Эйхерн не выносит, когда его накручивают перед планеркой; но я специально примчалась на работу пораньше. Стучусь к нему в кабинет. Он поднимает голову. В лице тревога. Выражение сохраняется всего один миг. Увидев, что это я, Эйхерн кроит улыбку. — Офицер Мики Фитцпатрик! Как самочувствие? — Прекрасно. Гораздо лучше. Не понимаю, что это со мной вчера такое было. Наверное, обезвоживание организма. — Это в смысле — сушняк? После бурной вечеринки, да? — Вроде того, — подстраиваюсь под Эйхернов тон. Не добавляю: «Ну да, мы с моим четырехлетним сыном оторвались по полной». Может, Эйхерн и не помнит, что у меня есть сын… — Вчера вы меня здорово напугали, Мики. С вами такое раньше бывало? — Никогда, — вру я. — Тогда ладно. Сержант снова утыкается в свои бумаги. Поднимает взгляд. — Что-то еще, Мики? — Мне надо с вами поговорить. Это не займет много времени. — Валяйте, только, чур, коротенечко. Планерка через пять минут. — Дело вот в чем… Язык присыхает к нёбу. Никогда не представляла, что о ситуации с Кейси вообще можно рассказать — тем более коротенечко. — Лучше я вам мейл пришлю, — выдавливаю я. Сержант Эйхерн невозмутим. — Как хотите, — произносит он с явным облегчением. Уже в дверях понимаю: никакого мейла не будет. * * * Все утро я как на иголках. Мозг сигнализирует каждой клеточке тела: «Что-то случилось. Что-то случилось. Что-то случилось». Подсознательно жду: вот сейчас раздастся звонок диспетчера, вот сейчас сообщат: найден еще один женский труп. И, конечно, это окажется труп Кейси. Вообразить ее мертвой легче легкого. Львиная доля сил уходит на то, чтобы отогнать видение прочь. Слишком часто сестра представала передо мной на грани жизни и смерти. Поэтому я дергаюсь от каждого звонка. Поэтому убавляю звук в рации. Хорошая новость: сегодня мороз, а значит, активность правонарушителей приближается к нулю. Заезжаю к Алонзо, беру кофе, пробегаю взглядом местную газету. Сижу долго. Ни Кейси, ни Пола не появляются. У Алонзо почему-то выключена музыка. Привычная обстановка, жужжание флуоресцентных ламп, гудение холодильников, мяуканье кота Ромеро нагоняют сон. Тем резче кажется телефонный звонок. Подпрыгиваю, как ужаленная. Смотрю на экранчик. Звонит Трумен. — Работаешь, Мик? — Ага. — Слушай. Я на перекрестке Кенсингтон-авеню и Аллегейни. С человеком, который в курсе насчет Дока. Обещаю подъехать к десяти — если, конечно, не вызовут куда-нибудь. * * * Не вызвали. Трумен на тротуаре прихлебывает кофе. Наблюдаю за ним исподтишка — но всего одно мгновение. Уличные женщины останавливаются, заговаривают с Труменом — определенно предлагают себя. Трумен — красивый мужчина и привык к шуточкам насчет своего успеха у женщин. В смысле, привык на эти шуточки не реагировать. Однако его внешность меня не касается, совсем. Я в нем всегда видела исключительно наставника. И очень старалась не дать повод к сплетням насчет наших с ним отношений. Мы — коллеги, и не более. Увы, достаточно поставить в пару мужчину с женщиной, как находятся досужие, начинают строить домыслы… Про нас тоже строили, даром что Трумен столько лет был женат. Я собственными ушами слышала, как нас обсуждают. Правда, всего однажды. И все десять лет старалась убедить себя, что наш профессионализм отметает любые намеки на «внеурочную активность» — этот термин я применяю к романтическим отношениям на службе. Вылезаю из машины, здороваюсь. В первый момент не вижу заявленного персонажа. Трумен чуть кивает на кучку не то ларьков, не то забегаловок и велит следовать за ним. Фасад постройки, к которой подходит Трумен, вывеской не оснащен. Это что-то вроде универсама. На продажу выставлена всякая всячина, от кукол до рулонных обоев. В витрине пылится косо пристроенная табличка с надписью «Товары». Как будто этим все сказано. Сама я, должно быть, тысячу раз проезжала мимо этой, гм, торговой точки. И не замечала ее. Внутри тепло. Долго топчусь на придверном коврике, оттираю мокрую грязь с ботинок. Полки так забиты товарами, что в проходе и не повернешься. За прилавком — старик в вязаной шапке, с книгой. Не поднимает взгляда от страниц. — Вот она, — произносит Трумен. Старик откладывает книгу. Слезящиеся глаза глядят на меня с недоумением, руки чуть трясутся. — Я говорю, это сестра Кейси. Мики, — поясняет Трумен. Старик продолжает таращиться. Наконец понимаю: его смутила полицейская форма. — С копами не общаюсь, — заявляет старик. Сколько же ему лет? Наверное, все девяносто. Улавливаю легкий акцент; кажется, ямайский. Труменов отец родом с Ямайки. Щурюсь на Трумена. — Да ладно вам, мистер Райт, — говорит тот. — Я ведь и сам — коп. Старик меряет Трумена взглядом, выдает: — Коп копу рознь. — Мистер Райт знает парня по кличке Док, — сообщает Трумен. — Он вообще всех на районе знает. — И громко уточняет: — Верно ведь, мистер Райт, вы всех тут знаете? Старик на такие комплименты не ведется. Делаю к нему пару шагов. Он садится на табурет, ощетинивается. Что мне в моей работе не по душе, так это когда люди при моем приближении напрягаются. — Мистер Райт, — начинаю я. — К сожалению, я не могла переодеться в гражданское перед встречей с вами. Я обращаюсь к вам как частное лицо, а не как представитель власти. Скажите, где найти человека по кличке Док? Старик с минуту раздумывает. — Очень вас прошу, мистер Райт. Любая информация может оказаться крайне важной. — Незачем тебе знаться с Доком, — цедит старик. — Добра из этого не выйдет. По спине бегут мурашки. Впрочем, я ничуть не удивлена. Уж конечно, Кейси не в церковном хоре бойфрендов себе подбирает. Жужжит рация. Мистер Райт вздрагивает. Выключаю рацию. Мысленно молюсь: только бы ничего фатального не случилось. Только бы сейчас, вот сейчас, не вышло так, что я игнорирую вызов первостепенной важности. — Мистер Райт, у меня сестра пропала. Родная сестра. Последняя информация о ней — что она завела роман с парнем по кличке Док. Вот зачем он мне нужен — узнать о сестре. — Допустим, — бормочет старик. — Допустим. Он косится по сторонам, словно опасается, как бы кто не подслушал. Подается вперед. — Приходи в полтретьего. Он в это время у меня в подсобке греется. — В подсобке? — переспрашиваю я. Но Трумен уже тащит меня вон, на ходу бросая: «Спасибо, мистер Райт». — Только переоденься, — добавляет старик. * * * Трумен буквально конвоирует меня к машине.