Сегодня кенсингтонские улицы тише обычного. Мороз не отпускает, а совсем наоборот. Небо — бледное, ветер — низовой; стоит выйти из машины, и дыхание перехватывает, в груди становится больно. На улице — только самые стойкие. А еще те, кому позарез нужна доза. Сворачиваю в переулок. Слева — ряд из шести домов. Их тут называют «заколочос». В смысле, дома заколочены, потому что брошены. Без сомнения, служат приютом для нескольких обездоленных. Представляю себе интерьеры: дряхлая мебель, фотографии на стенах… Какую тоску, должно быть, вызывают в новых обитателях эти остатки чужого благополучия, свидетельства, что всего несколько десятилетий назад здесь жили дружные рабочие семьи! Отцы трудились на текстильной фабрике. Или на металлургическом заводе. Или (если дом очень старый) — занимались рыбной ловлей. В позапрошлую зиму на соседней заброшенной фабрике случился большой пожар. Полыхнуло, потому что двое замерзающих бездомных вздумали развести огонь в бочке. Один пожарный погиб. С тех пор к списку обязанностей патрульного полицейского прибавился новый пункт: отслеживать, не дымится ли где-нибудь. * * * Рация молчит уже целый час. В десять паркуюсь возле заведения Алонзо. Мне требуется кофе. Выхожу со стаканчиком в руке. Навстречу две девчонки, лет шестнадцати-семнадцати — я и раньше их здесь видела. Идут неспешно, жуют жвачку. Обе — в тряпочных кедах без носков. Прямо дрожь пробирает, как взглянешь. Не пойму, они «работают» или так просто, прогуливаются. Приблизившись, девушки, вопреки моим ожиданиям, не проходят мимо, демонстративно отвернувшись, и не таращатся на мою форму. Одна из них сразу подступает ко мне с прямым вопросом: — Про убийства копы знают? Раньше никто не спрашивал. Видно, слухи уже расползлись. — Конечно. Расследование ведется. Полагаю, результаты не заставят себя ждать. Стандартный, давно заученный ответ на подобные вопросы. Я обязана была ответить именно так, даром что мне известно немногим больше, чем этим девчонкам. Ловлю себя на привычном ощущении. Оно неизменно появляется, когда я говорю с Томасом об отце, а еще — в таких вот случаях. Итак, я чувствую себя виноватой, ибо лгу, и в то же время горжусь собой, ибо щажу чувства более слабого. Пусть этот грех — ложь — остается на мне; я его выдержу. И ради сына, и ради этих девчонок. Вспоминаю про видео. — Вот, взгляните, пожалуйста. Достаю сотовый телефон. Действительно, из убойного отдела скинули коротенький ролик. Прокручиваю его перед девушками, ставлю на паузу, когда появляется предполагаемый убийца. — Вы его, случайно, не знаете? Обе девушки смотрят с предельным вниманием. И отрицательно качают головами. В течение смены показываю ролик всем встречным. Похоже, никто нашего подозреваемого не видел. Две-три женщины при появлении Кэти Конвей бормочут что-то невнятное — не иначе, осознают собственную незащищенность, высокую вероятность того, что участь Кэти могла (и может) постигнуть любую из них. * * * Уже перед концом смены, около четырех, замечаю Полу Мулрони, которая до сегодняшнего дня где-то пропадала. Наконец-то она рассталась с костылями. Стоит, прислонясь к стене заведения Алонзо, курит. Глушу двигатель. Выхожу. Я не видела Полу с тех пор, как исчезла Кейси. Давно хотела с ней поговорить. Несмотря на нашу с Кейси ссору, Пола остается дружелюбной. «Это ваши сестринские дела», — так она однажды сказала. Обычно Пола приветствует меня улыбкой, может и в бок пихнуть шутя, поддразнить: «А кто это к нам пожаловал? Геморрой ходячий!» Но сегодня Пола смотрит сквозь меня. — Привет, Пола. Она молчит. — Рада тебя видеть, Пола. Понимаешь, Кейси пропала. Ты не в курсе, где она может быть? Пола качает головой. Делает затяжку. — Понятия не имею. — А сама ты когда ее в последний раз видела? Пола лишь фыркает. Не пойму, что на нее нашло. — Это ведь ты сказала Алонзо, что Кейси пропала, разве не так? Дело в том… Тут Пола взрывается. — Слушай сюда! Я с копами не треплюсь! Такого я не ожидала. Во всяком случае, от нее. Меняю тактику. — Как твоя нога? — Паршиво. Пола снова затягивается. Отступает от меня на дюйм. — Сочувствую. Что дальше говорить, просто не представляю. — Хочешь, я тебя в больницу отвезу? Пола отмахивается и снова трясет головой. — Видишь ли, у меня к тебе дело. Точнее, вопрос. — Валяй, задавай, — разрешает Пола. Но в голосе — пренебрежение, и посыл ясен: спрашивай, сколько влезет, отвечать все равно не буду. Достаю сотовый, включаю ролик. Любопытство пересиливает, Пола вглядывается в экран. При появлении Кэти Конвей она мрачнеет. — Это ж Кэти! Я ее знала. — Правда? Следует кивок. Теперь Пола глядит на меня почти с ненавистью. — Ну да. Девчонка, которую в Тайоге нашли. Зачем она мне это говорит, не пойму. — Славная была эта Кэти, — продолжает Пола. — Молоденькая совсем. Я и с мамашей ее знакома. Вот уж сука так сука. Она-то дочку и сгубила. Всё это Пола выдает, глядя мне прямо в глаза. Будто обвиняет. Подносит ко рту сигарету. Всякий раз, стоит мне вспомнить о Поле Мулрони, перед мысленным взором появляется одна и та же сцена: школьный холл, Пола во главе стайки самых бойких, самых симпатичных девчонок. Ведет их куда-то, смеется-заливается над чьей-то шуткой. Казалось бы, столько лет прошло, столько в наших жизнях изменилось — а я до сих пор тушуюсь перед Полой. — Ты знаешь, как погибла Кэти Конвей? Пола отвечает не сразу. В тоне — холод. — По-моему, об этом ты должна мне рассказать, а не наоборот. И снова я ловлю ртом воздух. — Кто из нас коп — я или ты? — язвит Пола. — Расследование ведется, — мямлю я. — Мы над этим работаем. — Еще бы вам не работать. Пола оглядывает улицу. По судорожности ее движений, по клацанью зубов я давно поняла: она в ломке. Нагнувшись, хватается за живот. Наверное, ее тошнит. — Еще бы вам не работать, — повторяет Пола. — Только, похоже, вы там не сильно напрягаетесь. Давно бы надо оставить ее в покое. Когда у человека ломка, ему ни до чего.