сохранять лицо, делая вид, что все в порядке. Плюс еще и общее магическое поле академии, которое ударило вас по голове. Поэтому вы и сорвались, вы ведь хотели быть принцем, а не сосланным ничтожеством. – Он сделал паузу, наслаждаясь побледневшим лицом принца, и сказал: – Это ведь ссылка, Жоан? Вас отправили сюда для того, чтобы вы не мозолили глаза в Абарине? И чтобы ваши друзья успокоились и забыли о вас? В ректорате воцарилась звонкая тишина. Акима смотрел на Оберона с нескрываемым восторгом. Скрипнула дверь, в ректорат сунулся было кто-то из преподавателей, но, оценив момент, решил зайти попозже. – Да, – каким-то холодным надтреснутым голосом откликнулся Жоан, и Элиза убедилась, что он наконец-то снял маску. За обликом нахального светского щеголя с подвитыми светлыми волосами и слегка подведенными по абаринской моде глазами прятался усталый и сломленный человек – и ему уже не надо было скрываться. «Сильно же его ломали», – с искренней жалостью подумала Элиза. – То есть это действительно ссылка? – уточнил ректор. – Да. – Жоан запрокинул лицо к потолку, запустил руку в волосы жестом какого-то глубокого леденящего отчаяния. – Все верно, господин ректор. Он выбрал меня среди остальных сыновей. Меня, седьмого сына. А потом… – Потом вы оказались намного умнее, чем предполагал ваш отец, – сказал Акима. – И он решил, что умный сын заберет корону раньше, чем отца призовет Господь. Верно? Жоан кивнул. Прошел по ректорату, сел на диван рядом с Элизой и вроде бы даже не понял, что она сидит рядом. – Но вы не имели злых умыслов, – ободряюще сообщил Оберон. – Будь иначе, вы бы вели себя по-другому. С самого начала были бы славным дружелюбным парнем и искали бы новых друзей и сподвижников среди магов – а вы сорвались. Не выдержали, потому что слишком долго терпели и молчали, соглашаясь с решением вашего отца. Теперь Жоан был не бледным – каким-то посеревшим. Лицо обрело то тяжелое выражение, которое уместно было бы на статуе над могилой. Он ничего не ответил, только кивнул. – Почему вас сослали именно в академию магии? – поинтересовался Оберон. Элиза невольно заметила, что Акима позволяет ему вести линию допроса – а это был именно допрос. – Потому что он надеется, что я здесь сдохну, быстро и мучительно, – ответил Жоан, и по его губам скользнула нервная болезненная усмешка. – Я не владею магией, но она влияет на меня не так, как на остальных безмагов. Начинаются головные боли, потом кровь идет носом. Лейб-медик полагал, что через неделю постоянного контакта с магией у меня случится кровоизлияние в мозг. Не с гарантией, разумеется, но такое предположение было. Акима и Оберон посмотрели друг на друга, оценивая ситуацию. – Почему вы не рассказали об этом сразу? – мягко поинтересовался Акима. – Потому что не знал, можно ли вам верить, – ответил Жоан. – И надеялся все-таки прожить подольше, пусть и с головными болями. А выкладывать все с порога, чтобы умереть в первый же день, если отец успел пообщаться с вами… нет. Я так не хочу. Он помолчал и добавил: – Лучше быть живым наглецом, чем мертвым мучеником за свободу отечества. Элиза невольно дотронулась до его руки, словно хотела утешить. Принц растерянно посмотрел на нее, его брови дрогнули. «Он хороший человек», – с искренним сочувствием подумала Элиза. – Отец узнал бы, что я хамлю преподавателям и вызываю их на дуэли, – продолжал Жоан. – Что я обычная светская дрянь, для которого все, кроме него, грязь под ногами. Так, собственно, у нас и принято. Это успокоило бы его… возможно, дало бы мне какие-то шансы. Не на корону, нет. Просто выжить. Оберон снова улыбнулся, и Элиза в очередной раз подумала, что ему очень идет эта улыбка. – Что вы хотели изменить, Жоан? – поинтересовался он. – Отменить крепостное право? Уравнять всех со всеми? Принц кивнул. – Это в первую очередь. Акима рассмеялся. Прошел в угол, к металлическому шкафчику, и провел ладонью над замком – дверца открылась с мелодическим звоном, и ректор извлек из темных недр шкафчика медальон: прозрачный камушек на золотой цепочке. – Вы мне нравитесь, молодой человек, – заявил ректор. – Вот сейчас вы настоящий, вот сейчас вы достойный. Держите. Жоан удивленно взял медальон, и Акима добавил: – Наденьте и носите не снимая. Это Слеза Праматери, редкий камень. Он прикроет вас от магического поля академии. Отделит от него, скажем так. – Благодарю вас, – прошептал Жоан, всматриваясь в игру света в камне, и на его сером лице наконец-то появился румянец, словно из глубины страха пробилась жизнь и надежда. – Господин ректор! – воскликнула Элиза звонким шепотом. – А этот камень может разделить нас с господином деканом? Разрушить ту цепь? Надежда нахлынула на нее соленой волной – это было настолько радостно и больно, что Элиза едва не расплакалась. Оберон смотрел на нее, и она не поняла его взгляда. Он будто бы не хотел, чтобы цепь разрушилась. Неужели ему нравилось быть привязанным к своему приобретению? – Может! – беспечно ответил Акима, и глубокая морщина пролегла по переносице Оберона. – Но при этом он убьет вас обоих, ваше заклинание лежит слишком глубоко. Так что просто подождите. Ни за что не поверю, что вам настолько неприятно находиться рядом! Элиза смущенно опустила глаза. Оберон улыбнулся. – Вам придется потерпеть меня еще какое-то время, – с привычной улыбкой заметил он.