Лишь когда Трумен скрывается за поворотом, я выскакиваю из машины и бегу следом. Не хочу его упустить. Слава богу, вот он, маячит передо мной. Правда, теперь я слишком к нему приблизилась. Куртка у меня с капюшоном; это кстати. Надеваю капюшон, вжимаюсь в стену — пусть Трумен пройдет несколько шагов, пусть расстояние не будет подозрительно малым. А то меня засекут. Трумен двигается по Аве. Между нами футов сто. Сворачивает налево, открывает дверь забегаловки. Прежде чем войти, косится по сторонам. Исчезает за дверью. И я наконец-то понимаю, ГДЕ мы находимся, КУДА вошел Трумен. * * * Витрина заведения мистера Райта не претерпела никаких изменений. Сбоку по-прежнему торчит вывеска «Товары». А вот и они сами: пластиковые куклы пучат мертвые глаза. Тарелки, кастрюли, ложки и вилки пылятся на тех же полках. Витрина настолько перегружена, что не видно происходящего в магазине. Ну и что мне делать? Войти? Засвечусь раньше времени. Трумен живо сочинит причину, почему его занесло в Кенсингтон. Ждать, пока он выйдет? Провороню что-нибудь важное — сделку, а то и перевоплощение. Ладно, выжду ровно десять минут. Если Трумен не появится — сама пойду за ним. На тридцать футов отдаляюсь от двери, смотрю на смартфон — который час? Прячу смартфон обратно в карман. Время пошло. * * * Трумен появляется минуты через четыре, со здоровенным черным чемоданом на колесиках. По тому, как он его везет, ясно: в чемодане что-то тяжелое. Теперь Трумен забирает к югу. Следую за ним. Он сворачивает на Кэмбрия-стрит, проходит еще несколько сотен футов и скрывается в аллее. На малых улицах, каковой является Кэмбрия-стрит, пешеходов практически нет. В любой момент Трумен может оглянуться и увидеть меня. Крадусь на цыпочках, чтобы он хоть шороха шагов не уловил. Ох, упустила-таки… Вдруг слышится стук закрывающейся двери. Впереди — всего шесть домов, причем два из них — коробки без крыш. Остальные четыре — целые, но явно заброшенные. Держусь ближе к стенам, готовая, если что, нырнуть в зловонную пустоту бывшего жилья. Напрягаю слух. Может, различу какие-то намеки на деятельность Трумена в этих заколочос. Но слышно только мое собственное тяжелое дыхание да биение крови в висках. Доносится шум транспорта с Аве; вот прогрохотала электричка. Двигаюсь дальше. Заглядываю в щели меж фанерками, которыми забиты оконные проемы. В первых двух домах ничего не видно. В третьем — некое движение, тень, скользнувшая по комнате. Приставляю ладони к вискам, чтобы затемнить остальной мир, чтобы тьма в заколочос не была столь глухой. Нет, всё замерло. Вдруг раздается голос. Принадлежащий Трумену. Тихо, очень тихо он говорит с человеком, лежащим на полу. Слов, конечно, не разобрать. Трумен наклоняется, мне теперь его не видно. Мне не видно, чем он занят. Думаю о Кейси. Обо всем, что она пережила на этих улицах за десять лет. Думаю о Поле Мулрони. Рука сама собой вытаскивает пистолет, нога толкает незапертую дверь. Вжимаюсь в притолоку на случай выстрела. Так меня учили. Чтобы не торчать в дверном проеме, не быть легкой мишенью. Глаза, как всегда слишком медленно, адаптируются к темноте. Трумен вскидывает взгляд. — Не двигайся, — командую я, целясь ему в грудь. — Ни с места. Руки за голову. Он повинуется. Озираюсь по сторонам. На полу — женщина. Подробностей внешности не видно. Видно только, что она лежит между Труменовых ног. А чуть поодаль — закрытый чемодан. Не опуская пистолета, начинаю допрос. — Это кто? — Мики! — узнает меня Трумен. — Кто на полу? Она ранена? Отвечай! Голос дрожит, словно я не требую ответа, а молю о нем. — Какого черта тебе здесь понадобилось, Мики? — тихо, устало спрашивает Трумен. — Не твое дело! Заткнись! — Пушку опусти. Слышишь, Мики? Еще чего. Стволом указываю на чемодан. — Что в чемодане? Ну? — Сейчас покажу. Открою и покажу. Лежащая за это время даже не шевельнулась. Трумен на четвереньках подползает к чемодану. — Я только сотовый возьму, ладно, Мики? Медленно, очень медленно он выуживает телефон из нагрудного кармана, жмет на кнопку. Экранчик вспыхивает, Трумен направляет луч на чемодан, расстегивает «молнию», поднимает крышку. Мне не видно, что там внутри. Делаю два шага, заглядываю. Фуфайки, перчатки, шапки, шерстяные носки. Гелевые обогреватели для рук и для ног — тепла хватает часов на восемь-десять. Энергетические батончики. Шоколадки. Бутилированная вода. И, наконец, в отдельном сетчатом кармане — около дюжины доз назального спрея «Наркан». — Ничего не понимаю, — мямлю я. Боковым зрением вижу: фигура на полу подает признаки жизни. Отскакиваю, снова направляю пистолет на Трумена. — Он еще в сознании, — поясняет тот. — Но медлить нельзя. — Он? Кто — он? — Картер. По крайней мере, так он представился. Приближаюсь медленно — меня удерживает стыд. И впрямь, никакая это не женщина. Это юноша-афроамериканец. На вид ему лет шестнадцать-семнадцать. Возраст Кейси, когда я впервые увидела ее в таком состоянии. Юноша истощен; судя по одежде, косит под панка. Веки подведены черным карандашом. Старается выглядеть старше, но его выдает мальчишеская тщедушность. Вот только что шевелился — а теперь лежит как мертвый — О нет! Трумен не реагирует на мой возглас. — Нет! — повторяю я. — Ну что — сама его ширнешь или лучше я? — спрашивает Трумен, кивая на чемодан с назальным спреем. * * * Долго ждем «Скорую». Картеру гораздо лучше. Он сидит на земле, размазывает слезы по щекам, скулит: — Не поеду в больницу! Мне идти надо! Рукава свитера длинные, закрывают пальцы. Картер еще и удерживает их, тянет вниз. Пытаюсь погладить его по плечу — он сбрасывает мою ладонь. — А ну-ка полегче, — командует Трумен, и Картер сникает, покорный. Трумен держится в сторонке, избегает глядеть на меня. Несколько моих попыток попросить прощения — за сегодняшнее, за то, что было в баре «Герцог», вообще за все — терпят крах. Открываю и закрываю рот, не нахожу слов. Наконец выдавливаю: — Что ты здесь делал? Трумен отвечает не сразу. Будто прикидывает: заслуживаю я объяснений или не заслуживаю.