— Как ты? — спросил, вглядываясь в мое лицо, дыша теплом в висок. Я вся затрепетала. — Неважно, — вымучила я. — Давай-ка поподробнее, — сказал Саймон. И, как всегда, я повиновалась. * * * Именно в тот вечер Саймон посоветовал мне поступить на службу в полицию. Сейчас возраст соискателя подняли до двадцати двух лет, а тогда достаточно было достигнуть девятнадцати. — Послушай, Микаэла, — убеждал Саймон, — не вечно бабушке душить твои мечты. Однажды ты станешь финансово независимой, сможешь сама заполнить заявки, или как их там. Только это займет некоторое время. — А пока что мне делать? — Не знаю. Работай в Лиге, как и работала. Поступи в муниципальный колледж. В любом случае опыт пригодится. Выдержав паузу, Саймон добавил: — Я считаю, полицейская служба как раз по тебе. Ты могла бы стать первоклассным следователем. Я это много раз говорил. Зачем бы мне врать? — Незачем, — согласилась я. На самом деле я вовсе не была уверена. Детективные романы мне нравились. Нравились и фильмы, которые рекомендовал Саймон: одни — больше, другие — меньше. Во многих сюжет вертелся вокруг полицейской службы. И мне очень, очень нравился сам Саймон — офицер полиции. Но романам и фильмам я всегда предпочитала серьезное чтение, я интересовалась историей. Мисс Пауэлл пробудила во мне любознательность к рассказам о далеких временах, эти рассказы странным образом облегчали одиночество. Быть может, думала я, и мне надо преподавать историю; быть может, это мое призвание… — Ты, конечно, сама решай, — заключил Саймон и придвинулся чуть ближе. Его рука все еще обнимала меня. Он не то потер, не то потрепал мое плечо, как бы желая согреть. — Я только одно скажу: какое бы поприще ты ни выбрала, Микаэла, — ты добьешься больших успехов. Я поежилась. На Саймона не смотрела — мой взгляд скользил по водной ряби, отражавшей огни с обоих берегов. Вспомнился урок истории заодно с географией: река берет начало в месте слияния Уэст-Брэнч-Делавэр с Ист-Брэнч-Делавэр и впадает в одноименный залив. Зимой 1776 года (наверное, такой же холодной, как нынешняя) Джордж Вашингтон во главе своей армии переправился через реку Делавэр всего в тридцати пяти милях к северу от этого самого пирса. Тогда, наверное, тоже было темно. Никаких городов на пути. Никаких огней. — Посмотри на меня, — сказал Саймон. Я повернулась к нему. — Сколько тебе лет, Микаэла? — Восемнадцать. День рождения у меня в октябре. В тот год никто о нем не вспомнил. Даже Кейси. — Восемнадцать, — эхом откликнулся Саймон. — Вся жизнь впереди. Наклонился и поцеловал меня. Помню, все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не лишиться чувств. Когда эта опасность миновала, в голове забилось: «Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй». Мне случалось слышать о первых поцелуях всякие гадости — о том, как фонтанирует чужая слюна; о том, как неуклюжий язык возбужденного, неумелого мальчишки не дает дышать; о том, как чужой огромный рот чуть ли не на всю твою голову натягивается. Но поцелуй Саймона был прекрасен. И сдержан. Саймон слегка коснулся губами моих губ и отпрянул, в последнее мгновение куснув меня за нижнюю губу. Это привело меня в восторг. Я и подумать не могла, что в поцелуях участвуют и зубы. — Ты мне доверяешь? — прошептал Саймон. Взгляд его стал напряженным. Лицо было так близко к моему лицу, что приходилось изгибать шею, подлаживаясь под Саймона. — Да, — пролепетала я. — Ты знаешь, что ты очень красивая? — Да. Я и правда чувствовала себя красивой — впервые в жизни. * * * Вечером у меня буквально язык чесался — так хотелось поделиться с Кейси. Она-то впервые поцеловалась еще в двенадцать лет, когда мы очень дружили, и мне был дан подробнейший