— Уверенность в чем? — В том, кто именно отец. На миг показалось — сейчас Кейси ударит меня. Такое лицо было у нее в театре. Я почти видела занесенный кулак — тот, из детства, из прежних времен, когда сестра не раздумывая бросалась на защиту слабого. Но нет, удара не последовало. Кейси молча переварила жестокие мои слова. Отвернулась и сказала: — Уходи. — Уходи, — эхом повторила ее соседка по комнате, указывая на дверь. Сейчас я осознаю: эта чужая женщина была предана Кейси больше, чем я — родная сестра. * * * Саймон отделался легким испугом. Я не закатила ему сцены. Не вынудила сознаться в неверности. Наоборот — когда назавтра он приехал, я сказала, что согласна с его мнением, что надо срочно спасать Кейси. — Она говорит, что беременна, — обронила я. — И что ребенок — твой. Саймон молчал. — Может такое быть, Саймон? — Я же тебя предупредил: она не в себе. — Она и вправду беременна? — Кто ее знает… Поживем — увидим. * * * В ту весну и в то лето я видела Кейси часто. Слишком часто. Она вернулась на улицу — будто вызов мне бросила. Колеся по району в патрульном автомобиле, я наблюдала сестру подпирающей стену, поджидающей клиентов. Я видела ее растущий живот. Может, в доме с красными геранями Кейси действительно воздерживалась, но теперь налицо были все признаки того, что она вновь употребляет, — красные склеры, мутный, застывший взгляд, фурункулы. Плюс ужасная худоба, при которой беременный живот казался чужеродным. С прискорбием должна признать, что беременность нисколько не отпугивала клиентов — наоборот, кажется, добавляла Кейси популярности. Сколько раз я лично видела, как автолюбитель, проскочив мимо, подавал назад, чтобы «снять» мою сестру. Пару раз я говорила Саймону, что не могу на это смотреть. Я думала о ребенке. Каким он родится? Что с ним станется? Я думала о маме — и о ее поступках. * * * В конце концов я обратилась за юридической помощью. Первый же юрист, Сара Хименес, заверила: оформить опекунство вполне реально. Ничего экстраординарного. Такое происходит сплошь и рядом, если мать ребенка или оба родителя являются наркозависимыми. Вдобавок Кейси только за последний год несколько раз арестовывали. Правда, есть одно «но» — мать должна свидетельствовать, что отец ребенка неизвестен. Если она назовет имя отца, придется уже у него просить письменного согласия на отказ от сына или дочери. — Мисс Хименес, — заговорила я, — а что, если мать ребенка не в себе? Что, если она назовет имя, взятое с потолка? — Тогда, — объяснила Сара Хименес, — большинство судей порекомендуют сделать тест на отцовство. Саймон выслушал эту информацию в молчании. Он вообще игнорировал любые упоминания о Кейси. Перестал с ней видеться, бросил попытки ее вытащить. Если я заговаривала о сестре, Саймон живо менял тему. Я, в свою очередь, игнорировала его реакции. Но вот я упомянула о возможности доказать, что связи с Кейси у Саймона не было — и Саймон не проронил ни слова. Тогда-то я и рискнула озвучить то, о чем в глубине души знала с самого начала. Разумеется, брать назад жестокое «Ты лжешь», брошенное сестре, было уже поздно. * * * Томас Холм Фитцпатрик родился 3 декабря 2012 года в медицинском центре имени Альберта Эйнштейна. Правда, Кейси хотела назвать ребенка Дэниелом, в честь нашего отца. Я не могла этого допустить. На родах я не присутствовала. Уже потом мне сказали, что Кейси поступила в больницу вся обколотая, плохо соображая, где она и кто она. Едва родившись, Томас был взят от матери и передан заботливым и опытным медсестрам, чтобы те проверили его на наличие абстинентного синдрома. Каковой не замедлил проявиться. Томас находился в отделении интенсивной терапии