Между нами все еще было слишком мало места. Все еще слишком сильное притяжение и разгоряченный воздух. Все еще много недосказанности и скрытых помыслов. И по-хорошему врезать бы Никите коленом по его причиндалам, да именно в этот момент в кабинет все же вошел Самойлов. Мы с Гордеевым притихли, вслушиваясь в звуки за пределами шкафа. Послышались мерные гудки, словно Артем кому-то звонил. Наконец ему ответили, и мужчина нервно забормотал: — У меня мало времени. Говори, что делать. Скрипнуло дядиного кресло, и пальцы резво застучали по клавишам. Самойлов делал что-то в дядином компьютере, и Гордееву такая приближенность к генеральному директору не понравилась. Я ощутила, как сжались кулаки на его красивых руках, и инстинктивно, желая успокоить, прижалась губами к его коже - там, где на шее сходились ключицы. Над моей головой раздался удивленный вздох. В эту же секунду стук клавиш прекратился. И еще через мгновение случилось то, чего вполне можно было ожидать. Самойлов распахнул дверь шкафчика. — И почему я не удивлен, Гордеев? — с неприязнью процедил он, будто меня в шкафу и вовсе не было. Я нехотя обернулась и виновато улыбнулась Артему, которого наша возня отвлекла от решения рабочей задачи. А еще я боялась смотреть на Никиту. Ведь теперь в руках его конкурента был очень весомый компромат. На меня в том числе. Мы с Гордеевым молча вылезли из шкафа и встали перед Самойловым в ожидании насмешек, но тот, явно озабоченный чем-то другим, указал пальцем на дверь и властным голосом скомандовал: — Пошли вон! Если уложитесь в десять секунд, я сделаю вид, что вас тут не было. Забыв про слова Самойлова, я зацепилась взглядом за ярко-оранжевую флешку, вставленную в дядин компьютер. Я собралась задать заместителю вопрос, который по должности мне не позволено задавать, но Гордеев подхватил меня на руки, как картонную копию какой-нибудь популярной певицы, и вынес за дверь. В коридоре он опустил меня на пол и, не дав вставить ни слова, за руку потянул к своему кабинету. Оказавшись в безопасности от глаз коллег, Никита наконец отпустил меня и с шумом раскрыл окно, впуская в комнату прохладный воздух. Я не очень люблю холод, но сейчас я была ему очень рада. После случившегося в шкафу нам обоим стоило немного освежить мозги. — Тебе не показалось странным..., — начала я, но Гордеев меня перебил. — Прости, я не должен был так себя вести. Наши глаза встретились, и я поняла, что Никита сожалеет о поцелуе - чрезмерно интимном для наших ненастоящих отношений. — Я про Самойлова, — я поспешила сменить тему, чтобы избежать неловкости. Хотя сама понятия не имею, как перестать вспоминать руки Гордеева на своем теле. — А что с ним? — не понял Никита. — Он не показался тебе подозрительным? — я позволила себе присесть на край стола, за что тут же удостоилась чрезмерно долгого взгляда. — Один в дядином кабинете. За его компьютером. Гордеев усмехнулся и скрестил руки на груди. — Я догадывался, что Самойлов любимчик твоего дяди. Видимо, он допускает его ближе, чем мне казалось, — хмыкнул он. — А флешка? — Какая флешка? — Гордеев нахмурился. — Как ты мог ее не заметить? — удивилась я, — Она неоновая, оранжевая. — Я был увлечен другим, — Гордеев отвел взгляд, и я поняла, что он имеет ввиду. — Ты был слишком напуган, что Артем сдаст тебя дяде? — уточнила я. Тут Гордеев разочарованно цокнул языком. — Да, мне стоило бы опасаться этого, — признал он, — Но я переживал, что тебе не захочется предстать перед дядей в таком свете. Я удивленно вскинула брови. — Ты переживал из-за меня? — Представь себе, я не такой подлец, каким все меня считают, — Гордеев покачал головой и захлопнул окно - как раз вовремя, ведь в комнате стало слишком холодно. — Возможно, все сменят гнев на милость, когда увидят тебя в шубе Деда Мороза, — я не удержалась и хихикнула, глядя на то, как Никита сурово хмурит свои черные брови. Он поднял на меня глаза и одарил таким взглядом, будто совершенно забыл, что тридцать первого декабря его ждет новый невероятный опыт - детский утренник. — Ты всерьез думаешь, что я выряжусь и буду скакать у елки, как клоун? — скептически уточнил он, и улыбка сползла с моего лица. — Как клоун не надо, — пробормотала я, вспомнив, какой комичный Дед Мороз получился из электрика Василия Григорьевича. Такого мы больше не переживем. — Аллочка, твою мать, — прошипел Гордеев, бросая на меня то ли гневные, то ли жаждущие взгляды. — Подыщи себе другого Деда Мороза, ясно? Я не гожусь для этой роли. И тут его высокомерие пробило крышку, которая так долго удерживала копившуюся во мне злость. — Знаешь, что, Гордеев! — крикнула я, вскочив со стола, — Если сегодня вечером ты не явишься в большой зал на репетицию, можешь искать другую дурочку, которая продвинет тебя по карьерной лестнице! Мужчина молча наблюдал за мной, и только трепещущие ноздри и резко очерченные желваки