Вернулись они грязные, закопченные, Романчук хромал, держался за отбитые ребра, в порезах и царапинах загустела кровь. Остальные были немногим лучше. Микаэла пыталась выяснить, что случилось. Контрразведчики молчали, как на допросе. Девушка привела врача, настаивала, что это хороший специалист, не запятнавший себя сотрудничеством с нацистами. В это верилось с трудом, но уже было без разницы. Специалист явился с двумя чемоданчиками, разложил лекарства. Это был благообразный старичок с роскошной седой шевелюрой. Он представился доктором Бельзеном, ловко врачевал порезы и синяки, скармливал таблетки от контузии и временной глухоты. Лекарства от головной боли разошлись на ура. «Доктор, вы далеко не уходите, – пошутил по окончании процедур Гордин. – Оборудуйте себе кабинет – здесь хватает пустых помещений. Боюсь, вашими услугами мы будем пользоваться часто». Но какая-то работа городскими властями все-таки проводилась. Осветились центральные улицы – электрики отремонтировали трансформаторную станцию. С перебоями заработали водопровод и канализация. При магистрате создали что-то вроде совета по экстренным ситуациям. Людей беспокоил вопрос: действительны ли рейхсмарки? «Нет, недействительны, – сообщила комендатура, – но пока других денег нет, гражданам разрешается их использовать». На работу вышли полицейские – те, что не чувствовали за собой смертных грехов. Им была нужна работа, чтобы кормить семьи. Комендатура запретила полиции носить оружие – за несоблюдение грозила кара. Именно эти люди отвезли в морг тела Арнольда Эггера и Лауры Штейнер, провели формальное дознание. Плакали люди в коридоре магистрата – родственники расстрелянных в подвале сотрудников типографии. За действиями полиции следили Себастьян Курц и его помощники – тоже без оружия, но уже принятые новой властью. Претензий к помощникам не было – они действительно хотели помочь. Поздним вечером в город на трех грузовиках и двух «эмках» вступило подразделение НКВД, и Абервельд застыл в тревожном ожидании. Возможно, кто-то уже знал, чем служащие наркомата внутренних дел отличались от обычных армейских частей… Наутро в комендатуру пришла новость: на центральном направлении армия генерала Чуйкова начинает штурм Зееловских высот! Несколько дней – и войска 1-го Белорусского фронта подойдут с востока к Берлину; а с юга его подопрут танковые колонны маршала Конева – командующего 1-м Украинским фронтом! Никто не сомневался, что гитлеровский режим падет через две, максимум через три недели. Солдаты роптали, никто не отказался бы повоевать в штурмовых колоннах. Почему они должны прозябать в какой-то австрийской провинции? В одиннадцать утра аукнулись вчерашние размышления. На разбитом трофейном «Фольксвагене» прибыл посыльный от лейтенанта Гусева с ошеломительной новостью: в окрестностях деревни Тильгау зафиксирована работа радиопередатчика! В эфир были посланы несколько одинаковых закодированных фраз, после чего передача прекратилась. Силами бойцов лейтенанта Маркуши оба выезда из деревни были перекрыты, но там всего лишь шесть человек! Пришлось привлекать в оцепление радистов. Азарт охватил смершевцев. Все по коням! Опергруппа выдвинулась в полном составе, на двух «газиках». За ними пылила полуторка, набитая красноармейцами. Отрывисто гавкал Амур – поисковая восточно-европейская овчарка. Дорога была не дальняя: восточная окраина городка, затем обогнуть пологий холм с зеленеющей рощей – и вся деревня на виду в низине. Вокруг Тильгау горы и холмы, местность красивая, на юге голубело озеро. Но природа сегодня не завораживала, главное – замкнуть кольцо, а потом уж можно и любоваться. Грузовая машина высадила десять солдат, подалась