отчет. Помню, Кейси долго играла во дворе, а потом как ворвется в дом, как закричит с порога: «Мики!» Взлетела по лестнице, плюхнулась на кровать и все сразу выложила. — Шон Гейген меня поцеловал, представляешь?! Глаза у нее так и сверкали. Она схватила подушку и несколько раз выкрикнула в нее: — Мы целовались! Целовались! Мне было четырнадцать. Я слушала молча. Кейси положила подушку на место и смерила меня взглядом. Что-то поняла. Посерьезнела. Протянула ко мне руку и произнесла с жалостью: — Мик, не переживай. И тебя кто-нибудь поцелует. — Сомневаюсь, — ответила я с вымученным смешком. — А ты не сомневайся, — наставительно продолжала Кейси. — Ты лучше обещай, что сразу мне расскажешь. Поняла? Как только — так сразу! * * * И вот я лежала рядом с сестрой и думала: с чего начать рассказывать? А потом послышались легкие, ритмичные вдохи и выдохи — Кейси уснула. * * * Я сделала, как советовал Саймон. До конца учебного года я продолжала жить в доме Ба; правда, после долгих колебаний все-таки перебралась в «среднюю» спальню, где все еще обитал мамин дух. Устроилась работать в аптеку — кассиршей на полставки; платила Ба ренту — двести долларов ежемесячно. Выдержала экзамен в Лиге. В двадцать лет уже была сотрудником патрульной полиции. На церемонии введения в должность никто из родных не присутствовал. * * * Кейси тем временем неудержимо деградировала. Стала резкой и очень непостоянной. При крайней нужде в деньгах нанималась барменшей, иногда работала у Рича, нашего двоюродного деда, в магазине запчастей или сидела с детьми безответственных родителей, готовых доверить самое дорогое столь сомнительной няньке. Подозреваю, что от случая к случаю она приторговывала «товаром» Фрэна Мулрони. Ночевала попеременно то у бабушки, то у приятелей, то прямо на улице. В последнем случае это всегда был Фиштаун, а не Кенсингтон — то есть, находясь на дежурстве, я Кейси не видела. Возвращаясь в бабушкин дом, никогда не знала, застану сестру или нет. Мы с ней почти не разговаривали. Кейси оставалась единственной, кто знал о моих отношениях с Саймоном. Его записку она случайно обнаружила в моих вещах (лишь много позже я сообразила: Кейси искала деньги). Едва я переступила порог спальни, сестра швырнула в меня этой запиской. — Совсем спятила, да, Мик? Не соображаешь, с кем связалась? Мне стало неловко. Саймон писал о восхитительной ночи, что мы с ним недавно провели в гостинице, и выражал надежду на повторение. Наши встречи стали для меня отдушиной. Впервые в жизни я была по-настоящему счастлива. Если нужно скрывать отношения, думала я, что ж: пусть они будут тайной. Моей, и только моей. Я судорожно схватила записку, спрятала на груди. Ничего не ответила сестре. Плохо помню ее дальнейшую речь. Кажется, Кейси сказала: «Этот твой Саймон — извращенец». Или выразилась еще резче: «Да он к тебе в трусы залезть пытался, еще когда ты соплячкой четырнадцатилетней была!» Сейчас при одном воспоминании о словах Кейси меня дрожь пробирает. С детства я стараюсь сохранять достоинство в любой ситуации. На работе даже с самыми отпетыми типами держусь в подобающих рамках. Дома, при Томасе, слежу, чтобы он грубого слова не услышал. Даже проявления сочувствия и вопросы о здоровье и деньгах представляются мне неприличными. Поэтому я никогда не жалуюсь — наоборот, изо всех сил делаю вид, будто у меня всё тип-топ, всё под контролем. В целом так оно и есть. — Ты не права, Кейси, — выдавила я тогда. Она рассмеялась. Смех прозвучал зловеще. — Э, да он тебе все уши лапшой завесил! — Ничего подобного. — Глупая ты, Мик. Кейси мотнула головой и впервые в жизни глянула на меня с искренней жалостью (раньше я ее жалела, а не наоборот).