Нелли Ильинична усмехнулась. – Мне она говорила, что до войны выпустила книгу, а до моего появления на свет еще две. Вот только первая не сохранилась, потому что война началась. Похоже, это вранье. Мать с сорок первого по сорок пятый год провела в Стройкине, сообразила, что на земле с голоду не умрешь. После победы она снова стала работать в Союзе писателей секретаршей. В пятьдесят втором году меня родила. Вопрос: зачем ей ребенок? Ответ: наверное, хотела выйти замуж за любовника, но не сложилось. Имени папаши не спрашивайте, мне оно неизвестно. Пару раз я просила мать сказать, от кого она меня родила, и слышала: – Он давно умер. Глава тридцать третья Нелли подлила нам еще чаю и продолжила: – Дочку Надежда скинула няньке, поселила нас в Стройкине и никогда не навещала. Правда, деньги воспитательница регулярно получала, мы не бедствовали. Точно не скажу, сколько мне лет исполнилось, когда появился Миша. Няня просто принесла кулек. – Знакомься, у тебя есть братик! Мы стали жить втроем. Через какое-то время прибавился Федя. Няня умерла, когда мне исполнилось лет тринадцать, мальчикам соответственно меньше. На похороны приехали женщина и несколько мужчин. Все красивые, хорошо одетые, пахли вкусно. Тетка оказалась моей мамой, до этого дня я ее не видела. Кем были остальные, я понятия не имею. Всех нас увезли в город. Я жила с матерью. Меня устроили в школу, до этого я посещала сельскую. Разница в преподавании была огромная, я ощущала себя полной идиоткой, в классе ни с кем не подружилась, на второй год осталась. Потом выправилась, но глубиной знаний никогда не блистала. Куда подевались братья, я понятия не имела. Пару раз интересовалась их судьбой у Надежды, но та отмахивалась. Когда я получила аттестат, мать велела мне подавать документы в пединститут. Я испугалась: – Меня туда не примут. – Неси, – приказала родительница. И я неожиданно очутилась на студенческой скамье. Думаю, кто-то из любовников Ворониной обо мне позаботился. То, что мамаша меняет мужиков постоянно, но ухитряется с каждым бывшим оставаться в дружбе, я давно поняла. Они все часто приходили к нам в гости. Нелли отвернулась к окну. – В шестьдесят каком-то году, не помню точно дату, у нее на самом деле вышла книга. Когда я переехала жить в деревню, в дом, где мы сидим сейчас, в гостиной на стене висела небольшая стеклянная полка, в ней стояла книга. Тот, кто входил в комнату, сразу на томик глазами натыкался. Надежда очень гордилась своим опусом, велела мне его прочитать. Я выполнила ее приказ и чуть не умерла со скуки: лабуда какая-то! Монахи-мошенники, кто-то из-под земли вылезает! И все перемежается похвалами советской власти, которая людей от церковников избавила. Откровенная пропаганда! Я тогда увлекалась Анной Ахматовой, Брюсовым, Есениным, Цветаевой. А у Надежды была ужасно написанная повесть. Помнится, я насчитала там на одной странице более двадцати раз частицу «бы» и раз десять глагол «быть» во всех его вариациях. Нелли поморщилась. – Не такого рассказа вы ожидали? Думали, я буду врать вам, какой мамулечка, чмок-чмок, была прекрасной? – Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, – ответила я. Нелли усмехнулась. – Ну, тогда слушайте следующую порцию честного рассказа. Как только мне выдали студенческий билет, мать велела: «Собирай вещи и переезжай в Стройкино. Ты уже взрослая, нечего сидеть на моей шее». Я вернулась в село. До сих пор удивляюсь, как диплом получила. Автобус тогда не ходил, первая электричка шла утром в шесть десять, до станции четыре километра. Летом я ездила на велосипеде, оставляла его в кассе, спасибо Нюсе, которая билетами торговала, она моего коня стерегла. А зимой я перла пешком