«Согласно военному закону, все Красные солдаты должны быть погребены на кладбищах в Чоке. Казненным не положено похорон, их просто бросают в общие могилы. Кремация – не общее правило. Никаких затерянных тел не существует. Но тем не менее я нашел 27 имен, 27 человек, включая твоего брата, которых постигла эта судьба. Все они погибли в патруле, попали под огонь своих же, были убиты Озерными или казнены по безосновательным обвинениям. Всех перевели в Штормовой легион незадолго до смерти. И во всех случаях тела были уничтожены или пропали. Почему? Штормовой легион – не отряд смертников. Под командой генерала Игри служат сотни Красных, которые не умирают загадочной смертью. Так зачем убивать этих двадцать семь человек? В кои-то веки я был благодарен базе крови. Пусть даже эти люди давно «погибли», образцы их крови еще хранятся. А теперь я должен извиниться перед тобой, Мэра: я был с тобой не вполне откровенен. Ты позволила мне учить тебя и помогать тебе, и я это делал, но заодно помогал и сам себе. Я любопытный человек, а ты – самое интересное, что попадалось мне в жизни. Я не удержался. Я сравнил твой образец крови с образцами тех погибших солдат – и во всех нашел нечто общее, отличающее их от остальных. Удивительно, что никто этого не заметил, но никто и не искал. Но когда я понял, в чем дело, найти ответ стало несложно. У тебя красная кровь, но она другая. В тебе есть нечто новое – то, чего не замечали раньше. То же самое было и у тех двадцати семи. Мутация, изменение, которое, возможно, послужило причиной твоих способностей. Ты не одна такая, Мэра. Ты не одинока. Ты просто первая, кого защитили глаза тысяч свидетелей, первая, кого не смогли убить и спрятать. Как и эти двадцать семь, ты одновременно Красная и Серебряная – и сильнее тех и других. Я полагаю, что ты – будущее. Ты – новый рассвет. Если таких уже было двадцать семь, должны быть и еще». Я застываю, немею, чувствую сразу всё и ничего. Есть другие люди, похожие на меня. «Когда я обнаружил мутации в твоей крови, то просмотрел другие данные в базе, ища то же самое в прочих образцах. Я прикладываю их все здесь, чтобы ты могла передать эту информацию дальше. Знаю, не нужно объяснять тебе важность этого списка и то, что он может значить для тебя и для остального мира. Передай его человеку, которому доверяешь, найди остальных, защити их, обучи, поскольку это лишь вопрос времени – кто-нибудь, куда менее дружелюбный, выяснит то же, что и я, и разыщет их». Здесь запись Джулиана обрывается. Дальше следует список, от которого у меня дрожат руки. Там имена и населенные пункты – их много. Все эти люди ждут, когда их обнаружат. Все ждут боя. Голова идет кругом. Другие. Их много. Перед глазами проплывают слова Джулиана, запечатлеваясь в моей душе. «Сильнее тех и других». Книжечка уютно лежит у меня в кармане жакета, рядом с сердцем. Но прежде чем я успеваю разыскать Мэйвена и поделиться с ним открытием Джулиана, Кэл находит меня – и буквально припирает к стенке в гостиной, похожей на ту, где мы танцевали, хотя луны и музыки теперь нет и в помине. Некогда я мечтала о том, что он мог дать мне, а теперь при виде Кэла чувствую дурноту. Он, очевидно, замечает отвращение на моем лице, как бы я ни пыталась его скрыть. – Ты сердишься. Это не вопрос. – Нет. – Не ври, – рычит он, и его глаза внезапно вспыхивают. «Я вру с того дня, как мы встретились». – Два дня назад мы целовались, а теперь ты даже смотреть на меня не хочешь. – Я обручена с твоим братом, – напоминаю я, отстраняясь. Кэл небрежно отмахивается. – Раньше это тебе не мешало. Что изменилось? Мне хочется крикнуть: «Я видела, кто ты такой на самом деле. Ты не благородный воин, не идеальный принц, даже не растерянный мальчик, каким притворяешься. Хоть ты и пытаешься бороться, ты точно такой же, как остальные». – Это из-за террористов? Я болезненно стискиваю зубы. – Мятежников. – Они убивали невинных людей. Детей. – Мы оба знаем, что тут они ни при чем, – возражаю я, не задумываясь о том, как жестоки эти слова. Кэл вздрагивает. Он ошеломлен. Кажется, ему нехорошо – наверняка он вспоминает Расстрел Солнца и случайный взрыв, последовавший за ним. Но мгновение проходит, и замешательство постепенно сменяется гневом. – Всё равно, они послужили причиной, – рычит он. – То, что я приказал сделать Стражам, было ради погибших и во имя справедливости. – И что дала пытка? Ты выяснил имена и количество? Ты хотя бы знаешь, чего они хотят? Ты удосужился послушать? Кэл тяжело вздыхает, пытаясь сойти с зыбкой почвы. – У тебя, конечно, есть свои причины для… сочувствия, но их методы нельзя… – В их методах виноваты вы. Вы заставляете нас работать, вы заставляете нас проливать кровь, вы заставляете нас умирать на войне и на ваших фабриках, ради мелких удобств, которых вы даже не замечаете, только потому что мы другие. Да неужели ты думаешь, что мы будем вечно это терпеть? Кэл нервничает, на щеке у него подрагивает мускул. У принца нет ответа. – Единственная причина, по которой я не лежу мертвая в окопе, – это потому что ты меня пожалел. Единственная причина, по которой мы сейчас беседуем, – это потому что благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств я оказалась иной. Мои руки медленно вспыхивают искрами. Я не надеюсь вернуться к жизни, которую вела, прежде чем мое тело наполнилось энергией, но я прекрасно ее помню. – Ты в состоянии это прекратить, Кэл. Ты станешь королем – и ты можешь остановить войну, можешь спасти тысячи, миллионы, целые поколения от узаконенного рабства, если скажешь: «Хватит». Что-то ломается в Кэле и гасит огонь, который он изо всех сил пытается скрыть. Он подходит к окну, сцепив руки за спиной. Встающее солнце освещает его лицо, а спина покрыта тенью – кажется, что он разрывается между двумя мирами. В душе я знаю, что так и есть. Та небольшая часть меня, которая еще неравнодушна к Кэлу, хочет сократить расстояние между нами, но я не настолько глупа. Я не маленькая влюбленная девочка. – Я думал об этом раньше, – произносит Кэл. – Но тогда с обеих сторон вспыхнет восстание, а я не желаю быть королем, который погубит свою страну. Это мое наследие, и наследие моего отца, и у меня есть долг перед подданными… От него медленно поднимается волна жара, от которой запотевает окно. – А ты заплатила бы миллионом жизней за то, чего они хотят? «Миллион жизней». Я вспоминаю труп Беликоса Леролана и его мертвых детей. А потом к ним присоединяются и другие. Шейд, отец Килорна, все Красные, убитые на чужой войне. – Гвардия не остановится, – негромко говорю я, хотя в любом случае Кэл почти не слушает. – Они, бесспорно, виноваты, но ты тоже. На твоих руках кровь, принц. И на руках Мэйвена. И на моих. Я направляюсь к двери, надеясь, что мои слова что-то в нем изменили. Впрочем, шансов мало. Кэл – сын своего отца. – Кажется, Джулиан исчез? – говорит он вдогонку, и я замираю, а потом медленно поворачиваюсь, размышляя над ответом. – Исчез? Лучше изобразить дурочку. – После побега в памяти Стражей оказались дыры. В записях с видеокамер – тоже. Мой дядя редко пользуется своими способностями, но основные признаки я знаю. – Думаешь, он помог им сбежать? – Думаю, – с болью отвечает принц, разглядывая собственные руки. – Вот почему я дал ему время скрыться. – Что ты сделал? Я не верю своим ушам. Кэл, солдат, который всегда повинуется приказам, нарушил правила ради Джулиана. – Он мой дядя. Я постарался ему помочь. Я не так бессердечен, как ты думаешь. – Он грустно улыбается, не ожидая ответа, и мне становится больно. – Я оттягивал арест, пока мог, но каждый человек оставляет следы, и королева рано или поздно его найдет, – вздохнув, Кэл кладет ладонь на стекло. – Тогда Джулиана казнят. – Ты поступишь так с родным дядей? Я не стараюсь скрывать отвращение и кроющийся под ним страх. «Если он убьет Джулиана, после того как сам его отпустил, что он сделает со мной, когда меня раскроют?» Кэл расправляет плечи и выпрямляется, вновь превращаясь в солдата. Больше он ничего не услышит о Джулиане или Алой Гвардии. – У Мэйвена было интересное предложение. Вот это неожиданно. – Да? Кэл кивает, странно раздосадованный при мысли о брате.