— Понятно, — Исаев рассеянно кивнул. На тот момент в его голове уже начала понемногу складываться целостная картинка. У bro не было боязни прикосновений, как сначала решил Андрей, прочитав признания Лизы о том первом и последнем чудовищном для нее свидании с чехом. Видимо, у bro с самого начала шло отторжение бездумных отношений, а фактически Алекс с первого дня шагал на разрыв, скользя по лезвию между церковью (верой) и театром (неверие). И все-таки в этой картинке стоило кое-что уточнить. — Алекс? — Чех поднял глаза. — Один личный вопрос. Скажи, если бы твоя жизнь сложилось иначе, и ты провалился бы с театром, то какую профессию ты бы выбрал себе? Кем бы ты стал? — Священником. — Казалось, чех даже не задумывался над ответом. — Я выбрал бы тишину. Я не дружелюбен и замкнут, ты знаешь. А церковь перерабатывает это в глубокую, твердую веру и честность. А ты? Кем бы ты стал? — Не знаю, — Андрей помолчал. — Но, наверное, школьным учителем. — Почему им? — Ну, возможно, потому что я всегда хотел оставить после себя что-то, что сделает других людей лучше, чем был я сам. — Да, интересный у нас диалог получается. — Чех невесело усмехнулся. — А знаешь, что самое не забавное? То, что даже после него мы останемся все теми же тщеславными придурками вместо того, чтобы просто взять и бросить все это. Но мы не бросим, мы же востребованы? Мы же нашли счастье в том, что мы делаем, ты — в своей компании, я — в театре. И к тому же нам все еще аплодируют... Ладно, Андрей, давай возвращаться к тому, на чем мы остановились. В общем, я был рад перебраться с родителями в Россию после, скажем так, некоторых событий в моей жизни. Но и в Прагу мне время от времени приходилось возвращаться, а там продолжало происходить то, что я больше не хочу озвучивать. Зато озвучу тебе то, что примерно через месяц после знакомства с тобой и Мишей стало происходить в Москве. В какой-то момент я понял, что у каждого из вас за душой свой секрет. И этот секрет — все те же девочки. Или девушки, если хочешь. Миша тогда метался между твоей сестрой и той, которая, как мы знаем, впоследствии стала его женой. А ты тогда предположительно бегал за Ирой. Опять же предположительно, потому что о том, что у тебя было с ней, мы с Мишей не знали. Хотя и догадывались, что бегал за ней ты, а не наоборот, раз ты время от времени заявлялся к нам с подбитыми крыльями, поскольку Ира, видимо, в очередной раз дала тебе по башке. Так что вы своей активностью стали понемногу развивать во мне новые комплексы, друзья мои. — Ну, ну, — фыркнул Исаев, оценив шутку. — Дальше? — А дальше меня, как любого нормального подростка начало понемногу затягивать в ту сферу, при контакте с которой я несколько лет назад — до вас и без вас — хорошо обжегся. Видимо, сказывалось воспитание новой московской среды, в которой я к тому времени находился. Я наконец решил попробовать наладить свой собственный контакт между полами или, проще говоря, найти себе девочку, может, девушку. Но мне никто не нравился. И связано это, как я понимаю, было как раз с той парой сессий в Праге. А может, так было потому, что я подспудно ждал или пытался выбрать кого-то моложе, может, ранимей себя — кого-то, кто не мог поставить меня в неудобное положение, потому что я не трогал, не касался, не целовался и не имел в подобных вещах ни малейшего опыта. Плюс еще одна деталь. Ни тебя, ни Миши, пока я общался бы с этой девочкой или девушкой, не должно было быть рядом. Потому что та самая внешность, о которой ты упоминал, в четырнадцать работает ровно до тех пор, пока кто-то постарше и поопытней тебя не открывает рот. И вот тогда эта девочка уходит не с тобой, а с этим очаровательным парнем. Но это уже из моих личных наблюдений, а не из практики, как ты понимаешь. Так что я... — Алекс склонил голову набок, — отправился в поиск. И тут мне «повезло». Я не знаю, кто тасовал эти карты, но в посольскую школу, где я учился, пришла разнарядка, и вдруг возник тот самый дурацкий проект по переписке с учениками московских школ, о котором ты наверняка прочитал в дневнике Лизы. И я накатал какую-то глупость. И точно по такой же глупой случайности мое письмо попало не к моему ровеснику или любому другому подростку — да хотя бы к тебе — а к ней. Это было забавно... сначала. Это было, наверное, как современная переписка в социальных сетях, когда кто-то под аватаркой, чтобы не смущаться и не смущать, рассказывает тебе о себе что-то личное. Я же вместе с моей неудовлетворенностью, легкими вспышками агрессии и зачатками нездорового самолюбия заглотил не только наживку, но и крючок, грузило и всю удочку. Я вдруг нашел в этой девочке свое «я». Чех походил по комнате, затем отодвинул стул и сел: — Сначала все раскручивалось очень медленно, Андрей. А потом раз — и накрыло. Она каким-то образом умудрилась вытащить из меня же — меня. И первое, о чем я подумал тогда, это не дать вам с Мишей в это влезть, потому что не вы, а она вдруг стала моим лучшим другом. Она была очень светлой. Чистой. В ней было что-то, что всегда поднимало тебя наверх, и с ней у меня было что-то свое и