Но может быть, что у меня ничего не получилось. И тогда я верю, что ты жива. Что рядом с тобой есть люди, которые тебя поддержат». Элиза подняла голову и взглянула на Оберона. Тот смотрел на нее с искренней любовью и теплом, он разделял все, что она чувствовала сейчас, и Элиза подумала: да, такой человек есть. И больше я его не оставлю. «Ты, я полагаю, уже видела завещание твоего деда и свидетельство о рождении твоей матери. На старости лет у Арнота завелась совесть, и он решил, что дочь отмолит его грехи, если он ее признает. Признал, узаконил, передал ей трон. Как думаешь, понравилось ли это принцессе Раймунде, которая тогда уже примеряла корону? Нет, разумеется. Все экземпляры завещания были тотчас же уничтожены, а нотариус, который их составлял, умер от разрыва сердечной мышцы; было объявлено, что Арнот не изъявил последнюю волю, и принцесса Раймунда становится королевой по закону о престолонаследии. Раймунда не училась в академии магии, но у нее были опытные помощники, которые посоветовали ей, как расправиться с Анной. Когда Арнот умирал, лейб-лекарь взял его кровь, и на ней был проведен обряд, который сделал твою мать оборотнем. Те, кто похитил Анну, оставили ее в одном из лесов Прихолмья; там в то время работали охотники на порождения тьмы, и они убили бы ее. Все было бы кончено. Знаешь, я думал, почему Раймунда не приказала просто убить Анну. Кто стал бы искать деревенскую девчонку, которая заплутала в лесу? Возможно, делая сестру оборотнем, Раймунда так мстила отцу, который всю жизнь притворялся не тем, кем был. Сволочь и насильник, что делал вид, будто он приличный и порядочный человек, и потом, умирая, отобрал у нее все, на что она надеялась, то, без чего не представляла своей жизни». Элиза отложила письмо, уткнулась лицом в ладони и какое-то время сидела без движения. В голове было пусто и звонко, щеки горели, глаза были злы и сухи. Оберон протянул руку, погладил Элизу по плечу, и она опомнилась. Да, все это время они были правы, считая ее наследницей престола. Да, семья короля Арнота разрушила жизнь семьи Элизы. «Когда Анна умирала, то рассказала мне, кто ее настоящий отец, – прочла она. – И я сказал себе, что обязательно докажу это и верну тебе то, что у тебя отняли. Несколько лет я провел в поисках бумаг Арнота и в конце концов нашел их. Раймунда и подумать не могла, у кого еще отец мог сохранить копию завещания – у своей любовницы! Дама умерла, а я успел выхватить бумаги буквально за час до того, как наследники опечатали все ее документы! Ты королева Сандарона, Элиза. Я верю, что ты будешь править долго и станешь достойной владычицей. Береги себя, моя девочка. Отец». Элиза выпустила из рук письмо и долго смотрела вперед – сквозь Оберона, сквозь дом, куда-то туда, где, возможно, была ее новая жизнь и новая правда. Ночь сгустилась, рассыпала над ними пригоршни созвездий, расплескалась тоскливыми криками птиц на болотах, а она так и не шевельнулась. Глава 11 Проклятие оборотня – Что ты теперь собираешься делать? Вечер, ночь и утро Элиза провела в молчании. Оберон не настаивал: в конце концов, когда окончательно узнаешь правду о себе и своей семье, к этой правде следует привыкнуть. Иногда человека надо просто оставить в покое и не надоедать расспросами. Захочет заговорить – заговорит. Но после завтрака, когда Элиза поднялась из-за стола и медленно направилась к воротам, Оберон пошел за ней. Начался новый день, и ее уже не стоило оставлять в одиночестве. Перебродившие мысли становятся не лекарством, а отравой, а яд нужно вычистить из раны. – Сейчас? – Элиза будто бы впервые увидела его, настолько удивленным и чужим сделалось ее лицо. – Сейчас хочу погулять. Тут