дальше, в объезд деревни. Кольцо замкнули через десять минут. Андрей в бинокль разглядывал симпатичные домики. – Точно была передача в эфир, товарищ майор, – взволнованно докладывал Гусев. – Радиограмма зашифрованная, непонятно, о чем. Вчера мы патрулировали эту местность, все было тихо. А сегодня – вот вам, сюрприз. – Радист наверняка засек вашу будку, – предположил Андрей, – ее же с любой точки видно. И все равно осмелился отстучать радиограмму? – Уверен, он нас не видел, товарищ майор, – возразил лейтенант. – Мы находились за холмом, работали перекрестно. Мы даже не догадывались ни о чем, просто сканировали местность. Сегодня – здесь, завтра – еще где-то. Едва засекли сигнал, сразу оповестили бойцов – с нами шестеро было. Отправили гонца в город. Имеющимися силами перекрыли дороги. Радист мог вырваться полем, в любом направлении, но таких попыток не отмечено. Мы растянулись: здесь открытая местность, низина – все видно… – Ну что ж, возможно, ты и прав, лейтенант, все сделал верно, спасибо за службу… Что за деревня такая? – Гордин продолжал разглядывать в бинокль населенный пункт. – Ни коров, ни свиней, ни грязи по колено… – …гармошка не играет, – поддакнул лейтенант. – Это они так называют: деревня… Странные люди эти австрияки и живут не как все… На всю деревню шесть жилых домов – смотрите, какие симпатичные. Заборчики, дорожки, крыши из черепицы. А еще там мелкий заводик раньше был, масло с молоком производили. Крохотное предприятие – три цеха. Но местные говорили, что он уже лет двадцать закрыт, истощились для коров здешние луга, и от цехов одни стены остались… Вот поверьте моему слову, товарищ майор, с этого заводика радист и стучал. А уж как он туда проник, сами разбирайтесь. А мы больше по лямбдам, да триангуляциям… В деревне не было ни живности, ни собак. Автотранспорт тоже отсутствовал. Два десятка красноармейцев за считаные минуты замкнули кольцо. Автоматчики шли по полю, сужая круг. Просочиться между ними было невозможно – трава еще не поднялась, рельеф был несложный. По мере приближения к деревне интервалы сокращались. Группа офицеров на двух машинах въехала в Тильгау. Автоматы держали наготове, покинув автотранспорт, быстро рассредоточились. Жилые строения тоскливо помалкивали. Их было мало – хутор, а не деревня. Домики с черепичными крышами растянулись вдоль проезжей части, их окружали низкорослые заборы, которые при желании можно было просто перешагнуть. В домах жили люди, хотя, возможно, и не в каждом. Оцепление сжало клочок местности, солдаты вошли в деревню. Большеухий красавец Амур палевого окраса рвался с поводка, молотил по воздуху упругим хвостом. Восемь бойцов окружили жилой сектор, залегли. Остальные прочесали заводик. Предприятие находилось в восточной части деревни, обветшалые строения стыдливо прикрывались кустами. На заводе не было ни одной живой души. Помещения осмотрели, бегал Амур, что-то вынюхивал, потом сорвался с радостным лаем, погнался за ободранной крысой, жалобно выл, прищемив нос в узкой щели. – Работничек, мать его, – удрученно покачивал головой капитан Зинченко. – На меня поводок надень – и то полезнее буду. – Так это же немецкая овчарка, – посмеивались красноармейцы, – она своих не сдает. Жилые строения проверяли скрупулезно: осматривали подвалы, чердаки, отдельно стоящие постройки. Шли последовательно – от дома к дому, остальные здания держали на мушке. Два дома из шести пустовали. Жильцы съехали, двери были заперты на замок. Неприкосновенность жилищ – это для мирного времени. Замки решительно взломали, проникали внутрь, обследовали метр за метром. – Чужого не берем, – предупредил лейтенант Маркуша. – Эти люди и так бедствуют, не стоит