родное, близкое до абсолюта. Это странно для девочки ее возраста. Но я думаю, что я тогда искренне восхищался ей. В те дни я даже как-то назвал ее «флер-де-лиз» — Лиз, это от ее имени, Лиза. Возможно, я приклеил ей это имя потому, что в той смуте и бардаке, которые к тому моменту уже был в моей голове, она была как чистая линия. Это сложно понять, если ты никогда не пропускал подобное через себя. Но в конечном счете все мы в личном плане ищем что-то свое, настоящее. — Чех помолчал, кусая губу. — Вот, собственно, что тогда было. Переписка с ней, затем телефонные звонки, пара фоток, подарок на память. Несколько очень счастливых месяцев моего уходящего детства. Потом одна встреча с ней, мои утраченные иллюзии, когда она вдруг дала мне под дых, моя открытка ей и то, чем она, сама того не желая, мне отомстила. Потому что я до сих пор не могу переступить через порог, который волей-неволей поставила мне она. А теперь, если хочешь, задавай вопросы. Если они у тебя, конечно, еще остались. На самом деле, вопросы не то чтобы остались — у Исаева, несмотря на всю грусть, который навеял ему рассказ Алекса, появились новые. И их можно было задавать, следуя от главнейшего к менее важному. Но Андрей выбрал свой сценарий: — Алекс, еще раз, у тебя есть боязнь прикосновений? — Слушай, Андрей! — Казалось, чех сейчас выплеснет ему все, что вообще думает по этому поводу. Но Алекс сдержался. — Андрей, услышь меня наконец: этого у меня нет. Я тебе еще раз повторяю, что у меня есть неприятие излишне бойких и развязных девиц плюс, очевидно, психоблок, запустив который я лишил себя нормальной жизни. Вот и все. — Тогда другой вопрос. Тебе что-нибудь говорят эти цифры? — Андрей достал из кармана портмоне заготовленную записку с восьмизначным кодом, который прислала Лиза, и протянул ее чеху. «15.10.11.13#». Алекс наклонился, рассматривая ее, и вдруг улыбнулся, хотя улыбка вышла, скорей, грустной, а не весёлой: — Это из ее дневника? — Отчасти, — признался Исаев и не солгал. Впрочем, он показал бы Алексу ее письмо целиком, но у Андрея были свои планы на этот счет. По его мнению, то, что он собирался сделать, должно было или раз и навсегда избавить bro от заблуждений на счет Лизы, или Реслем должен будет заняться уже мозгоправ. Потому что разбираться в этом надуманном и тщательно выпестованном чехом дерьме на счет дочери бывшего шефа Исаев больше не собирался. — Так что насчет цифр? — Это своего рода игра. Лиза однажды мне говорила, что, если бы у нее был свой дом, или сейф, или хранилище, она бы прятала там самое ценное. — Исаев замер. — Не понимаешь? — Андрей покачал головой. — Это же код. Код, где первые четыре цифры — это дата и месяц моего рождения, а вторая пара — месяц и дата моего первого католического причастия. Я ей об этом рассказывал, а она, видимо, это запомнила. И использовала. А решетка — это последний ключ, который отпирает обычный сейфовый замок. «Твою мать...» Но если перевести на нормальный язык цепочку мыслей Исаева, которая уместилась в этой короткой фразе, то получалось примерно следующее. «Молодец, Лиза. А вас, Макс Валентинович, разрешите при встрече лично поздравить с такой умной дочерью. Не знаю, в кого она у вас, вашу семью я не знал, но умудриться вот так воткнуть в код то, что знал только bro, и в чем поленился разобраться я, это даже не «пять», а твердое «десять». Остается только узнать, где находится то, что этот код открывает». — Слушай, Алекс, а у тебя нет никаких соображений насчет того, где может быть такой сейф или хранилище? — Андрей, откуда? Может, она что-то такое дома держала или это что-то у ее отца? «Да нет, Домбровский тут ни при чем. Или при чем?» И тут Исаева как кольнуло. Код... Лиза... Алекс. Она многое знала о чехе. — Так, bro, давай-ка быстро припоминай, ты бываешь в каких-то домах, местах, где есть или может быть сейф, который отпирается подобным образом? — Мне эту информацию за какой период перебирать? — «оживился» чех. — Лет за четырнадцать? Если за четырнадцать, то давай, Андрей, устраивайся поудобнее. А еще лучше, сразу переезжай сюда на неделю, ко мне, и мы будем вместе списки выкладывать. Исаев поморщился: — Давай серьезно. — А если серьезно, ты что, не помнишь, как я живу? Переезды, съемочный павильон, гримерка в театре и сплошные гостиницы. А в квартире у меня вообще что-то среднее между отелем, дурдомом и проходным двором. Туда одна только съемочная группа с ассистентками этими долбанными вечно таскается. Я там не то что сейф — документы давно не держу. Храню кое-что в банке, но там другая система защиты. Ну, и еще держу кое-что у Алисы, но у нее современный биометрический сейф, который открывается на два отпечатка пальцев, ее или мой... Так, подожди, а ты почему об этом спросил? — вот теперь и чех заинтересовался. Отложив записку на стол, он даже уселся так, чтобы лучше видеть лицо Андрея. — Это что, как-то относится к розыскам Лизы, или к тебе, или что? — Я попозже тебе все объясню, окей? — Ну давай, объясни все... попозже, — чех фыркнул. — Я объясню тебе все... — Исаев взглянул на часы, — через двенадцать минут.