— Ты просто молодчина. — Мне достается оценивающий взгляд и предположение: — Небось впервые соскочить пытаешься, а? — Откуда вы знаете? — Да ведь видно. Ты не изможденная. Те, которые годами употребляют, — на тех глядеть жалко. Замученные. Совсем как я. Она усмехается. Замученной я уже давно себя чувствую — с тех самых пор, как Томас родился. Переезд в Бенсалем меня просто доконал, а исчезновение Кейси стало последней каплей. Но эта женщина, конечно, говорит о другом. Знаю, о чем. Тоже насмотрелась на таких, которые то соскакивали, то опять срывались — и так годами, десятилетиями. В периоды воздержания у них такой вид, будто они просто ужасно хотят спать. — Ну, а на группу ты пойдешь, милая? — спрашивает женщина. — Кстати — тебе ночевать-то есть где? — Ее взгляд скользит к лестнице. — Там, наверху, сейчас шестеро живут — поэтому извини, я тебя приютить никак не могу. Хотя… Дай подумать… Она подходит к лестнице и кричит: — Тедди! Тед! — Спасибо, мне есть где жить, — говорю я. Женщина качает головой. — Не глупи. Найдется и для тебя местечко. Потеснимся. Сверху слышится мужской голос: — Звала, Рита? — Нет, правда, не стоит беспокоиться, — мямлю я. — У меня бабушка жива. Она меня пустит. Там тихо, в бабушкином доме… Рита смотрит с сомнением. Снова обращается к невидимому Теду: — Ты когда в Вест-Честер собираешься? — В пятницу, — доносится со второго этажа. — Вот, я же сказала — местечко найдется, — произносит очень довольная Рита. — В пятницу можешь заселяться, деточка. Или даже в четверг вечером. Только тогда одну ночь на диване поспишь — ничего? Снова отнекиваюсь, а Рита гнет свое: знаю, мол, все знаю. — Просто имей в виду — здесь тебя ждут. Или тебе платить нечем? Так это не беда. Я денег не беру, не волнуйся. Я ни от какой организации, я сама по себе. Действую по принципу «Передай добро дальше». От тебя требуется продукты в общий котел покупать, туалетную бумагу, бумажные полотенца — все такое. А за старое возьмешься — пинками выгоню, поняла? — Поняла, — вымучиваю я. Ужас как неудобно перед этой Ритой. Она смотрит вопросительно. — Странный у тебя выговор. Ты местная? Киваю. — А поконкретнее? — Выросла в Фиштауне. — Вот оно что… Думаю только об одном — как бы сбежать. Но ведь я даже не заикнулась о Кейси. — Запиши мой номер, — продолжает Рита. — Телефон-то у тебя есть? Достаю телефон. Она диктует номер, я начинаю его вводить — и вижу эсэмэску от Трумена. «Ты где?» «Рядом с К и А», — печатаю в ответ. Затем нахожу фото Кейси и протягиваю телефон Рите. — На что он мне? — Я ищу эту женщину. Всех о ней расспрашиваю. Я ее сестра. О ней уже около двух месяцев нет никаких известий. — Ай, бедняжка! Плохо дело! — сокрушается Рита. Берет телефон, отводит руку подальше, прищуривается. Увеличивает изображение. Хмурится. — Это твоя сестра? — Да. Вы ее знаете? Рита становится мрачнее тучи. Прикидывает что-то в уме, делает некие выводы. Внезапно свирепеет: — Убирайся из моего дома. Вон. Живо! * * * Никаких объяснений за этим приказом не следует. Я не успеваю еще сойти с крыльца, как дверь за моей спиной захлопывается. Оборачиваюсь напоследок, фиксирую в памяти безногую лошадь. Бегу к «Ниссану». Изо рта валит пар. По самые уши заныриваю в куртку. Глаза щиплет от слез. Кошусь по сторонам — может, появится Саймон. Он не появляется. Новое сообщение от Трумена. «За сколько доедешь до перекрестка с Сомерсет-стрит?» «За 2 минуты». Едва успеваю отправить ответ, как появляется новое сообщение. «Я на перекрестке с Лехай-авеню». Значит, Трумен на месте не стоит. Потому что, вероятнее всего, пытается оторваться от «хвоста». * * * До заявленного перекрестка мне легче дойти, чем доехать. Я уже практически там. Дождусь Трумена. Сейчас бы горячего чего-нибудь выпить… Холод когтит меня, пробирает до костей. Выбиваю дробь зубами. Вздрагиваю, услышав голос Трумена: — Мик, идем скорей. Я машину рядом оставил. Там и поговорим. Сажусь за руль. — Что у тебя, Трумен? Я и хочу услышать, что он разведал, и в то же время все во мне противится этой информации. Трумен понимает. Вид у него мрачный. Он прикидывает, как бы преподнести новость. — Трумен, не томи. — Короче, пошел я в этот дом. В переулке рядом с Мэдисон, — начинает он. — Ну, где три «Б» на стене. Стучусь в фанерку. Появляется Макклатчи. Весь обдолбанный. Ладно, думаю, это мне на руку. У него бдительность на нуле. Макклатчи мне кивает, спрашивает: «Ты кто?» Ну понятно: где ему меня узнать? Я говорю: «Я эсэмэсил. Насчет перепихнуться». Вижу — он еле-еле на ногах держится. Однако выдавливает: «Угу». А сам ни с места. Я: «Ну так что? Будет мне девочка или как?» Он: «Будет. Заходи». Захожу. В доме несколько уже кайф ловят, еще двое колются. На меня ноль внимания. Макклатчи приваливается к стенке и отключается. Холод собачий. Воняет дерьмом. Трясу этого урода за плечо. Он глаза открывает, моргает. «Где, — говорю, — твоя мобила? Хочу еще разок на девочек взглянуть». Он достает сотовый, открывает свой каталог. Листаю. Все женщины, которых он мне в прошлый раз показывал, на месте. А Кейси нет. Ну, думаю, попал я. Если сейчас его про Кейси спрошу — он смекнет, что мы с тобой заодно. А потом рассудил: а что мне терять? Нечего. Вдобавок он под кайфом — может, и не сообразит. И спрашиваю: «А рыжая где? В прошлый раз она мне глянулась». Макклатчи еле ворочает — что мозгами, что языком. «А, — говорит, — Конни!» «Значит, — уточняю, — ее Конни звать?» Он: «Конни… того… выбыла из строя». И голову наконец-то поднял. И знаешь, Мик, — лицо у него было как у коршуна, который жертву заприметил. Совсем другое лицо, короче. Он даже глаза в кучку собрал каким-то чудом. Тут двое восстали из мертвых и тоже на меня вылупились, будто я им всю идиллию нарушил. Будто от меня все проблемы. То было тихо-мирно, и вдруг изменилось что-то в комнате, понимаешь, Мик? А Макклатчи спрашивает: «Чего тебе далась эта Конни? Другую выбери». Я: «Не знаю. Люблю рыжих, что ж теперь со мной поделать?» А сам боком, боком — и к выходу. С Макклатчи глаз не свожу — вдруг у него нож или еще что? Вижу: он очухивается. Шагнул ко мне, встряхнулся. И спрашивает: «Тебя кто подослал? Сеструха ее? Ты легавый, что ли?» Тут я и свалил. Знаешь, Мик, колено-то мое, оказывается, работает не хуже прежнего. Бегу, а вслед несется: «Ты легавый, да? Легавый, так тебя растак?!» Трумен смотрит на меня, почесывает щеку.