для новорожденных, а я только и ждала, когда его можно будет увезти. Несколько месяцев я готовила, планировала для Томаса другую, лучшую жизнь. Одну из спален порт-ричмондского дома (ту, где жила Кейси) я переделала в уютную, позитивную детскую. Интерьер был в спокойных и в то же время солнечных тонах — я надеялась, они станут цветовой прелюдией к будущему счастью моего мальчика. Цитаты из своих любимых книг я поместила в рамки и развесила по бледно-лимонным, размыто-оранжевым и нежно-бежевым стенам. Сами книги были давно куплены. Все сказки, все истории, которые читали моим ровесникам — но только не мне, — я собрала в детской. И дала себе слово: мой сын не ляжет спать без доброй сказки, он выслушает ее столько раз, сколько захочет. Никогда не наскучит мне читать Томасу на сон грядущий. С Саймоном я уже не общалась. Но мы заключили соглашение. Саймон отказывается от всех прав на Томаса, но остается в его жизни. Так он сам хотел. (На мой вопрос: «Зачем тебе Томас?» он с гордостью ответил: «Всегда довожу до конца начатое».) Я сказала: «Отлично, тогда обеспечь Томасу достойное образование. С остальным я и сама справлюсь». Он кивнул. Юридически мы ничего не оформляли. Устное наше соглашение держалось на обоюдных угрозах. Я клялась, что в случае чего сообщу куда следует о том, как начиналась наша с Саймоном связь. Тот клялся, что потребует опекунства над собственным сыном, что отберет у меня Томаса. Словом, мы были честны друг с другом. Каждый месяц я получала чек. Плата за детский сад в Спринг-Гарден, и ни цента больше. В обмен, так же ежемесячно, Саймон забирал Томаса на целый день. Поначалу тот дичился, но очень быстро общение с отцом, да еще не дома, а где-нибудь в музее, парке или кафе, стало для него праздником. Томас предвкушал каждую встречу недели за две, а то и за три, и потом еще долго делился со мной впечатлениями. Кого мы не включили в соглашение, так это Кейси. * * * С сыном расставаться Кейси никак не желала. В родильной палате клялась, что завяжет. Навсегда. Насовсем. Но факты были красноречивее клятв. Баллы по шкале Финнегана[25] у Томаса зашкаливали; клинические проявления НАС, вызванные огромными дозами и разнообразием наркотиков, которые употребляла Кейси, были кошмарны. Вполне ожидаемо, Томаса на сутки забрали органы опеки. Суток им хватило, чтобы выявить ближайших родственников. Назавтра они позвонили — бабушке и мне. — Ты рехнулась, Мики, — повторяла Ба. — Не понимаешь, во что ввязываешься. В курсе вообще, каково растить ребенка одной? Но я уже все решила. — Да, — сказала я социальному работнику. — В моем доме места для малыша достаточно. * * * Сначала я планировала оформление полной опеки, но мы с Сарой Хименес сошлись на том, что лишать Кейси родительских прав не следует. Надо, фигурально выражаясь, оставить дверь открытой: если она завяжет — пожалуйста, пускай навещает сына. Однако, по моей просьбе, Сара потребовала особой оговорки: Кейси нельзя видеться с Томасом, пока та не пройдет особые тесты на наличие наркотиков в организме. Прошла ли она хоть один такой тест? Нет. Возмущалась ли, пыталась ли вернуть себе права на посещения? Да. Неоднократно. К сыну ее не пустили ни разу. В итоге я все-таки получила полную опеку. Суд постановил, что это в интересах ребенка; решение, которое далось бы легко каждому ответственному судье. Ответственность — вот ключевое слово; у меня-то ее предостаточно. Плюс моральные устои. Плюс трезвый образ жизни. Плюс собственное жилье. Плюс стабильная работа. Все шансы, что сын Кейси — то есть теперь уже мой сын — получит хорошее образование. * * * Начальству и Трумену я сказала, что усыновила ребенка.