Если она не подберет правильные слова, то опять потеряет контроль и выйдет из себя — и из класса. Не то чтобы она его хоть раз удерживала дольше нескольких секунд. Разве что с Метелкой… тьфу, с Любовью Васильевной на задней парте. Но это и контролем-то неловко было называть. — Если объяснишь разницу между present simple и present continuous, то конечно, устраивайся поудобнее, — слегка дрогнувшим голосом заявила Соня. — Это то, что вон там написано? — уточнил Тихорецкий, кивая на доску. На краткий миг ей даже показалось, что сейчас он это действительно каким-то неведомым образом сделает — то ли слушал ее на прошлых уроках, где она что-то пыталась объяснять, то ли все это время успешно притворялся, что ничего не знает. — Да. Тихорецкий прищурился, вчитываясь в написанное на доске, а затем, скривившись, выдал: — Симпл — это то, что покороче, а континьюс — подлиннее. — Замечательное наблюдение, — похвалила его Соня, испытывая внутреннее облегчение вперемешку с раздражением. — А теперь присаживайся. За свою парту, будь добр. — А если не буду добр, что сделаете? Соня нахмурилась. Что учителя вообще могли сделать с такими учениками? Накричать? Соня не умела. Пригрозить? Запугать? Чем? Завучем? Директором? Двойками? Не так она представляла себе учебный процесс. Она вообще ничего полезного не могла сделать, поэтому предприняла жалкую и банальную попытку привлечь кого-то более авторитетного. — Доброте тебя родители не научили? Может, стоит вызвать в школу мать? — Вы и так умеете! Из могилы поднимите? — с любопытством спросил Тихорецкий. Соня смутилась. — Отца тоже заодно разбудите, — добавил он со злой усмешкой. — Они в соседних лежат. — С кем ты живешь? — Со старой бабкой, которая ходить разучилась. Соня поджала губы, чтобы ненароком не ляпнуть что-то еще. Стыдно. Знала же, что полкласса из неблагополучных семей. Только за три недели так не удосужилась узнать про каждую. — Что, не найти на меня управы, да? — поинтересовался Тихорецкий все с той же злой улыбкой. — Видимо, да. Тебе всего пятнадцать, а ты уже безнадежен. Она не хотела этого говорить, но слова пролетели мимо той части мозга, которая обычно анализирует все то, что готовилось сорваться с языка. — Сначала маменьку с папенькой помянули, теперь меня обижаете. Вроде такой лапушкой казались, а на самом деле жестокая. Соня похолодела. Она вовсе не была такой! — Садись на место, — подобрав остатки невозмутимости, повторила она. Обиженным Тихорецкий не выглядел, но почему-то, хмыкнув, послушался и пошел за свою парту. Осознав, что в течение всего этого короткого разговора почти не дышала, Соня медленно выдохнула. Плохо. Очень плохо. После звонка шум в классе не стих. Арсений Пономарев единственный встал, шутливо присел и сделал реверанс, вызвав несколько смешков. Дима Корешков неохотно слез с парты и развалился на своем стуле, скорее всего, для того, чтобы Кате Скворцовой было удобнее что-то кокетливо шептать ему на ухо. Ваня Дорохов на своем стуле раскачивался и жевал незажженную сигарету. Кристина Мамаева расчесывала рыжие кудри и как обычно чавкала жвачкой. На последней парте у окна спал Саша Арзамасов. Остальные с незаинтересованным видом пялились на Соню, ожидая каких-то слов, после которых определенно найдут себе занятие, далекое от темы урока. Они безнадежны как ученики, а она безнадежна как учительница. Ей не удастся совершить чудо. Взгляд быстро пробежался по головам. Семнадцать из двадцати двух. Можно для начала отметить в журнале отсутствующих. Перекличку в этом классе устраивать было себе дороже. К счастью, у Сони была отличная память: она запомнила всех по именам и фамилиям уже на второй неделе, поэтому теперь без труда определяла, кого в классе не было. Рядом со списком учеников были сплошь пустые клетки. Ни одной оценки… Соня выпрямилась и, взяв со стола указку, ткнула ею в левую часть доски. — Вот схема, — сказала она, глядя куда угодно, только не на беспорядочно сидевших учеников, затем показала на середину. — Вот задание. Самостоятельные на прошлом уроке вы не сдали, поэтому сегодня пишете снова. — Не пишем, — покачал головой Корешков, и остальные его одноклассники закивали головой и принялись ему вторить. — Все, кто не желает писать самостоятельную, могут встать и уйти, — сказала Соня чуть громче, не особо, впрочем, надеясь на то, что в гуле