— Не бойся меня. Ей, наверное, не больше четырнадцати. — Я не по делу. Просто хотела с ним поговорить. Если он здесь. Я не говорю «если он жив», но фраза вертится на языке. — Минутку подождите, — произносит девочка. Исчезает в доме, но дверь оставляет открытой. А если она — дочь моего отца? Моя единокровная сестра? Рот у нее чуть похож на рот Кейси… Заглядываю в дом. Чистенько, аккуратненько. Лестница на второй этаж; направо от входа — гостиная. Мебель старая, но не замызганная. Выбегает небольшой терьер, обнюхивает мои ботинки, поднимает дыбом шерсть на холке. Пытаюсь заслонить ему выход, отпихиваю ногой от двери. Не хватало, чтобы пес выскочил и потерялся. В доме тихонько включено радио, передают рождественские мелодии. Девочка что-то долго не возвращается. Может, она оставила дверь открытой, приглашая меня за собой? Этак все тепло из дому выдует. Я и сама озябла. Дышу на руки и вдруг вижу: кто-то идет вниз по лестнице. Сначала появляются босые ступни, затем — лодыжки в серых тренировочных штанах. Мужчина. Лет пятидесяти. Темноволосый. Отец. Мой отец. — Микаэла, это ты? Киваю в полумраке. — Хорошо, что ты сама меня нашла. А то хозяйка твоя такая скрытная… * * * Он оглядывается, сует ноги в ботинки, нашаривает на столе связку ключей, выходит ко мне на крыльцо и закрывает за собой дверь. — Поедем покатаемся, Микаэла. Ехать или не ехать? После находки в доме Ба мое мнение об отце изменилось. Но откуда мне знать его мотивы? И потом, я до сих пор понятия не имею, где Кейси. Отец замечает мою нерешительность. — Хочешь — сама за руль садись. Хочешь — я поведу. Ты ж на машине, да? — Да. Я думала, ты умер, — бросаю прежде, чем отец успевает пристегнуться. Он усмехается. — Да вроде живой. — Тычет пальцем себе в ладонь. — Точно — живой. Пока. Мне с ним неловко. Стесняюсь я его, что ли? Думаю: как он меня находит, после стольких лет? Может, разочарован? Сама себя корю за эту мысль, за эту тревогу. Решаю молчать, пока отец не заговорит. Ждать приходится долго. * * * В конце концов отец сообщает: он искал нас обеих, меня и Кейси. Давно уже. С наркотиками завязал тоже давно — в 2005 году. Мы обе были уже взрослыми; он подозревал, что мы его ненавидим — мы ведь не отвечали ни на письма, ни на открытки. Ну и он не лез в нашу жизнь. Раз мы не хотим общаться — ему оно надо? Такое оправдание себе нашел. — А потом Джесси… — говорит отец — и умолкает. Начинает заново. — Джесси — моя дочка. Ей двенадцать. В этом году как пристала: где да где мои сестры, да почему я с ними — с вами то есть — не контачу? Сама хотела познакомиться, так я понял. Ну и думаю: воды немало утекло, может, вы с Кейси теперь меня и примете… Я в свое время напортачил, знаю. Виноват перед вами. Но я завязал, я больше — ни-ни. Вот и решил: попытка не пытка. Всегда жалел, что с вами так вышло. Ну, ладно, решить — решил; а как вас найти? Бабка ваша, понятно, тут мне не помощница была бы. Вот я и нанял одного бывшего копа. Он подрабатывает — выслеживает неверных мужей и жен. Согласился и вас, того… выследить. Справился. Причем быстро. Что значит — профи! — продолжает отец. — Кейси в Кенсингтоне отыскал, тебя — в Бенсалеме. Оба адреса принес и говорит: «Теперь всё в твоих руках». Отец елозит локтем по подлокотнику. Нервничает. — Я начал с Кейси — коп этот сказал, ей реально плохо. Я напрягся. Это было месяца три-четыре назад. Нашел ее в трущобах. Она меня узнала не сразу, а сам я в жизни ее не узнал бы. Разговор у нас долгий вышел. Решили, что Кейси у меня поживет. Она сказала: «Приду. Только дай мне еще один день». Я