березовая роща за поселком, там красиво. – А грибы там есть, интересно? – поинтересовался Оберон. – Можно было бы собрать, Мари пожарила бы на обед. – Грибы? – нахмурилась Элиза. – Ах да… Нет, я не за грибами, я просто хочу погулять. Оберон вопросительно поднял левую бровь. – Не собираешься сбежать от меня? – осведомился он, стараясь говорить максимально беспечно. Отстраненное выражение покинуло ее лицо; Элиза словно опомнилась и стала той, к которой Оберон привык, – не чужой и далекой, а прежней. – Я не собираюсь от тебя убегать, Оберон Ренар, – ответила она. – Я же обещала. Но все это… – Элиза дотронулась до жемчужной подвески, в которую убрали завещание и письма. – Это правда тяжело. Они вышли в ворота и пошли по улице в сторону белого гребешка березовой рощи. Соседи старого мельника смотрели на них с почтительным любопытством; кто-то даже шапку снял и поклонился. За домами мелькнула круглая крыша церквушки, и Оберон вдруг вспомнил, что так и не сделал обручальное кольцо. Он сунул руку во внутренний карман сюртука, вынул розовый камешек и, подбросив его на ладони, беспечно произнес: – Я его достал из разлома, чтобы сделать для тебя обручальное кольцо. Да так и не успел. Губы Элизы дрогнули в улыбке, и Оберон запоздало подумал, что сказал полную чушь. Обозвав себя круглым дураком – ну кто так разговаривает с девушкой? – Оберон кивнул в сторону церкви и сказал: – Давай зайдем туда. Здесь нас поженят и без колец. Потому что… – Оберон запустил руку в волосы и рассмеялся. – Потому что тебе нужна опора. Нужно что-то, что не изменится, не уйдет и не бросит. Кем бы ты ни была. Элиза обняла его – прижав ее к себе, Оберон почувствовал, что в ней все дрожит от боли и счастья в эту минуту, – и негромко ответила: – Я знаю, что ты не бросишь. Знаю. – Ты мне нужна, – признался Оберон. – Не потому, что ты займешь престол. Потому, что ты – это ты. – Я помню, Оберон, – откликнулась Элиза. – Ты говорил. – Я тебя люблю, – выдохнул Оберон, чувствуя, что все это похоже на прощание навсегда. И пусть – у них тогда останется этот солнечный осенний день, золото берез, надежда. И пусть будет что будет. – Я тоже тебя люблю, – услышал Оберон. – Пойдем? Служба закончилась около двух часов назад, и священник был занят самым приземленным делом: стоял на клумбе с ножницами и обрезал крупные сиреневые астры – Оберон вспомнил, что в этих краях цветами украшают иконы и статуи святых. Поклонившись священнику, как требовал обычай, Оберон произнес: – Здравствуйте, святой отец! Мы хотим пожениться! Священник улыбнулся, срезал еще одну астру и поинтересовался: – Это решение обдуманное или энергичное? Элиза улыбнулась в ответ – по-настоящему, светло и ласково. Оберон подумал, что давно не испытывал такого чувства – того, что почти поднимало от земли. В этот момент он забыл обо всем. Все, что было раньше, потеряло смысл, отступило, сделалось старой запыленной картиной на стене – уже и не различишь, что на ней было, да и не надо различать. Важно было лишь то, что рядом: Элиза, осеннее солнце в ее волосах и особая, умиротворенная тишина сентября. Это было больше любви и сильнее надежды. Это было то, к чему он шел все эти годы. – Это обдуманное решение, – сказал Оберон, и Элиза кивнула: сейчас все, что с ней случилось за эти дни, тоже отступило и померкло. – Только у нас нет обручальных колец, так получилось. Это не помешает? Священник рассмеялся и покачал головой: – Если Господь так горячо призывает вас соединиться, то что вам может помешать? В храмовой лавке есть кольца, не волнуйтесь. – Дедушка! – воскликнула Элиза, и на ее щеках вспыхнул румянец: ей стало стыдно. – Его надо позвать, и Мари тоже! Жерар Тома со своей