Кэл поворачивается и устремляет на меня взгляд сквозь решетку. Пусть даже он лишен способностей, пусть эти проклятые стены подавили их, в его глазах пылает ад. – Ну и как ощущение? – рычит он, оказавшись почти нос к носу со мной. – Каково это, когда тебя используют, Мэра Бэрроу? Некогда я бы отдала всё на свете, чтобы услышать свое настоящее имя из его уст, но теперь мне становится больно, как от ожога. «Я думала, что пользуюсь ими обоими, Мэйвеном и Кэлом. Вот дура». – Прости, – выдавливаю я. Неприятно это говорить, но ничем другим я не могу утешить Кэла. – Я не Мэйвен. Я поступила так не для того, чтобы причинить тебе боль. Я не хотела… И добавляю тихо, чуть слышно: – Я не всё время лгала. Его голова звучно стукается о прутья – наверное, это больно, но Кэл как будто ничего не замечает. Как и я, он утратил способность ощущать боль и страх. Слишком многое произошло. – Думаешь, он убьет моих родителей? Мою сестру, моих братьев… В кои-то веки я рада, что Шейд мертв и Мэйвен его не достанет. Я ощущаю странное тепло, которое проникает до костей. Кэл сидит, прислонившись к решетке прямо у меня за спиной. Его жар не обжигает, он естественен, а вовсе не вызван гневом или способностью. Это человеческое тепло. Я чувствую, как Кэл дышит, как бьется его сердце. Оно стучит, как барабан, когда принц находит в себе силы солгать. – Я думаю, у моего братца найдутся куда более важные дела. Наверное, Кэл понимает, что я плачу, поскольку мои плечи дрожат от всхлипов, но ничего не говорит. Для этого нет слов. Он просто остается на месте – мой последний кусочек тепла в мире, превращающемся в прах. Я оплакиваю их всех. Фарли, Тристана, Уолш, Уилла Бри, Трами, Гизу, маму, папу. Алую Гвардию. И Килорна. Я не сумела спасти его, как ни старалась. Я даже себя не могу спасти. По крайней мере, у меня остались мои сережки. Маленькие крапинки, острые на ощупь, останутся со мной до самого конца. Я умру – и они тоже. Мы сидим в темнице как будто целую вечность: ничего не происходит, течение времени ничем не отмечено. Я даже задремываю, и тут знакомый голос заставляет меня проснуться: – В другой жизни, возможно, я бы заревновал. От голоса Мэйвена у меня вдоль хребта ползут мурашки, но не по-хорошему. Кэл вскакивает на ноги с невероятной быстротой и бросается на прутья, так что металл звенит. Но решетка прочная, и Мэйвен – хитрый, отвратительный, мерзкий Мэйвен – в безопасности. Тем не менее, к моей великой радости, он отшатывается. – Побереги силы, брат, – говорит он, стуча зубами при каждом слове. – Они тебе скоро понадобятся. Хотя короны на нем нет, Мэйвен уже держится с видом жестокого короля. Его грудь покрыта новыми медалями. Некогда их носил Тиберий, и я с удивлением замечаю, что они всё еще в крови. Мэйвен бледнее прежнего, хотя темные круги у него под глазами исчезли. Видимо, убийство улучшает сон. – На арене будешь ты? – спрашивает Кэл через решетку, крепко держась за прутья. – Ты сделаешь это сам? У тебя хватит смелости? Силы встать недостает, как бы мне ни хотелось подбежать к решетке, разогнуть металл голыми руками и ощутить под пальцами горло Мэйвена. Я могу только смотреть. Он глухо смеется. – Мы оба знаем, что в поединке на способностях я тебе уступаю, – говорит он и швыряет Кэлу обратно его давний совет. – Значит, я справлюсь с тобой при помощи ума, дорогой брат. Когда-то он сказал мне, что Кэл ненавидит поражения. Теперь я понимаю, что Мэйвен вел игру на выигрыш. Каждое дыхание, каждое слово вело его к этой кровавой победе. Кэл глухо рычит. – Мэйвик, – говорит он, но в этом прозвище нет ни капли любви. – Как ты мог так поступить с отцом? Со мной? С ней? – Убитый король, принц-предатель… столько крови, – насмешливо произносит Мэйвен, пританцовывая вне досягаемости Кэла. – Город оплакивает твоего отца. Ну или, по крайней мере, люди притворяются, – добавляет он, равнодушно пожав плечами. – Глупые волки ждут, когда я промахнусь, а умные знают, что я этого не сделаю. Дом Самоса, Дом Айрела… они годами точили когти, ожидая слабого короля, сострадательного короля. Ты знаешь, как они пускали слюни при виде тебя? Только подумай, Кэл. Через двадцать-тридцать лет отец бы умер – медленно, мирно, и ты бы взошел на трон. Женатый на Эванжелине, дочери