отбирать последнее. – Нам бы так бедствовать, – вздыхали бойцы, обходя комнаты. Овчарка повизгивала, путалась под ногами. – Амур, тебе не сказали, что надо искать? – смеялись красноармейцы. В третьем строении на стук открыл бледный плешивый мужчина в безразмерной кофте. Побледнел, отступил, обнял мальчишку лет семи. Ребенок страдал болезнью Дауна – серьезным психическим расстройством. Он нелепо мычал, глупо улыбался, глаза косили. Произнести что-то вразумительное он не мог. – Пожалуйста, прошу вас, мы не делали ничего плохого… – выдавил мужчина, прижал к себе ребенка, стал судорожно гладить его по голове. Пацан почувствовал опасность, стал гримасничать, захныкал. Появилась женщина – выше мужчины, крепкая в кости, в безразмерных юбках и платке, повязанном вокруг шеи. Она боялась сказать лишнее слово, использовала мимику, вытирала слезы, как будто злобные русские уже уводили ее ребенка. – Мать честная, страшная, как моя жизнь… – пробормотал Свечников. – И где они берут таких, да еще и женятся на них… – Не говори, – согласился Несмелов, – ее даже скромность не украшает. Но что поделаешь, любовь зла… Красотой гражданка действительно не блистала. Оба родителя вцепились в ребенка, мужчина что-то бормотал, делал серьезное лицо. – Есть ли в доме посторонние? – осведомился майор контрразведки. Мужчина с женщиной дружно замотали головами. Лысоватый субъект унял волнение, заговорил внятно. Они мирные жители – Алоис и Хелена Хубер, много лет прожили в Тильгау, у них больной ребенок, поэтому не смогли уехать. Хубер содержит с товарищем небольшой продуктовый магазин на восточной окраине Абервельда (машины нет, ходит пешком), но сейчас магазин закрыт, живут на последние сбережения. Не надо их трогать, они ни в чем не виноваты! Семья была очень странной, но чего не случается в жизни? Амур их обнюхал, дружелюбно помахивая хвостом, мужчина с женщиной обмерли от страха, подняли руки, чтобы это чудовище чего не отгрызло. Малец придурковато улыбался, совал руки в морду собаки – мать хватала его за плечи, но он вырывался, снова лез, демонстрируя полное бесстрашие. Гордин вежливо попросил позволить им осмотреть дом – до того вежливо, что самому смешно стало. – Да, разумеется, – закивал Хубер. – Нам нечего скрывать, в этом доме никого нет, кроме нас… Люди жили небогато, но все необходимое в доме имелось. – Проклятые эксплуататоры, – бормотал Булычев, бродя по комнатам. – Мелкие, ничтожные, но все равно эксплуататоры. – Конечно, сволочь этот Хубер, – поддакнул Яша Лапчик. – Сам себя эксплуатирует, мироед проклятый. Гордин поднялся на чердак по скрипучей лестнице – здесь можно было передвигаться, только пригнув голову, – посмотрел в окно. Солдаты обыскали дом. Рация не иголка, в шкаф не спрячешь, поэтому закончили быстро. Хуберы мялись, словно бедные родственники, мужчина поглаживал руку женщины, та окаменела, сделав страдальческое лицо. – Что вы ищете, господа? – несколько раз спрашивал Хубер. – Не надо все переворачивать, мы сами отдадим, вы только скажите… Осмотрели крохотный участок, а также ближние и дальние окрестности. В следующем доме проживала одинокая женщина средних лет. Она была туговата на ухо, постоянно переспрашивала, со страхом моргала, глядя на людей и собаку. Разрешения войти у нее не спрашивали, просто вошли и разбежались по комнатам. Женщина обреченно смотрела, как люди в форме переворачивают ее добро, бегает по комнатам страшная собака. Хозяйку звали Леа Томель, 58 лет, одинокая, разведенная, бездетная, работала бухгалтером на заводе автомобильных покрышек, но предприятие закрыли полгода назад, и теперь она на пенсии. Плохо со здоровьем: стала глохнуть, слепнуть, скачет давление. С