Может, и к лучшему, что они повздорили. Не бывать их свадьбе в ближайшем будущем. А дальше Соня заглядывать страшилась даже больше, чем саму себя. Глава четырнадцатая, в которой где нет страха — там есть слабость Соня не очень стойко, но старательно выдерживала волчьи взгляды уставившихся на нее учеников и окончательно признавала одну простую истину: с этим классом по-хорошему — как надо — у нее ничего не выйдет. — Вы обещали, что те, кто сдадут листки, получат тройки. Коля Тихорецкий размахивал листком так активно, что будь он потяжелее, может быть, полетел бы прямо в Соню — почти случайно, но как бы и нарочно. — Да, — подтвердила она. — У меня два! Арсений Пономарев с неприязнью смял свою работу и выдавил: — И у меня. — Да у всех, кто писал, два! Даша Корчагина с видимым превосходством откинулась на стуле и оглянулась на парней. — Ну, допустим, не у всех. У меня три. Соня не видела тут повода для гордости. Хотя, конечно же, по сравнению с остальной частью класса, Корчагина отличилась: она умудрилась случайно написать одно предложение правильно, а в честь такого и тройки было не жалко. — Я говорила, что вы не получите двойки, если сдадите листки хоть с чем-нибудь, — напомнила Соня. Миша Воронин ткнул пальцем в свой и завопил: — У меня тут имя, фамилия и класс! Че вам еще надо было? Соня сложила перед лицом руки, чтобы унять волнение. Все нормально. Не разорвут же ее школьники на куски. Это она и сама могла с ними сделать. Это у нее здесь была безграничная власть. Соня стиснула пальцы так, что костяшки от напряжения побелели. — Аня Терентьева нарисовала красивые узоры и написала несколько слов на английском, — ровным голосом пояснила она. Светловолосая девушка подняла голову, услышав свое имя. — Но у меня все равно два. — И пять за рисунки. А вместе получится тройка в журнал. Часть класса возмущенно загудела. Рисунки нарисовали всего семь человек, а большинство не посчитало, что сдавать пустой лист — это неуважительно. Впрочем, не с этими учениками говорить про уважение… — Софья Николаевна, так дела не делаются! — воскликнул Воронин. — Конечно, не делаются. Вы решили, что сюда можно приходить и вести себя так, будто от вас совсем ничего не требуется. — Именно так мы и решили, — ответил Дима Корешков, недобро глядя на нее из-под низко нависших бровей. — Ну и продолжайте в том же духе, — заявила Соня. — Можете не приходить на мои уроки вообще, только сообщите мне об этом заранее — я выставлю четвертные и годовые сразу. Мне совершенно не интересно иметь дело со сбежавшими из зоопарка детьми, не знающими ни уважения, ни правил поведения в обществе. С вашим воспитанием не справились ни родители, ни другие опекуны, ни опытные учителя, а я тем более ничего не добьюсь. Поэтому просто уходите, если не желаете работать сообща. Я не хочу и не буду стараться ради тех, кто не готов идти мне навстречу. Стоило только начать — и остановить этот словесный поток стало невозможно. Это наверняка не она говорила, Соня была в этом уверена. Это говорило чудовище внутри, которое, в отличие от нее, страха не знало. Да и разумности и справедливости, по всей видимости, тоже. Девятиклассники выглядели настороженно-растерянными. — Учителям не положено так говорить, — заметила Катя Скворцова. — Ученикам не положено издеваться над учителем. — Да мы же любя, — растерянно сказала Кристина Мамаева. — Софья Николаевна, вы бы язык-то за зубами придержали, — предупредительно цокнул языком Корешков. — Не то работы лишитесь. От угрозы у Сони засосало под ложечкой. Она теперь знала, кто у Корешкова отец. Если он прислушается к сыну, то о работе в этой школе придется забыть. Вероятно, на преподавании вообще можно будет поставить крест. Ее выгонят из комсомола. Ее никогда не выпустят из страны. Она никогда не увидит Биг Бен. Соня сглотнула ком в горле, но все равно продолжила: — Зови отца в любое удобное ему время, если ты считаешь, что пользоваться его авторитетом, чтобы избавиться от какой-то там училки английского — это еще недостаточно низко для тебя. На лице Корешкова не дрогнул ни один мускул, но он приподнял голову и с такого ракурса вдруг резко перестал выглядеть пугающе. Его товарищи со всей внимательностью косились то на него, то на Соню, но он так и не ответил. Немного подождав и послушав оглушительное тиканье часов на стене, она наконец встала с места и взяла в руки мел. — Что ж… Теперь, если позволите, проведем прощальный урок. И, — Соня с напускным бесстрашием оглядела весь класс, — будьте так любезны, уважаемые девятиклассники, хотя бы напоследок сделать вид, что вы нормальные ученики. Не поворачиваясь к ним, трясущейся рукой она начала писать на доске. Уважаемые девятиклассники притворялись нормальными учениками ровно десять минут, после чего они снова начали шептаться и хихикать, а на вопросы отвечать “айдонов”. Тогда почти опустившая руки Соня решила научить их фразам “I forgot” (я забыл) и “I don’t remember” (я не помню) — хоть какое-то разнообразие в учебном процессе. Если не считать урок с 9 “Б”, рабочий день в целом прошел довольно хорошо. Пока что из всех классов пятые отличались наибольшими достижениями, по сравнению с остальными. Оно и понятно: это был их первый год и они могли идти по программе. После четвертого урока у Сони случился короткий разговор с Борисом Ивановичем, внезапно заглянувшим в учительскую. Она даже успела подумать, что тот самый момент, когда ее вышвырнут из этой школы, наступит раньше, чем она ожидала. Но директор всего лишь поинтересовался ее успехами, спросил, нравится ли ей все, как дела у учеников и в особенности у девятого класса. — Замечательные ребята, — чересчур жизнерадостно ответила Соня. Сидевшая неподалеку учительница химии Анна Павловна не сдержалась и хохотнула. Борис Иванович тоже посмеялся. — Вы только не молчите, Софья Николаевна, если они совсем границы видеть перестанут, — добродушно сказал он. Соня потерла верхним клыком нижний, словно хотела сточить эмаль, и, улыбнувшись поджатыми губами, кивнула. После того, как Соня завершила все внеурочные дела, она почти в беспамятстве добрела до знакомой двухэтажки, опомнилась и захотела повернуть назад, но, взглянув на пакет в руке, вздохнула и все-таки зашла в подъезд. Кого пыталась обмануть? Знала же с самого утра, что придет. Тимур Андреевич выглядел бледным и осунувшимся, словно за четыре дня постарел на целых двадцать лет. Соня с беспокойством осмотрела его с ног до головы, и страшная догадка пронзила ее. — Вы дряхлеете! Тимур Андреевич вскинул левую бровь. — А тебе не нужно носить очки, Софья? Вообще-то очки ей действительно стоило носить, но и без них она была способна заметить, что что-то не так. Она шагнула за порог его квартиры, немного продвинулась вперед и тут же застыла на месте, почувствовав себя очень странно, будто конечности онемели. Не больно, но неуютно и несвободно. И знакомо. — Что, не можешь уже?.. Проходи, — махнул рукой Тимур Андреевич. — Вампирам особое приглашение нужно. — То есть?.. — ужаснулась Соня. — То есть не пустят тебя на порог жилища и будут правы. — Так я же зашла только что…