выдавали его истинные чувства. Чтобы поставить точку в разговоре, я с силой ударила ладонью по его столу и выкрикнула: — Сценарий пришлю на почту! Разорвав нить, связывающую наши злющие взгляды, я вышла из кабинета и едва не взвыла от боли в руке. Пожалуй, с хлопком по столу я погорячилась. — Аллочка, — тихо пробормотал Гриша, выходя из тени здоровой пальмы, чей горшок занимал лютую долю зоны отдыха. Я резко обернулась на парня и, все еще красная от злости и несброшенного возбуждения (и это злило еще больше!) кинула в его сторону: — Не сейчас! И, не став выяснять, что Степанов делал напротив Гордеевского кабинета, я фурией метнулась на первый этаж. Ромашковый чай. Мне нужен ромашковый чай. Три пакетика и валерьянка вместо сахара. К черту Гордеева! Влез тут со своими чертовыми амбициями и перевернул с ног на голову мою жизнь. Перед самым Новым годом! Когда нужно заканчивать прежние дела, избавляться от всего лишнего, и обновленной вступать в следующий марафон длиной в триста шестьдесят пять дней. А что сделала я? Сказала “согласна” человеку, которого на дух не переношу, и теперь вынуждена дрожащими руками, стуча носиком чайника о керамическую чашку, плескать крепко заваренный успокоительный отвар. Мне не ромашковый чай нужен. Мне нужно зелье! Отворотно-поворотное! Чтобы ноги Гордеева в моей голове больше не было! Лишь руки… Его нежные наощупь ладони, действующие с выверенной жесткостью, словно стремящиеся схватить добычу, чья виляющая попка так кстати промелькнула совсем близко. Одно воспоминание о пальцах Гордеева, очерчивающих контур моих ягодиц, и я разочарованно простонала прямо в чашку с кипятком. Я не должна была позволять ему это делать. И плевать, что на самом деле я не хотела позволять ему остановиться. Тело, истосковавшееся по ласке, готово принять ее от кого угодно - даже от мерзкого Гордеева! И от этого я чувствую себя предательницей по отношению к своим же принципам. Ничего, Аллочка, успокойся. Дыши ровно, мелкими глоточками потягивай ромашковый чай и просто жди. Скоро этот кошмар закончится, и вездесущий Гордеев уедет издеваться над другими людьми. Над другой Аллочкой. И почему на этой мысли я с шумом отставила чашку в сторону, нечаянно выплеснув половину содержимого? Не могу же я в самом деле ревновать Гордеева? *** Рабочий день закончился, и сотрудники, наспех покидав личные вещи в сумки, потекли к выходу. Один за другим пищали автомобильные брелоки, сообщая о том, что карета подогрета и готова выдвигаться в сторону дома. Сегодня мне не хотелось по привычке улыбаться коллегам, провожая их взглядом. Я слишком устала. Мой эмоциональный резерв близился к нулю. Пробки выбило, провода выгорели, ток убежал из моих розеток в неизвестном направлении. Кто знает, сколько еще метафор, связанных с электрикой, я придумала бы, если бы не Гриша, нависший над моей стойкой. — Аллочка, — примирительно позвал он, и я подняла на него погасший взгляд, — Давай сходим куда-нибудь? Я усмехнулась, не зная, как еще реагировать на такую внезапную смену романтической политики Степанова. Разве его уже не смущает, что у меня за спиной маячит Гордеев? — Я занята, — двусмысленно ответила я, расстраиваясь из-за того, что долгожданные шаги со стороны Гриши не принесли мне удовлетворения. Более того, я не хочу идти ему навстречу. — Я слышал, как ты послала Гордеева, — признался парень, и я отвела взгляд, чтобы он не заметил печаль в моих глазах. — Что еще ты слышал? — тихо уточнила я. — Что ваши отношения ненастоящие, — добавил Гриша, и я невесело рассмеялась над словом “отношения”, — Но я и не верил, что ты с ним. Думал, что хочешь заставить меня ревновать, а оказалось, он втянул тебя в игры из-за повышения. Как это гадко - лезть к Забелину через тебя. Я покачала головой и облизнула губы, как это обычно делает Никита. Угрюмо глянула на себя в маленькое зеркальце, злясь из-за того, что снова о нем думаю. Когда я наконец подняла глаза на Степанова, тот улыбался мне своей классической широкой улыбкой. А за ней - ничего. Будто он снимается в рекламе курорта, где, судя по его светлым кудрям, ребята лихо обкатывают серфы на высоких волнах, и только бриз треплет их мокрые разноцветные шорты. — Никому не говори, — коротко ответила я, не реагируя на флирт Степанова, — Гордеев скоро уедет, и у нас станет спокойнее. Только станет ли спокойнее у меня на сердце? Он еще не уехал, а я уже чувствую, как в приоткрытую дверцу жмутся кошки, которые вот-вот начнут скрести у меня на душе. — Так мы с тобой увидимся? — улыбка сползла с лица парня, превращая его в недоумевающего подростка, который по паспорту уже вроде бы взрослый мужчина, а на деле - лишь вечно веселящийся мальчишка в широких джинсах. — Конечно, увидимся, — я натянула на губы мимолетную улыбку, чтобы хоть как-то сгладить отказ, — Завтра в восемь утра на рабочем месте. Не опаздывай.