через лес. Но к пятому курсу, несмотря на все трудности с поездкой в город, поняла, что не хочу жить в Москве, там грязно, шумно, толпы людей. В Стройкине намного лучше. И мне неожиданно повезло, в школе в Повалкове освободилась ставка учительницы, меня взяли, когда до защиты диплома всего ничего оставалось. С тех пор я работаю там, сначала педагогом, потом завучем, теперь директором. Жила счастливо, тихо, получила еще высшее психологическое образование. На работе меня любят, уважают, в деревне все кланяются, за советом приходят. Замуж я никогда не хотела, детей мне в гимназии хватает. Вечером приду, лягу на диван, книги читаю, телевизор иногда смотрю, в выходной в лес хожу. Два кота и собака в доме. Огород не сажаю, только цветы во дворе растут. Овощи мне соседи продают, сколько надо. Ученики меня обожают, все свои горести-радости мне несут, знают: для них двери моего дома всегда открыты. Большинство выпускников сейчас работают, они при деньгах, должностях. Заболела я недавно, позвонила Косте Рябову, он главврач больницы… Нелли Ильинична рассмеялась. – Трубку положить не успела, «Скорая» примчалась, на руках меня вынесли, в отдельной палате устроили, еду из ресторана доставляли, консилиум собрали. Ну, только президент у нас так лечится. Долгое время я жила в полном счастье, тишине, а потом наступила черная полоса. Мать ко мне привезли, инсульт у нее случился. Один из моих выпускников очень помог. Он врач, речь ей восстановил, движения вернул. Вроде она стала здоровой, но постарела, мужчинам такая любовница не нужна. Когда мать из больницы сюда вернулась, сразу сказала: «Дом мой, не я у тебя, а ты у меня живешь. Котов вон! Ненавижу их!» Но я уже не маленькая девочка, без агрессии ответила: «Я здесь прописана. Разделим хоромы пополам, оформим на двух хозяек. Я за себя плачу, ты – за себя. Коты мои тут навсегда, я тоже. Не нравится? Уезжай в Москву, найди себе мужика и радуйся». Не поверите, но она испугалась, задумалась: на какие шиши ей жить? На пенсию? Не особенно жирная рента. Как всегда, за счет любовника существовать? Так нет его! Притихла Надежда Васильевна, ласковая со мной стала, котов полюбила и собаку. Жили мы, в принципе, мирно. Она заняла свободную спальню, ко мне в комнату не лезла. Гостиная, столовая, кухня общие. Еще кабинет у меня с библиотекой. Боками не толкались. Потом прогресс в Стройкино пришел, нам водопровод и газ протянули. Я два туалета с раковинами и душем сделала. Красота. Даже гулять вместе начали, в лес ходили, на развалины дома Игнатьевых любовались. Мать все про свою книгу вещала: – Я придумала, что в лесу монастырь стоял, а монахи всех обманывали. На самом деле это дом моего детства… И давай рассказывать, как ее нянька Евдокия спасла. Каждый раз, когда я ее слушала, у меня вопрос возникал: зачем ты священнослужителей-то оболгала? Один раз вслух его задала. Надежда рассердилась: – Ты ничего не понимаешь, время такое было. Сначала я по-другому написала. Монахи, что в обители жили, спасали от немцев, которые деревню оккупировали, раненых солдат. Но редактор объяснил: «Не напечатают это. Политика сейчас другая. Вот если попы будут предателями – сразу издадут». И я переписала повесть! Ее живо продали! Допечатали! Я и заработала, и членом Союза писателей стала. В Болгарию, Польшу, Венгрию, ГДР ездила, все имела: почет, уважение, деньги. И хвастается без удержу, противно слушать. Но не воспитывать же старуху, которая всю жизнь провела, как хотела, о детях не думала. Помнится, я спросила у нее: – А где Миша и Федя? Она осведомилась: – Кто это? Пришлось уточнить: – Братья мои. Мамаша удивление изобразила: – Ты не знаешь? Они умерли от дифтерита. На том вопрос о