Фрэн Мулрони, старший брат, произносит надгробную речь — не столько о достоинствах покойной, сколько о ненависти к убийце. «Кто бы это ни совершил», — как заведенный, повторяет Фрэн, трясет головой, намекая: уж я бы выразился, не будь это место свято. Патер Стивен предупреждающе покашливает. Фрэн спохватывается — надо сказать и о сестре. Но получается новая гневная речь — как сестра дошла до такого состояния и кто виноват. Фрэн вспоминает ее чувство юмора, говорит, что малышкой она была просто прелесть. Снова заводится: «Не знаю, как это случилось»; «Ей следовало быть осмотрительнее, думать, с кем связывается». Это говорит человек, который подсадил на колеса всех, до кого сумел добраться. * * * Церемония закончена. За причастием выстраивается очередь. Первыми стоят Фрэн с матерью и какой-то пожилой мужчина, возможно дед Полы. Кейси так и не пришла. Проскальзываю в боковой неф, останавливаюсь сразу за группой женщин, слишком хорошо знакомых мне по патрульной службе. Все они — подруги Полы, а следовательно, и моей сестры. Утыкаюсь в смартфон. Если на меня оглянутся — пусть не думают, что я пришла выслеживать да вынюхивать. Конечно, эти женщины — по крайней мере, многие из них — узнали меня, хоть я и в штатском. Они тихо переговариваются; мне слышны лишь отдельные слова, особенно часто мелькает характеристика «этот выродок». Сначала я подумала — речь о Фрэне Мулрони. Женщины косились в его сторону, вот я и составила такое мнение. Но прозвучало слово «легавый», сообщив разговору совсем иную окраску. Затем кто-то произнес «оборотень, мать его так». Затем процедили «поручитель хренов». Мне видны только затылки говорящих, но женщины наклоняются друг к другу, и тогда удается поймать выражение лиц — уголок поджатых губ, злой прищур. Внезапно та, что возглавляет группу, обернувшись к подруге, замечает мой взгляд. Она цепенеет, шипит: — Тихо! Тут легавая! Теперь на меня таращатся все четверо. Опускаю глаза, смотрю на экранчик смартфона, боковым зрением вижу: трюк не удался, я привлекла внимание. Так просто не отделаюсь. Ближайшая ко мне женщина в лиловых джинсах мала ростом, коренаста. Явно не слабачка. Она тычет в меня пальцем — почти касается солнечного сплетения. Делать нечего — поднимаю взгляд. — Ну ты и сука. Это ж до того обнаглеть — на отпевание припереться! Волосы у нее кое-как собраны в низкий хвост, приглажены, прилизаны. Возможно, простой водой смочены. Длинные серьги цепляются за воротник. — Что вы сказали? — Сказала, что таких наглых тварей еще поискать. Остальные, как по команде сунув руки в карманы и выдвинув подбородки, начинают на меня надвигаться. — Канай отсюда, — велит женщина в лиловых джинсах. — Не понимаю, в чем дело. — Тупая, что ли? Изо всех нелицеприятных характеристик именно «тупую» я не терплю от слова «совсем». Женщина в лиловых джинсах прищелкивает пальцами перед моим нахмуренным лицом. — Алё! Ты! Слышишь? Канай, говорю, отсюда. Для тупых поясняю: проваливай. Домой топай. Некое движение за спинами моих обидчиц. Кто-то вошел, кто-то пробирается против течения толпы. Не сразу узнаю эту женщину. Волосы у нее светло-каштановые — то есть оттенок максимально приближен к естественному, который мне помнится с детства. Лицо бледное. Очки. Раньше она очков не носила. Кейси. Моя сестра. * * * Как странно — Кейси выглядит одновременно и здоровой, и измочаленной. Куртка на ней расстегнута — не сходится на объемном животе. Видны белая рубашка и серые тренировочные штаны. Наверное, единственные, которые она сейчас может надеть. Кейси пристраивается в конец очереди за причастием. Женщина в лиловых джинсах оглядывается на подруг, и вот уже две из них, не сговариваясь, шагают ко мне, хватают под локти. — Не вздумай шум поднимать, — шипят мне в ухо. — Имей уважение. Похороны, как-никак. Включаются приемы самозащиты, усвоенные в полицейской академии. Выворачиваюсь, и от моего резкого движения одна женщина оказывается на четвереньках, а другая сама отшатывается, выпустив мой локоть, но упрямо цедит: — Э, нет! Она еще кое-что сделала! Принимаю боевую стойку. — Вы чего-то недопоняли. Перепутали меня с кем-то. И тут Кейси подставляет плечо. В прямом смысле. — Эй! Из-за чего сыр-бор? На меня она не глядит — только на этих четверых. — Эта сучка руки распускает! — отзывается женщина, которую я поставила на колени. Забыла, наверное, кто первый руки распустил. Кейси по-прежнему избегает смотреть мне в лицо. — Она сейчас извинится. Мики, извинись. — Еще чего не хватало… — завожу я, но Кейси пребольно пихает меня локтем под ребро. — Извиняйся, Мики. Делай, как я говорю. — Извините, — выдавливаю я. Женщина в лиловых джинсах пристально глядит на мой лоб — можно подумать, на нем мишень нарисована. Затем оборачивается к Кейси. Качает головой. — Против тебя, Кейси, мы ничего не имеем. Сестра есть сестра, это ж ясно. Только вот что я тебе скажу: не расслабляйся. Спиной к этому оборотню не стой. Кейси переводит взгляд с меня на нее и обратно. Вдруг, словно в ее мозгу встала со щелчком на место последняя деталька пазла, показывает женщине в лиловых джинсах средний палец, а меня грубовато обнимает за плечи и тащит к выходу, мимо матери и брата Полы, явно смущенных. Вот так же вела себя Кейси в детстве. Так же вставала на мою защиту; казалось, даже ждала, даже хотела, чтоб меня обидели. Под хоровое «Бу!» выбираемся из церкви. Напоследок та, в лиловых джинсах, снова советует Кейси не стоять спиной к «этому оборотню» — ко мне то бишь. Кейси молчит, однако вместе со мной идет к машине. Дыхание у нее прерывистое. Не представляю, как начать разговор. — Спасибо, — выдавливаю я. — Сдалось мне твое «спасибо», — сестра фыркает. Мы уже у машины. Надо решаться — либо продолжать, либо ехать восвояси. Впервые Кейси встречает мой взгляд. — Папа сказал, ты меня искала. Нарочно за мной приехала. — Вовсе нет. Хочу добавить — «больно надо». Но выдаю совсем другое: — Я беспокоилась. Кейси складывает руки на груди. Точнее, на животе. — Мики, — произносит она после долгой паузы. — А что это там, в церкви, было? Оборотень-чмоборотень — о чем девчонки говорили? — Понятия не имею. — Точно? А если подумать как следует? Сглатываю. Если подумать — речь шла о Поле Мулрони. О том, как я посоветовала ей написать заявление. О том, что она ответила. «Мне только заявы и не хватало. Чтоб у каждого легавого в черном списке очутиться». — Нет, Кейси. Я правда не знаю, что они имели в виду.