— Вампир? Типа того. Откроешь? — ее кивок на бутылку. Он молча скрутил пробку, налил ей и плеснул себе. Откровенно говоря, пить не хотелось. Зато очень хотелось получить ответ на вопрос: «Где ты была?» — За что пьем? — Алекс протянул ей бокал и устроился в кресле. Поддернул брюки, положил ногу на ногу. Она опустилась на кровать. — Знаешь, мой папа, — кривая улыбка, — в таких случаях всегда говорит: «За здоровье!» Глоток. Неплохое вино. Но с оттенком ревности. — Да? Интересно, — он покачал в пальцах бокал. — А что он еще говорил? «Слушай, Алиса, где ты вообще была? У родителей? Но если бы с ними случилось что-то плохое, ты первым делом пришла бы ко мне. По крайней мере, я в это верю. Но если здесь у нас сейчас складывается тот самый любовный треугольник, то давай-ка уже без меня». — Мой папа? А больше он ничего не сказал. Хотя я с ним виделась. И у него частично отлегло ... Он сидел за столом, положив на руки подбородок, и слушал, как она впервые рассказывает ему о своей семье. Как ее мать и отец в ее пятилетнем возрасте привели ее в ресторан и попытались скормить ей спагетти. В какой-то момент она оживилась, рассказ стал прикольным. А он вдруг поймал себя на том, что любуется ею. Тем, как она держит в тонких пальцах бокал. Тем, как она смеется. И тем, как нетерпеливо кусая губы, она пытается подобрать слова, наиболее подходящие к описанию тех детских сценок. Господи, да он любовался бы даже тем, как она вскрывает ему сердце. Но нежность к ней жила отдельно: он не хотел их знакомить. Он просто тонул в ее серых глазах и этой терпкой истоме. И в комнате вдруг стало слышно, как в другой играет «Колдплей», как по улице проезжают машины, и как на Пражской башне часы пробили одиннадцать. Его никто и нигде не ждал, но ему было пора уходить, пока их запахи не смешаются, унося их обоих в алкогольную муть торопливого бешеного соития и утро, где не будет уже ничего, кроме ее стыдливо опущенных век и их общего сожаления. Но самое страшное, что одна мысль о том, что они пожалеют потом, вбивала осиновый кол ему в душу. Методично, четко и очень жестко эта мысль вколачивала в него слова Исаева и рождала протест. «За что ты сам себя посадил, я не знаю...» — протест. «Твоя фобия в сущности не существует...» — протест и уступка. «Я знаю, что ты испытывал к Лизе что-то очень хорошее...» — протест пополам все с той же тоской и чем-то намного большим. — Что? — казалось, Элисон заметила его состояние. — Да так. — Он допил вино и поставил бокал на стол. — Спасибо за этот вечер, но уже поздно. Мне завтра рано вставать. Насчет последнего он, кстати, солгал. Но он неплохо знал себя, как понял и то, что его хладнокровие медленно, но верно растекается под половицами. И нужен всего лишь укол, или порез, или какой-то удар, и вот тогда на его стороне случится атомный взрыв. — Да? — Элисон растерялась и тоже встала. Зачем-то забрала со стола его бокал, потом, опомнившись, поставила его и свой на стекло столешницы. И вдруг: — Если хочешь, можешь остаться. Здесь есть еще одна комната. Она и сама не знала, зачем это сказала. Возможно, просто боялась сегодня остаться одна? — Да нет, не стоит, — еще играя, он улыбнулся. — Я бы хотел домой. — Алекс, как ты хочешь, — сообразив, КАК он понял ее слова, она судорожно вздохнула и развела руками. — Если хочешь домой, иди домой. Если хочешь, можешь снять здесь отдельный номер. Вот честно, мне все равно. Просто не надо думать, что я тебя... Ладно, хватит. — Гася раздражение и пытаясь закончить все миром, она поднялась на носки (он как раз стоял у двери) и коснулась его губ своими. — Все, Алекс, иди. До свиданья. Глаза в глаза, секунда — бесконечная до невозможности и короткая, как мгновение. И то, что произошло потом, лучше всего отразила бы фраза «выбило предохранители». Ее не было с ним два дня. Он решил, что она его бросила. На ум пришло то, что ему о тюрьме в его голове говорил Исаев. Следом возникла ясная мысль: «За что отсидел, я не знаю». Она нравилась ему отчаянно, глубоко и искренне, и она же его провоцировала. Там на море и здесь, в этой комнате. Не отдавая себе отчет, что он ломал себя ради нее. Не дотрагиваться и не касаться. Страх клинча жег и душил, перекрывая дыхание. «А если с ней, как с другими? Нет, с ней так не будет. НЕТ». В этот момент она, вглядевшись в его глаза, сдавленно ахнула. Он поймал ее за талию и накрыл ее губы своими. Нажал на нижнюю и пробился ей в рот. Ее учащенное дыхание и полоска ровных влажных зубов. Еще секунда, и она почувствовала окружающий ее воздух, потом — спиной — матрас, и сверху — его напряженное тело. И он был сильнее ее. Его рука метнулась вниз, рывком задирая ее футболку. — Алекс, не надо. — Она ногтями впилась ему в бицепсы. — Ты так хотела? — Алекс! Не надо. — Но в это мгновение он просто ее не слышал. — Ты хотела? Хорошо, я возьму все, что ты предлагала. — Рука добралась до ее плоского живота, дернула вниз пояс джинсов. Она замерла. Она могла дать ему сдачи любым болезненным способом. Но против него она ничего не могла. Она отвернулась, молча сомкнула ресницы. Ее тело одеревенело. Для нее все повторялась, как и тогда, правда, с другим мужчиной. В ее жизни уже было такое насилие. Но сейчас это было горько. В этот момент он сам скатился с нее: — Прости меня, слышишь? — Сев на кровати, спиной к ней, он сжал ладонями голову. Стыд за содеянное жег каленым железом. Он никогда не принуждал женщин, а тут ее... — Я не понимаю, как я... Прости. Этого больше не повторится. Я даю тебе слово. Все, сейчас я уйду. Еще раз, прости меня! Он начал вставать. — Ты правда хочешь меня? — Она спросила это так тихо, словно задавала вопрос себе, а не ему. Он развернулся и ошеломленно уставился на нее. Взгляд машинально сбежал вниз на разорванную им же футболку. Он поморщился: — Элисон, давай не будем. Я ... — Так возьми. Ее слова опрокинули его навзничь. Он, как во сне, медленно протянул руку. Также медленно, точно не веря себе, провел ладонью по ее прохладной щеке, по внезапно беззащитно закинутой шее. Она издала полу-вздох — полу-всхип, и он, приподняв ее, в рывок усадил ее на себя. Прижался лицом к ее обнаженным ключицам и ложбинке груди. Запах парфюма, который он ей подарил, боясь, что она вежливо поблагодарит его, но пользоваться не будет. Шелковистая кожа и аромат чего-то еще, давно ушедшего в самые дальние горизонты памяти. Поцелуй, точно они только знакомились. Еще один поцелуй, и еще. Она обвила руками его бедовую голову. «Не бросай меня больше, слышишь?»