голосов ее все расслышат. Однако избирательным слухом, видимо, обладал каждый бездельник. — Че, прям отпускаете? — не поверил Миша Воронин. — Отпускаю. Не меньше половины учеников переспрашивать не захотели: они дружно поднялись и последовали к выходу. Соня сглотнула. Во время первой институтской практики в школе это зрелище было ее самым страшным кошмаром. Теперь покидающих ее урок учеников она боялась не так сильно, как неизвестности относительно своей жажды крови, но разочарование и обида все равно ее настигли. — У вас у всех два, — произнесла она, когда возглавлявший толпу Воронин уже был готов повернуть дверную ручку. — Пересдача будет возможна в понедельник после шестого урока. В противном случае эта двойка сильно повлияет на итоговую четвертную оценку. Воронин резко остановился и развернулся к Соне. — Мы с вами так не договаривались. — Мы с вами с первого урока договориться не можем. — Софья Николаевна! Соня перевела взгляд на полки с учебниками, контурными картами и глобусом на дальней стене — помимо английского в этом кабинете проходила еще и география. Если не смотреть на девятиклассников, становилось как-то даже проще. — Вы угрожать вздумали нам, Софья Николаевна? — спросил Денис Гребенщиков, выглянув из-за спины Корешкова, с которым обычно дымил в курилке под лестницей вместе с физруком. — Какая разница, получим мы двойку за то, что ушли сейчас, или за саму самостоялку? — пробурчал Воронин. — Разница в том, что за самостоялку можно получить не два. — Тут никто ничего не знает. Мы ваш инглиш не бэ, ни мэ, ни дубль вэ, — заявил Гребенщиков. — Корчагина вон, может, два слова напишет единственная. Староста Даша Корчагина была одной из немногих оставшихся сидеть на месте. Только вряд ли потому что так уж жаждала знаний. Может, просто статус обязывал. Она сидела, скрестив руки на груди, и с невозмутимым видом глядела на своих одноклассников у выхода. Соня дернула бровью, но поворачиваться к ученикам все еще не решалась, по-прежнему глядя на полки на дальней стене. Это неправильно, но все же говорить не глядя им в глаза было гораздо легче. — Интересно, почему же это никто ничего не знает? — не дожидаясь ответа, Соня продолжила: — Если сдадите листок хоть с чем-нибудь, то получите как минимум три. Манипулирование оценками Соня считала последним делом. Последним после всех попыток наладить отношения и достучаться. Сейчас, видимо, этот момент, когда стоило прибегнуть к крайним мерам, настал. Несколько девчонок цокнули языками и вернулись обратно за парты. Миша Воронин шумно потоптался у двери, а затем тоже недовольно пошел к своему месту. Еще трое парней, включая Колю Тихорецкого, последовали его примеру. — Кореш, тебе пофиг на гуся? — спросил сомневающийся Гребенщиков. — Пофиг, — ответил Корешков. — Пошлите. Наверное, любому раздолбаю, у которого отец был секретарем обкома было бы пофиг. Но некоторые его приятели замешкались. Застревать в школе из-за английского не хотелось даже самым отпетым хулиганам, иначе на уроки Сони добрая половина класса вообще бы никогда не приходила. Корешков и еще четверо ребят все-таки ушли, остальные сели писать самостоятельную. Точнее что-то черкать и рисовать на вырванных из тетрадок листках. В конце урока Соня ожидала получить порцию художеств. Спустя десять минут, наслушавшись совсем не тихих разговоров о том, что ее покусала Метелка и что в столовой сегодня будут сосиски в тесте, она решила попробовать выполнить свою роль учителя и, поднявшись, чуть подробнее разъяснила правила, написанные на доске. Задания по ним были безобразно простыми: всего-то и нужно было следовать схемам и подставлять в них необходимые слова. Об учебнике Соня уже забыла. В этом классе он был особенно бесполезен. Наверное, ее мало кто слушал, но она все равно не умолкала, создавая видимость работы для самой себя. Она старалась! Во время прочтения первого предложения из задания, Соня внезапно содрогнулась всем телом и согнулась пополам, плотно прижимая к животу предплечье. Она закусила губу, чтобы не издать ни звука, но тихий болезненный стон все равно вырвался и донесся до чужих ушей. — Софья Николаевна? — первой подала голос Кристина. На лбу и над верхней губой выступила испарина, и Соня тяжело задышала. Пожалуйста… Только не сейчас! — Вам нехорошо? — Эй, сгоняйте за медсеструхой! — А где она?