ей: «Слушай, я больше не того… не употребляю. Но я знаю, каково оно. Давай и ты завязывай». Назавтра заехал за ней — а ее и след простыл. Тогда я к тебе помчался, в Бенсалем. Открывает мне старушка. «Нету дома, — говорит, — что передать?» Кошусь на отца, вспоминаю, как выпытывала о нем у миссис Мейхон. Осознаю: отец и впрямь похож на Саймона, по крайней мере, по общим характеристикам. Во всяком случае, оба подходят под описание миссис Мейхон. Оба высокие, худощавые, темноволосые. И татуировка под левым ухом у отца имеется. В полутьме, правда, ее не разглядеть. — Ну, думаю, профукал ты, Фитцпатрик, двух дочек разом. Паршиво, а что поделаешь, — продолжает отец. — Живу дальше. Где-то через месяц звонок в дверь. Кейси. Куда пропала, почему — не отвечает. Запястье у нее сломано — а кто сломал, как — не добьешься. «Зато, — говорит, — я беременна. Ребенка хочу оставить. Сама воспитывать буду. И соскочить хочу». Машина едет практически на автопилоте. Выкручиваю руль налево-направо, в зависимости от команд навигатора. Хоть убей, назад дорогу сама не найду. Отец откашливается. — Сама понимаешь, Микаэла, — мне с ней туго пришлось. Но я себе говорил: вот шанс исправить прошлое. Вдобавок я сам — бывший; знаю, почем фунт лиха. Мало соскочить — надо еще и удержаться. До сих пор два-три раза в неделю на группу хожу. Могу и Кейси с собой брать. Куратора ей подыщем. Выкарабкаемся. Тем более у меня работа хорошая. Я ведь, Микаэла, университет кончил. А ты думала! Высшее техническое имею. Спец по информационным технологиям твой папка. Зарабатывает — дай бог каждому. Короче, хватит денег и на Кейси, и на малыша. Краем глаза вижу: отец ждет моей реакции. Хочет, чтобы я им гордилась? Я пока не горжусь. — В общем, — продолжает он, — Кейси сказала, что уже слезает. Когда может достать субоксон — принимает его. Но я ее к врачу отвез. Тот говорит: «Таким беременным не субоксон нужен, а метадон. Причем регулярно». Записали мы ее на метадоновую программу. С тех пор она держится. — Значит, она у тебя, — выдавливаю я. — Вот именно. В этом самом доме. — Значит, она жива. — Живехонька. Долго молчу. — А мне с ней увидеться можно? Теперь долго молчит отец. — Тут такое дело… По-моему, она тебя видеть не захочет. Она мне про своего сына всё рассказала. Меня передергивает. Едва не кричу: «Это мой сын! Мой!» — Она, Микаэла, с этого и начала. С сына. Как порог переступила — так сразу и выложила. «Я, — говорит, — с ней ничего общего иметь не желаю». Это с тобой. Отец усмехается и продолжает: — Знаешь, что странно? Чем дольше она держится, тем больше о тебе говорит. — Ей до полного очищения еще как до неба, — цежу я. Жестоко получилось. Зло. Но отец, кажется, вполне согласен. Это ясно по его лицу, по мутному силуэту, который и виден только благодаря тусклым уличным фонарям. — Понимаю тебя, Микаэла, — мягко говорит отец. — Так многие думают: что дурь, что метадон — разница невелика. Он умолкает, и я не выдерживаю: — А ты другого мнения? Отец пожимает плечами. — Не знаю. Не помню. Я и с метадона тоже соскочил. Но в самом начале он был мне нужен. Без него я бы до сих пор кололся. Некоторое время мы оба молчим. Продолжаю рулить. Теперь я на широком, прямом шоссе. Никаких зигзагов, никаких поворотов. Внезапно вижу мерцающую гладь. Впереди — река, что пролегла через всю мою жизнь. Никуда от нее не денешься. — Вправо забирай, — говорит отец. — Не то с моста сорвешься. Но я просто жму на тормоз. Гашу фары, полосующие тьму. — Ты у Кейси с языка не сходишь, — продолжает отец. — Ей тебя не хватает. Ей нужна семья.