— Когда мы встретимся? — наблюдая за ней, Радек сунул руки в карманы. — Когда-нибудь, — поняв, что он не спешит забрать сумку, она опустила ее к его ногам. — Когда все успокоится. Но я буду ждать от тебя добрых вестей. Когда ты покинешь Швейцарию и приземлишься в Чехии, то дай мне знать. Я буду держать за тебя кулачки. — Подожди, подожди, — Родионов покачал головой. — Лиз, ты что, со мной не поедешь? — Я не смогу. Я не могу. У него екнуло сердце: — Так, объясни, почему? — Ты знаешь, почему, — сейчас она смотрела ему в глаза. И вот тогда он все понял. — Ты что же, по-прежнему ищешь его? — Он не хотел верить в то, что уже прочитал в ее взгляде. — Я уже его нашла. — Когда? — Несколько лет назад. — И ты до сих пор... в того мальчишку? — Нет, Слав. Всегда. Боль, обжегшая ему сердце, была такая, что Радек вообще перестал дышать. А потом боль отозвалась горечью и отчаянием. «Вот и все, — Родионов потерянно глядел на нее, — я все-таки тебя потерял». Впрочем, он всегда знал: она никогда ему не принадлежала. Просто были он и она. Просто мужчина и девочка. Просто друзья, да, самые лучшие. Но она никогда его не любила так, как женщина любит мужчину. И можно было пасть на колени, начать умолять ее и упрашивать, но... Но он знал ее лучше, чем любой другой человек. И он знал, когда она принимает окончательное решение. — Твой ответ окончательный, и отмене не подлежит. Да, Лиз? — Точно, — она попыталась улыбнуться. Так они расстались. Она больше его никогда не увидит. Родионова возьмут на рассвете у подходов к аэропорту Лозанны. Здесь сработает контакт Чудотворца в «Орбе» и Интерполе. Но отвезут Радека не в отдел полиции или в СИЗО, а в глухую заброшенную гостиницу. Туда, где уже будет томиться привязанный к стулу и немой от ужаса Альфред Кох с кляпом во рту, понявший, что деньги — это не самое главное в жизни. И будет дрель, напополам дробящая его суставы. И будут белые от страха глаза Альфреда Коха, который будет смотреть, как Радека фактически расчленяют. И будет выстрел Зверя в сердце уже бывшего старшего надзирателя «Орбе», который все три часа пытки над Радеком будет мычать от отчаянного ужаса и молил Чудотворца о чуде. И будет фраза, которую Радек в мгновение самой острой боли услышит от Ли: — Это что, Элизабет? — Точно, сука. Очень похожа! — это уже Чудотворец. И снова удар, на этот раз Радеку в челюсть. — Да ладно тебе, не заводись, — Ли попробует Его урезонить. — Единственное, я понять не могу, какого дьявола по словам Коха она набила себе эту татуировку? — Не можешь понять? А я вот понял, — это опять Чудотворец. — Это ее привет мне и намек на то, что она будет до смерти защищать того, о ком писала в своем дневнике. А еще эта милая просьба ко мне не трогать ее лучшего друга. Тебя, мой дорогой Радек. Да? — Зверь ладонью обхватил его горло. И Радек захрипит: ему не хватит дыхания. — Отпусти его. Какой дневник? — не понял Апостол. И то же самое не поймет Радек, к тому времени почти полутруп. Впрочем, ему не оставят времени, чтобы просто прийти в себя, потому что через секунду будут другие слова, безжалостно брошенные Чудотворцем: — Не твое дело, Ли. В общем, так. Тело Коха сожжешь. Элизабет никогда не любила предателей, и тут я ее поддерживаю. А вот этого... ее лучшего друга домучаешь без меня. Делай с ним, что угодно, но он должен сказать, где она! Начинай вынимать из него внутренности, в конце-то концов, но он должен заговорить. Потом ты его пристрелишь и выбросишь в оговоренном месте. Только сунь ему сначала в карман портрет его Лиз, — и у Радека оборвется сердце. — И кстати сказать, это мне на руку. Исаев, который вчера крутил тебе мозг с регистрацией аж на три рейса, вылетающих из Москвы в разные части света, теперь не отвертится... Или ты все-таки скажешь мне, где она? — Чудотворец шагнет к полумертвому Родионову. — Если ответишь, то обещаю, ты умрешь быстро. — Ска...жу, — разбитыми губами прошепчет тот. — На... кло... нись. Он выполнит его просьбу: — Я тебя слушаю. — Иди... ты... на... Славке будет больно даже дышать, но он все-таки рассмеется. — Русская сволочь! — Последний жестокий удар в лицо, и Радек, мотнув головой, наконец-то потеряет сознание. Через минуту за Чудотворцем захлопнется дверь. Спустя еще пять минут, когда Родионов придет в сознание, Апостол, оставшийся с ним один на один, едва слышно ему прошепчет: — Прости, Слава. Прощай. И будет выстрел, направленный Радеку прямо в лоб ради простейшего милосердия и в память об их мифическом братстве.