— А ты хорошо себя вел? Был послушным мальчиком? — Да. Взглядываю на Бетани, ища подтверждения или опровержения. Бетани уже уткнулась в телефон, уже на низком старте. Не в первый и не во второй раз думаю, что надо сменить няню. Томас с Бетани не ладит. Дня не проходит, чтобы он вслух не вспомнил свой садик, тамошних приятелей и воспитателей. Но из-за моего графика — две недели дневные смены, две недели ночные — приходящую няню еще попробуй найди. Бетани, девица двадцати одного года, подрабатывает гримером. Имеет свободный график и вдобавок берет недорого. Впрочем, плюсы ее мобильности полностью нивелируются ее ненадежностью. В последнее время Бетани только и делает, что врет по телефону — мол, приболела. В результате я израсходовала почти все положенные мне отгулы. А в те дни, когда Бетани все-таки изволит появляться, она опаздывает, в результате чего я тоже опаздываю, в результате чего сержант Эйхерн все сильнее мною недоволен. Благодарю Бетани, расплачиваюсь с ней. Она уходит. Ни «спасибо», ни «до свидания». Как обычно. Зато в доме сразу легче дышать. Томас глядит на меня. — А когда я в садик вернусь? — Томас, ты же знаешь — садик от нашего нового дома слишком далеко. На будущий год, в сентябре, ты пойдешь в другой садик — или забыл? Томас вздыхает. — Потерпи немножко. Меньше года осталось. Снова вздох. — Разве тебе так уж плохо с Бетани? * * * Конечно, меня мучает совесть. Каждый вечер после дневной смены да еще, как правило, по утрам я пытаюсь компенсировать сыну издержки торчания с Бетани. Я сажусь с ним на пол, и мы играем, пока Томас сам не устанет. Еще я учу его всему, что нужно знать о мире; впрок набиваю маленькую головку информацией, воспитываю в нем стойкость, тормошу любопытство — чтобы хватило на время «без меня», на бесконечные недели, когда я работаю во вторую смену и не имею возможности сама укладывать сына спать. Сегодня он в радостном возбуждении. Показывает, что соорудил в мое отсутствие. Это целый город с вокзалом. Вот и деревянные паровозики (я купила их у бывшего владельца); вот шары из бумаги — они символизируют скалы, горы и дома. А банки и бутылки, выуженные Томасом из мусорницы, вполне сошли за деревья. — Бетани тебе помогала, Томас? Спрашиваю с надеждой. — Нет. Я всё сделал сам. В голосе — гордость. Где Томасу понять, что в ответ я хотела бы услышать: «Да, Бетани помогала». Для неполных пяти лет Томас высокий и сильный мальчик. Он очень подвижный и чересчур догадливый. А еще красивый. Он так же красив и так же умен, как Саймон. Но, в отличие от своего отца, Томас — добрый. * * * Ни назавтра, ни на второй день, ни на третий из убойного отдела не звонят. Проходит две недели. Эйхерн упорно назначает мне в напарники Эдди Лафферти. То ли дело было с Труменом. И даже в одиночку, как после его травмы. При нынешнем урезанном бюджете патрульных редко отправляют на машине по двое, но наш тандем был исключением. Трумен и я сработались идеально, довели реакции практически до синхронности. Результативность была лучшая по району. Едва ли эффект от патрулирования в паре с Лафферти дотянет до прежних успехов. Теперь каждый день я выслушиваю излияния Эдди. Он распространяется о своих гастрономических, музыкальных и политических пристрастиях. Он трындит о бывшей жене № 3; он критикует миллениалов и стариков. Я отмалчиваюсь. Я еще молчаливее, чем в день первого совместного патрулирования — если такое возможно. Нас переводят из утренней смены в вечернюю. Теперь мы колесим по району с четырех до полуночи. Усталость давно сделалась привычной. Тоскую по сыну. Уже неоднократно (пожалуй, слишком много раз) спрашивала Эйхерна о той молодой женщине, найденной в Трекс; опознали ее или нет? Установили причину смерти? Неужели убойный отдел не имеет к нам вопросов? Сержант Эйхерн неизменно отмахивается. * * * В понедельник, в середине ноября (мертвое тело обнаружили почти месяц назад), иду к Эйхерну до начала смены. Сержант занят возле копира. Не успеваю я рот раскрыть, как он резко оборачивается и бросает: — Нет. — Чего нет? — Новостей нет, — поясняет Эйхерн. — До сих пор не получены результаты вскрытия? А еще что-нибудь известно? — Почему вас это так интересует, Фитцпатрик? Сержант Эйхерн смотрит с каким-то странным выражением. Вроде даже улыбается. Дразнит меня, что ли? Похоже, у него есть некий козырь… Делается не по себе. Кроме как с Труменом, я ни с кем из коллег не говорила о Кейси. И у меня ни малейшего желания начинать этот разговор прямо сегодня. — Просто, по-моему, это очень странно, сержант Эйхерн. Почти месяц, как тело найдено, а о погибшей до сих пор нет данных. Согласитесь, это наводит на мысли. Эйхерн испускает тяжкий вздох. Кладет ладонь на крышку копира. — Уясните себе: это сфера убойного отдела, а не наша с вами. Я слышал, результаты вскрытия ничего не прояснили. А поскольку личность жертвы не установлена, подозреваю, что убойный отдел занялся более спешными делами. — Вы шутите? Прикусываю язык, но поздно — вопрос уже сорвался. — Нет, я серьезен, как инфаркт, — цедит Эйхерн. Это его любимое присловье. Он отворачивается к копиру. — Эту женщину задушили, — говорю я. — Все признаки удушения налицо. Сама видела. Эйхерн напрягается. Я его прессую, это ясно. А он не любит, когда его прессуют. Некоторое время стоит ко мне спиной, руки в боки, ждет, когда копир выплюнет копии документов. Молчит. * * * Трумен сказал бы: уходи подобру-поздорову. «Это политика, Мик; кругом одна политика, — вот его слова. — Главное — правильно выбрать, к кому подмазываться. Подмазывайся к Эйхерну, если это нужно для самосохранения». Но у меня подмазываться никогда не получалось. Правда, я предприняла несколько попыток. Например, я знаю, что Эйхерн обожает кофе; вот я и дарила ему кофе на Рождество. Один раз купила пакет кофейных зерен в бутике рядом с садиком, в который ходил Томас. — Ну, и что это? — спросил Эйхерн, уставившись на пакет. — Кофе в зернах. — То есть теперь уже и молоть надо самому? — Да. — У меня нет кофемолки. — Вот как. Ну, может, на следующее Рождество… Эйхерн натянуто улыбнулся, сказал: «Не заморачивайтесь», вежливо поблагодарил. Увы — мои усилия к оттепели не привели. Поскольку сержант руководит нашим подразделением, именно от него зависит, в какую смену и с кем я попаду, и именно ему я отчитываюсь в девяти случаях из десяти. Патрульные, которым Эйхерн благоволит, — сплошь его приятели. Главным образом, мужчины. Их мнение он спрашивает, их соображения выслушивает со вниманием, то и дело кивая. Сама наблюдала такую сцену с Эдди Лафферти. Легко представляю обоих в школьной бейсбольной команде: Эйхерн — лидер, Лафферти — запасной. Эту же схему они и на службу перенесли. Похоже, она обоих устраивает. Вывод: Лафферти умнее, чем кажется. Или хочет казаться. * * * Наконец копии готовы. Эйхерн забирает их, со стуком выравнивает стопку. Я все стою. Молчу, жду ответа. В ушах звенят слова Трумена: «Уходи, Мик».