русалкой пришел к церкви через час. К тому времени по поселку уже прокатилась новость о том, что внучка старого мельника выходит замуж за охотника на порождения тьмы, и у церкви стал собираться народ. Люди в поселке любили праздники, всегда готовы были отметить свадьбу или день рождения, и Оберон, глядя на них, вдруг почувствовал себя совсем юным, тем пареньком, который убежал из своего захолустья учиться магии и охоте на нечисть. Отец хотел, чтобы Оберон стал полицейским, даже форму ему заказал – а он взял и сбежал. Тогда Оберон был уверен, что на свете нет ничего хуже таких вот поселочков в глуши, где сонная жизнь еле теплится и тащится куда-то по той колее, которую проложили много веков назад. Родись, ковыряйся в той же грязи, в которой ковырялись отец, деды и прадеды, наплоди таких же неудачников и тихо умри, сойди в ту землю, которая принимала всех до тебя. Все доступные тебе развлечения – пугать коров, напиваться до потери разума и тискать соседок. Но сейчас Оберону казалось, что он вернулся домой – туда, где был тихий свет и любовь, где его принимали таким, каков он был. Он будто бы умирал от жажды, а ему дали воды – вдоволь, пей, сколько захочешь. Тот ручей, который питает твою жизнь, никогда не иссякнет. Он всегда будет ждать тебя, и однажды ты вернешься к нему. – А что, друзья? – громко спросил Оберон, и поселяне, которые с любопытством рассматривали его из-за церковного заборчика, заулыбались в ответ. – Не устроить ли нам пир на весь мир? Предложение, которое Оберон незамедлительно подкрепил купюрой в тысячу крон, нашло в жителях поселка самый живой отклик. Народ засуетился, и вскоре прямо на улице выставили длинные столы, застелили их белоснежными скатертями, и хозяйки принялись выносить соленья и варенья, закуски и напитки – все, что хранили здешние погреба. Усадив старого мельника на скамью рядом с внучкой, Мари сказала: – Я сейчас сало принесу. Отличное сальце припасла, как знала, что будет случай! И ветчину с брусникой тоже, хорошо? Жерар кивнул. Сейчас, в нарядной белой рубашке, серых штанах и жилете с вышивкой, он выглядел кем-то вроде старого жреца или учителя: Оберон невольно почувствовал робость. – Дожил я до счастья, – произнес старик. – Теперь и умирать не жалко. Смотри, парень, не обижай мою внучку. А то я тебя и с того света палкой вытяну. – Я никогда не обижу ее, господин Тома, – ответил Оберон и негромко признался – не пафосно, для красного словца и по случаю, а открыв то, что в самом деле сейчас наполняло ее душу: – Я умру за нее, если потребуется. Жерар снова качнул головой, и в его глазах появился влажный печальный блеск. – Смотри-смотри… – только и смог повторить он. В церковь Оберон и Элиза вошли вдвоем, как и требовал свадебный обряд. Священник закрыл двери, прошел к алтарю, и Оберон увидел, как воздух наполняет золотистым дымом от жертвенника, словно осень, сметавшая листья со всех деревьев, сейчас шагнула под эти своды и опустила солнечные ладони на плечи жениха и невесты. Оберон взял Элизу за руку; она посмотрела на него и улыбнулась. «Я тебя потеряю, – подумал Оберон, глядя в ее лицо, юное и чистое. – Но это будет потом. А сейчас…» – Мои возлюбленные чада! – священник обернулся к ним, и Элиза тотчас же сделалась очень серьезной. – Вы пришли сюда, чтобы пред лицом Господа нашего принести священную клятву и соединить две души. Где-то высоко-высоко захлопали птичьи крылья. С улицы донеслись голоса. – И я спрашиваю тебя, Элиза, дитя Божье. – На мгновение Оберону почудилось, что Элиза готова расплакаться. – Согласна ли ты взять в мужья этого мужчину, по доброй воле и с чистым сердцем, любить его и делить с ним посланное Господом до конца ваших дней?