Я толкнула ногой дверь спальни и выкрикнула, еще не видя вторженца: — Не двигаться! Руки вверх! — Что еще за черт? — произнес незнакомый мужской голос. Рядом с чужим мужчиной была Кейси. Обоих я застукала стоящими посреди спальни, то есть в самом неподходящем месте, но по сбитому, скомканному пледу поняла — оба только что лежали на кровати. Оба были полностью одеты; едва ли они занимались сексом. Более того: мужчина производил впечатление гомосексуалиста. Но по лицу Кейси я поняла: ей за что-то стыдно. — Мик, — заговорила сестра. — А я… я думала, ты… на работе. Я медленно опустила пистолет. — То же самое я думала про тебя, Кейси. — А я… я это… расписание перепутала. П-п-познакомься: мой друг… Луи. Тот смущенно поднял руку. Предполагалось, что знакомство с Луи должно меня смягчить. Не смягчило. Вмиг я все поняла. По замедленной речи сестры, по характерному румянцу на скулах, по другим признакам стало ясно: Кейси взялась за старое. Я ничего не сказала. Прошла к комоду, стала выдвигать ящики. Ну конечно, вот оно: шприцы, жгуты, кислота. Миниатюрные прозрачные пакетики с немыслимой маркировкой. Медленно я задвинула ящик. Когда обернулась, «друга Луи» уже не было в спальне. Мы с Кейси остались одни. Сейчас Пола всё еще хохочет. Кажется, у нее истерика. Вон как голова мотается… — Кто он, Пола? Назови имя! — Да тот самый легавый, который заставляет ему отсасывать, не то в участок заберет. Отдышавшись от хохота, она добавляет: — А теперь, Мик, валяй, скажи, что именно этого легавого вы там у себя и подозреваете. Именно этого гребаного копа. Скажи, что давно его ведете. Это будет супер. Открываю рот прежде, чем обдумываю ответ. В голове мутно, на душе тошно. — Мы обязательно всё проверим, Пола. Виновный будет наказан. Пола меняется в лице. — За дуру меня держишь? — цедит она чуть слышно. — Так вот: я не дура. И уходит, прихрамывая. — Как он выглядит? — кричу ей вслед. Пола замедляет шаг. Стоит ко мне спиной, но ее слова слышны отчетливо: — Меня только впутывать не надо. На ходу она резко поворачивает голову. Глаза сверкают яростно, угрожающе. — Пола! Пола, напиши заявление! Она усмехается. — Ага, разбежалась… Дальнейшее доносится уже от угла: — Мне только заявы и не хватало. Чтоб у каждого легавого в черном списке очутиться. Пола исчезает за углом. Впервые за все годы, что я в профессии (которой всегда гордилась), меня начинает подташнивать от догадки: имеет место некое противостояние, очень важное, а я… я воюю на стороне неправой армии. * * * По дороге в участок звоню Трумену. Надо с ним посоветоваться. Может, он прольет свет на обвинение, выдвинутое Полой. На пятом звонке, когда я уже готова услышать металлический голос автоответчика, Трумен берет трубку. Ни «алло», «ни привет». Сразу: — Ты в порядке, Мик? — Я тебя от чего-то отвлекла? — Нет-нет. Что стряслось? — Ты ни у кого из… из наших… не видел случайно фуфайки с надписью «Уайлдвуд»? Трумен отвечает не сразу. — Вроде нет. А с какого боку тут фуфайка? На заднем плане женский голос спрашивает: — Трумен, кто это? Кто звонит? Сразу тушуюсь. — Я попозже перезвоню, если ты занят. — Я не занят. — Такую фуфайку, — говорю медленно, тщательно подбирая слова, — носит один… полицейский… который требует… особых услуг от женщин с улиц Кенсингтона. Иначе грозит забрать их в участок. Ты о нем не слыхал? Трумен молчит. Долго и напряженно. — Слыхал, — признается он с неохотой. — Да об этом типе все знают. «Кроме меня», — думаю я. Но молчу. — Трумен! — кричит неизвестная женщина. — Не отключайся, Мик, — говорит Трумен. Следует его монолог, приглушенный ладонью. Наконец он снова обращается ко мне: — Я перезвоню, о’кей? Мое «конечно» напарывается на короткие гудки. * * * Вернувшись в участок, сразу бегу к сержанту Эйхерну. В кабинете его нет. Нет и другого начальства. Но должна же я кому-нибудь изложить важную информацию. Наконец меня замечает капрал Шах.