железа и ножей, в обществе ее брата. Да ты бы не пережил коронацию. Эванжелина поступила бы так же, как мама, и посадила бы на твое место собственного ребенка. – Только не говори, что ты совершил преступление ради блага династии, – фыркает Кэл, качая головой. – Ты сделал это ради себя самого. Мэйвен вновь пожимает плечами. Он улыбается – тонко и жестоко. – А ты и в самом деле так удивлен? Бедный Мэйвик, младший принц. Тень пламени брата. Слабое существо, малыш, обреченный вечно стоять в стороне и преклонять колени. Он переходит к моей клетке. Я могу лишь смотреть на Мэйвена с пола, не доверяя собственному телу. «От него даже пахнет холодом». – Обрученный с девушкой, которая влюблена в другого – в старшего брата, в принца, которого никому не приходит в голову игнорировать… В его словах звучит звериная жестокость, бешеный гнев. Но в них есть и правда, суровая правда, которую я изо всех сил пыталась забыть. По мне ползут мурашки. – Ты отнял всё, чем мог обладать я, Кэл. ВСЁ. Внезапно я вскакиваю – дрожу с головы до ног, но стою. Он так долго врал нам, но больше я этого не позволю. – Я никогда не была твоей, и ты не был моим, Мэйвен, – рычу я. – И вовсе не из-за твоего брата. Я думала, ты просто идеал. Я думала, ты сильный, храбрый и ДОБРЫЙ. Я думала, ты лучше, чем он. Лучше, чем Кэл. Мэйвен считал, что никто и никогда ему этого не скажет. Он вздрагивает – и на мгновение я вижу юношу, которого знала. Юношу, которого не существует. Мэйвен протягивает руку между прутьев и хватает меня. Когда его пальцы смыкаются вокруг моего обнаженного запястья, я не испытываю ничего, кроме отвращения. Он держит меня крепко, как будто цепляется за спасательный круг. Что-то надломилось в нем, и я вижу отчаявшегося ребенка, жалкое, беспомощное существо, которое не хочет отдавать любимую игрушку. – Я могу спасти тебя. Мне становится нехорошо. – Твой отец любил тебя, Мэйвен. Ты этого не замечал, но он тебя любил. – Врешь. – Он любил тебя, а ты убил его! – Слова катятся всё быстрее, льются, как кровь из вены. – И твой брат тебя любил, а ты сделал его убийцей. Я… я тоже любила тебя. Доверяла тебе. Всем с тобой делилась. А теперь я за это умру. – Я король. Ты будешь жить, если я захочу. Я так сделаю. – То есть если ты солжешь? Однажды твоя ложь удавит тебя, король Мэйвен. Я сожалею лишь, что не доживу и не увижу этого. Теперь моя очередь ухватиться за него. Я изо всех сил притягиваю Мэйвена к себе, так что он бьется о решетку. Мои костяшки врезаются ему в щеку, и он взвизгивает, как собака, получившая пинок. – Я больше никогда не совершу такую ошибку. К моей досаде, Мэйвен быстро приходит в себя и поправляет волосы. – Значит, ты выбираешь его? «Ах, вот в чем дело. Ревность. Соперничество. Тень победила пламя». Я откидываю голову и смеюсь, ощущая на себе взгляды братьев. – Кэл предал меня, а я его. А ты предал нас обоих, тысячью разных способов. Эти слова тяжелы, как камень, но правдивы. Слишком правдивы. – Я не выбираю никого. Такое ощущение, что я вновь получила власть над огнем и он сжег Мэйвена. Тот, спотыкаясь, отходит от моей камеры. Принц потерпел поражение от девочки без молний, пленницы в цепях, смертной перед лицом бога. – Что ты скажешь людям, когда я истеку кровью? – шиплю я ему вслед. – Правду? Он негромко смеется. Маленький мальчик исчезает, вновь сменившись королем-убийцей. – Правда – это то, что я скажу. Я мог бы наполнить мир огнем и назвать его дождем… «И некоторые поверят. Глупцы. Но не все. Красные и Серебряные, низшие и высшие… кое-кто разглядит правду». Голос Мэйвена переходит в рык, в лице проглядывает облик зверя. – Те, кто знает, что мы укрыли тебя, те, у кого проснется хоть малейшее подозрение… с ними будет покончено. У меня гудит голова: мысленно я перебираю всех, кому известно, что во мне есть нечто странное. Мэйвен одержал верх, видимо, ему приятно перечислять убитых. – Пришлось убрать леди Блонос, конечно. Обезглавливание – лучший вариант для целителя. «Старая ведьма, заноза… но она этого не заслужила». – С горничными было проще. Милые девушки, сестры из Олдшира. Мама сама с ними справилась. «А я даже не спросила, как их зовут». Я тяжело опускаюсь на колени, но совсем не чувствую боли. – Они ничего не знали…