братьях и закрыли. После смерти Надежды, спустя какое-то время, ко мне поздним вечером постучали. Год какой был, не помню. Давно очень. Времена стояли бандитские. У нас, правда, тихо было, а в Москве – жутко. Отродясь мы не запирали ни дверей, ни сараев, а теперь все соседи обзавелись замками. И переночевать к себе люди уже никого не пускали. Но я никого не боялась, распахнула дверь. Стоят два мужика. Сколько лет им? Один по виду моложе меня, второго я сначала за старика приняла. Тот, что повыше, разговор начал: – Привет, Неля! Как дела у тебя? Потапова скривила рот. – Во-первых, я не люблю, когда ко мне обращаются «Неля», я Нелли! Это имя исключительно для близких друзей. Для остальных – я Нелли Ильинична. И что за панибратство? «Как у тебя дела?» Но я не из тех, кто взрослых людей на место ставит, спокойно ответила: – На жизнь не жалуюсь. Что вас ко мне в столь поздний час привело? Тот, что повыше, второму сказал: – Она нас не узнала. Спутник ему ответил: – Наивно ждать, что она вспомнит. Всю жизнь не виделись. Неля, я Миша, твой брат по матери. А это Федя, но его зовут Гриша. Стою, ничего не понимаю. «Федя, но его зовут Гриша»? Они переглянулись, коренастый попросил: – Впусти нас. Мы не бандиты, а твои братья. Ненадолго заглянули, машины у магазина оставили. Не волнуйся, денег нам не надо, есть мы не хотим, переночевать не просимся. Дело у нас. Надежда Васильевна у тебя живет? – Умерла она, – ответила я, – проходите в комнату, там поговорим. Глава тридцать четвертая Нелли Ильинична нахмурилась. – И поведал один из незваных гостей авантюрную историю, подозреваю, что в ней ни слова правды не было. Ну, может, только про детдом не солгали, куда их после смерти Дуси мамаша определила. Братья в приюте попали в разные группы, но старались вместе держаться. Когда их выпустили, уехали в Среднюю Азию, там бизнес вели. Какой? Ни словом рассказчик не обмолвился. Заработали денег, в Москву вернулись, стали разными делами ворочать. Какими? Снова молчок. С матерью не переписывались, ничего о ней не знали, а она сыновьями никогда не интересовалась, в интернате их не навещала. Нелли Ильинична поправила выпавшую из прически прядь. – Я им свою жизнь вкратце описала, объяснила, что мать по завещанию все имущество мне оставила. Почему о сыновьях не вспомнила, я не знаю. По какой причине меня, подростка, к себе забрала, а мальчиков-малышей в детдом сплавила, тоже не знаю. Она никогда о них не говорила. Когда-то я спросила у матери: – А где Миша и Федя? Она буркнула: – Умерли давно, заразились дифтеритом. Уж простите, я думала, что вы – покойники. Тот, что постарше, засмеялся. – Живы пока. Я им предложила: – Давайте так решим. Я останусь в этом доме до конца своих дней. Отдам вам столичную недвижимость, мне она не нужна. Сдаю ее, правда, но без этих денег обойдусь. Устраивайтесь там, делайте с квартирой, что хотите. Михаил руками замахал: – Спасибо, у нас все есть. Федя, который Гриша, подхватил: – Раз мать так решила, спорить не стоит. Ее имущество, ей им и распоряжаться. В школу, где мы, приютские, учились, приехала женщина, она отбирала самых способных ребят. Мы ей оба понравились, и вскоре нас перевели в интернат для одаренных детей. В классе учился и Гриша Николаев, мы просто неразлучными стали. Потом вместе в Средней Азии оказались. Ну и… – Погиб Гриша, – перебил его Михаил, – мы случайно в ДТП попали, вместе ехали, он за рулем, Федя рядом, я на заднем сиденье. – Тряхнуло нас здорово, – пояснил второй брат, – я первым в себя пришел, понял, что Гриша погиб! Ну, и поменял документы. Свой паспорт и права ему в карман сунул, а его удостоверение личности себе взял. С тех пор я Григорий Викторович Николаев.