Однако бутылку уже взяла и держу. — Вы не подумайте — это лимонад, — поясняет миссис Мейхон. — Я сама приготовила. Всегда делаю побольше и ставлю в холодильник. Если вам покажется терпковато, можно прямо в стакане подсластить. Я лично люблю покислее. — Я тоже. Спасибо. Спасибо большое. Томас успел развернуть свой подарок. Это шахматная доска и пластиковый пакетик с фигурами. Становится не по себе. Сын поднимает взгляд на меня — а не на дарительницу миссис Мейхон. — Что это, мама? Я почти шепчу: — Шахматы. — Кто лохматый? — переспрашивает Томас. — Не лохматый, а такая игра, — объясняет миссис Мейхон. — Называется шахматы. Интереснее во всем свете не сыскать. Томас осторожно, по одной, достает из пакетика фигуры, сортирует: сначала короли, затем ферзи, далее слоны, кони, ладьи и, наконец, пешки. Названия произносит миссис Мейхон. Я от каждого слова внутренне сжимаюсь. Не слышала их с отрочества. Со времен Саймона. Томас хватает белого слона, протягивает миссис Мейхон. — Он плохой, да? Фигура и впрямь выглядит зловеще: безглазая, с оскалом прорези. — Он может стать плохим, а может — и хорошим. Как и остальные фигуры, — миссис Мейхон улыбается. — Всё от ситуации зависит. Томас засматривает ей в лицо, переводит взгляд на меня. — Мама, а пусть миссис Мейхон с нами поужинает? Я-то рассчитывала провести тихий вечер наедине с сыном… Но теперь деваться некуда. И я говорю как можно радушнее: — Разумеется! Прошу вас, миссис Мейхон, останьтесь на ужин. Она, кажется, именно этого и ждала. — С удовольствием, Мики. Только учтите — я придерживаюсь вегетарианской диеты. Честное слово, не женщина, а шкатулка с сюрпризами. Заглядываю в кухонные шкафы, в холодильник, в морозилку. Везде хоть шаром покати. Придется варить спагетти и приправлять томатным соусом (самую малость просроченным). Яркости блюду придаст брокколи, чудом завалявшаяся в морозилке. Разговор не клеится. Надо поскорее накрыть на стол. Наконец мы уселись. Миссис Мейхон я устроила во главе небольшого стола, ей же первой положила спагетти. Мы с Томасом сидим друг против друга. Домашний лимонад разлит по стаканам. Он пахнет мятой — миссис Мейхон, оказывается, растит ее прямо на подоконнике. Делаю глоток — и словно получаю вкусовое подтверждение, что лето все-таки бывает в природе. А то я уже в этом разуверилась. Томас приканчивает свою порцию в три глотка. Жуем молча, и эта тишина напрягает Томаса. Ему хочется, чтобы я и миссис Мейхон подружились. Откашливаюсь. Решаюсь на вопрос. — Миссис Мейхон, вы и родились в Бенсалеме? — О нет. Я из Нью-Джерси. — Понятно. Хороший штат. — Да, очень хороший, — миссис Мейхон кивает. — Я росла на ферме. Фермы обычно не ассоциируются с Нью-Джерси. Но только не для меня. Продолжаем есть. Миссис Мейхон ляпнула соусом на свитер с олешками, и мне кажется — я несу ответственность за это пятно. Хоть бы миссис Мейхон подольше его не заметила, а то еще смутится… Переглядываюсь с Томасом. — Что же привело вас в Бенсалем? — Сестры Святого Иосифа, — просто отвечает миссис Мейхон. Киваю. Так вот кто эти монахини на старом фото, что я заметила у миссис Мейхон в доме… — Они преподавали в вашей школе? — Нет. Я сама была одной из сестер. — Одной из сестер? — повторяю машинально. — Да. Я была монахиней. Целых двадцать лет. Язык так и чешется спросить: «Почему же вы стали мирянкой?» Лучше не надо. Это, пожалуй, бестактно. * * * После ужина Томас усаживается за шахматную доску и начинает расставлять фигуры. — Иди-ка сюда, — зовет миссис Мейхон, похлопывая по дивану. — Я тебя научу. Я убираю со стола, мою посуду — медленно, вручную. Вдруг ловлю себя на том, что мои плечи развернулись, расслабились. Несколько месяцев я прожила в напряжении. Чувство, что за моим ребенком присматривает добрая и мудрая женщина, ни с чем не сравнимо. Впервые за долгое время я не терзаюсь угрызениями совести, я совершенно умиротворена. Позже Томас, вооруженный новыми знаниями, берется учить меня. Притворяюсь, что впервые слышу о поведении шахматных фигур. Томас пробует сыграть с миссис Мейхон. Она — само терпение, сама предупредительность. Перед каждым Томасовым ходом уточняет: «Ты хорошо подумал? Ну-ка, забери фигуру, переходи! Не спеши, взвесь все варианты». Наконец, после всех этих поддавков, Томас произносит: — Вам мат, миссис Мейхон! Он ликует, ручонки взлетают вверх, как в старом фильме «Приземление» (Саймон когда-то показал жест, Томас подхватил). — Я выиграл! — кричит он. — Миссис Мейхон тебе поддалась, — урезониваю я. — Ничего подобного! — протестует та. — Все было по-честному! * * * Томасу пора спать. Увожу его. Миссис Мейхон ждет в гостиной. По просьбе Томаса оставляю включенным ночник, кладу на постель набор супергероев, который сама подарила ему на прошлый день рождения. — Я тебя люблю, — шепчет Томас. Застываю. Холодею. Фраза не из моего лексикона. Уж конечно, Томас должен узнавать (и узнаёт) о моей любви не из пустых слов, а из действий. Я забочусь о нем. Я его обеспечиваю и защищаю. В слова никогда не верила — особенно в те, которыми описываются сильные эмоции. Фраза «я тебя люблю», по-моему, вся насквозь искусственная. Если не сказать «фальшивая». Такое мне только один человек говорил — Саймон. И вот чем все кончилось. — Где ты это слышал, Томас? — В телевизоре. — Я тоже тебя люблю. — А я сильнее люблю. — Ладно. Хватит. Спи. Стараюсь казаться строгой, но не могу сдержать улыбки. Миссис Мейхон, дожидаясь меня, сама задремала. Покашливаю. Она резко просыпается. — Надо же… Длинный день выдался, Мики. Кладет руки на колени, будто собираясь встать, но при взгляде на меня передумывает. — Вот что, Мики, я хотела вам сказать. Я в любой день — слышите, в любой — с удовольствием присмотрю за Томасом. Ваш сын — чудесный мальчик. А у вас в жизни трудный период. Качаю головой.