И пять. Я думаю, я прав на ее счет. Потому что именно отсюда взялась и эта ее жутковатая клятва никогда не оставить тебя и не бросить тебя на произвол судьбы, и символический порез на руке. Ты своим письмом отрезал ее от себя. Ромео, насколько я помню, себя заколол. Она думала, ты — ее Ромео. И она стала тобой. Она взяла на себя твой грех и наказала себя — за тебя. Теперь понимаешь? ... Самое интересное, что когда выяснится вся правда о ней, окажется, что Исаев был прав на девяносто процентов. Андрей ошибся только в одном. Лиза тогда действительно наткнулась на дурацкий женский роман, что несколько обесценило концепцию, изложенную Андреем. А пока он продолжал: — А теперь, Алекс, пару слов о тебе. — Да, я знаю, что я шут, дурак и отчасти псих. Тут я даже спорить не буду. — Чех улыбнулся. Но если на сцене его улыбка была ослепительной, то сейчас все свелось к кривоватой ухмылке и ироничному вскидыванию левой брови. — О нет, ты кто угодно, но не дурак. И при этом ты по натуре сильный, отчасти сентиментальный, но жесткий. Потому что не будь ты таким жестким, ты никогда не достиг бы той высоты, за которую твои друзья-актеры все еще борются. Но есть определенные человеческие проблемы, которые нельзя разрешить, просто дергая за веревочки. Ты ненавидел ее? Я так не считаю. Я даже думаю, что ты, сам того не понимая, очень долгое время испытывал из-за случившегося с вами чувство вины. Я не знаю, что это — психоз, невроз и как вообще это называется, и насколько тяжело годами нести на себе подобный груз. Но у тебя после случившегося ведь не пропали силы, интерес к театру и к жизни? Я также не в курсе, что эта девушка чувствует к тебе сейчас и чувствует ли теперь вообще что-то к тебе, но она сдержала свое слово. Потому что пока ты продолжал по привычке вешать на нее всех собак, она, как та же Элисон, сделала все, чтобы вытащить тебя из тюряги. Только Элисон позвонила мне, а Лиза отослала письмо своему отцу. Это письмо я тебе как-нибудь покажу, сейчас, как я понимаю, читать его у тебя нет желания? Но я тебя очень прошу, хотя бы на секунду выкини из головы все глупости и запомни код, который я тебе показал. Не исключено, что однажды это спасет тебе жизнь. И еще. В ее письме есть фраза, смысл которой, дословно, если по-русски: «Не мсти ему за меня, папа». Это — шесть, Алекс. А теперь семь. Знаешь, где находится тюрьма, из которой невозможно сбежать? — Здесь, в Панкраце? В Антарктиде? — Нет. Она — в твоей голове. И за что ты туда сам себя посадил, я не знаю. Но я думаю, что твой клинч, фобия, психоневроз и так далее, в реальности просто не существуют. Они или придуманы тобой, или ты так себя за что-то наказываешь... А теперь последнее и на этот раз без дурацких считалок. Благодаря Лизе и той же Элисон ты выйдешь из «Панкраца» максимум через два дня. Обследования, которого ты боялся, не будет. Так что ты — все еще звезда... Ну, все, пока! Увидимся. Ресль отвернулся, кусая губы. Исаев хлопнул его по плечу и пошел к двери. Закрывая ее за собой, Андрей услышал грохот стула, который, видимо, вскочив, отшвырнул от себя чех. Постояв и послушав наступившую тишину, Андрей потер переносицу. Настораживало то, что обычно вспыльчивый, но всегда остро чувствующий Алекс сам при этом не произнес ни звука. ГЛАВА 5 @ Тот же день и два следующих. Разные страны и города. Андрей вышел из «Панкраца». По уму следовало, конечно, звонить Домбровскому и начинать процесс извлечения Алекса из тюрьмы. Но разом вдруг накатили и злость, и усталость. «Ладно, bro, поварись-ка пока в собственном соку. Посиди, подумай. Может, до чего и дойдешь?» Правда, теперь на душе от этого стало еще и мерзко. Так что вместо того, чтобы звонить бывшему шефу, Андрей просто набрал Ире: — Привет, как дела? — Привет. Да так, ничего. Мы с Ладо на Тверскую едем. — Мм? — придерживая щекой у плеча «Айфон», он бросил в рот сигарету. — А что там у тебя... — щелчок зажигалкой, — на Тверской? — Совещание в головном офисе. Ты куришь? — Легкая пауза. — А у тебя как дела? Почему голос такой невеселый? — Да никак. Я сегодня возвращаюсь в Москву. Скажи, а ты можешь взять и завтра забить на работу? «Может, получится перенести встречу с Домбровским на другой день? Не хочу я завтра его видеть». — Забить не могу, но чисто-теоретически могу взять на завтра отгул. И что потом? — Она грустно усмехнулась. — Подожди-ка, я тебе сейчас кое-что смс-кой отправлю. Он слушал ее дыхание, пока она набивала ему ответ. Через секунду пришел текст от нее: «Проснемся с тобой, а утром тебе позвонят, и ты, как всегда, улетишь по делам?» В конце стоял грустный смайл. Он аккуратно стер ее сообщение. — Нет, Ир. Мы с тобой целый день будем дома. — Да? И что же мы будем делать? — Будем валяться в постели, пить вино, заниматься любовью и смотреть какие-нибудь хорошие старые фильмы. Пожалуй, он впервые сейчас открылся ей на все сто. Сбросил защиту. Просто задолбало всё это. Он устал, вымотался чисто по-человечески. И чисто по-человечески хотел провести с ней вместе хотя бы день. Делать с ней детей, кормить ее с ложечки, смотреть с ней по телеку какую-нибудь позитивную чушь, чтобы заснуть, а проснувшись, снова отчаянно заниматься любовью, ощущая при этом невесомую безмятежность спокойного счастья. И она услышала, отозвалась. Казалось, у нее на секунду перехватило дыхание. Потом последовало ее краткое, но от этого не менее трепетное: — Возвращайся. Хочешь, я тебя встречу? — Нет. Просто пригласи меня снова к себе. Но вообще-то хотелось с ней и в собственную квартиру, где ты точно знаешь, где что находится и где что лежит. Но туда ей нельзя. Потому что, если эти черти опять крутятся у его подъезда, то он наведет их на нее. Так что адьё вам, мечты о доме! А еще очень хотелось кое-что в чем убедиться. И после ее: — Хорошо, я, конечно же, тебя приглашаю, — Андрей попросил: — Ир, а можешь трубку Ладо передать, если только он сейчас разговаривать может? — Сейчас спрошу. — Послышались легкие шорохи в «эхолове» Айфона. Исаев ждал, гоняя в голове мысли о том, что если «все тихо», то Аркешвили возьмет трубку. Если не все, и не тихо, то Орк отмажется, скажет: «Не могу говорить» или «Перезвоню».