соседями она почти не общается, живет затворницей, разве что иногда зайдет в гости Хелена Хубер, обмолвится парой слов. Данная особа жила скромно, жаловалась на перебои с электричеством и никак не могла взять в толк, на каком языке говорят люди, вторгшиеся в ее дом, – на болгарском или венгерском? – Вы много дней не выходили из дома, фрау Томель, – подметил Андрей. – Не видели сегодня посторонних? – Что вы, никого не видела, – замотала головой женщина. – Я даже к окну не подходила. Шумно стало, машины подъехали, люди забегали – все равно не подходила. Не могу понять, господа военные, что вы ищете, у меня совсем не осталось сбережений… Затем опять был обыск. Мужчину звали Никлас Рихлер, он был примерно того же возраста, что и госпожа Томель, сильно прихрамывал, имел кудлатую шевелюру, обильно разбавленную клочками седины. Мужчина раньше был фермером, но давно разорился, работал сторожем и охранником в городском отделе школьного образования. Имел машину, на которой ездил на работу, – старинный, дышащий на ладан «Фольксваген». Иногда господин Рихлер подбрасывал до работы фрау Томель – в те благословенные времена, когда у них обоих была работа. Мужчина смотрел неласково, даже с вызовом, но на вопросы отвечал. Бирюков хватало везде, даже в «высокоразвитой» Европе. Майор настаивал: не видел ли сегодня господин Рихлер что-нибудь подозрительное, не встречал ли незнакомых людей? Мужчина фыркал: что может быть подозрительного в этой богом забытой деревне? Здесь проживают шесть человек, так и не устроивших свою жизнь, и почему их в один прекрасный день должно стать больше? Рихлер возмутился, когда красноармейцы направились к гаражу – там нет ничего, вы не имеете права, это частная собственность! Последнее утверждение было явно из разряда курьезных. Но поведение мужчины насторожило. Что он мог прятать у себя в гараже? Красноармейцы приглядывали за ним, пока в гараже шел обыск. Чего только не было у этого «плюшкина»! Старая машина окончательно развалилась, из нее был извлечен двигатель. На полках и стеллажах валялся всевозможный хлам – запасные детали к автомобилю, какие-то лампы, механические устройства, садовый инвентарь, фонари, стеклянная и металлическая тара. Бойцы, ругаясь, рылись в этом скарбе, что-то билось, катилось по полу – Рихлер кипел от злобы. Крышку подпола обнаружили случайно – под цементной пылью и куском брезента. Вот тут господин Рихлер стал откровенно психовать. Его держали за руки, пригрозили пристрелить при попытке к бегству. Оперативники уже предвкушали ценную находку. Но у этого куркуля было все, что угодно, кроме передатчика! Сотни банок консервированного мяса, рыбы, упаковки с шоколадом, галеты, шпик, консервированный горох! Этими запасами можно было прокормить роту! Красноармейцы смеялись, перебирали банки, а Рихлер наверху выл от отчаяния и бессилия. Накопил он, конечно, предостаточно и вряд ли при этом использовал законные методы. – Здесь только провиант, товарищ майор! – кричал из подпола лейтенант Маркуша. – Что делать будем с этим добром? Реквизируем? Зачем ему все это? Социализм построят, голодать не будет. Это только при капитализме люди голодают! – Ладно, не трогайте, пусть чахнет над своей провизией, – поморщился Андрей. – Мы не продразверстка, чтобы отбирать последнее. Выбирайтесь, мужики, а то господина Рихлера сейчас кондратий хватит. А вы не промах, господин Рихлер, – майор похлопал перепуганного мужчину по плечу, – запасов наделали, как белка. Только лишнее это, уверяю вас. Так и быть, отнимать не будем, но поделитесь с соседями – многие из них действительно испытывают нужду. Учтите, мы придем, проверим. В последнем доме проживала еще одна семья, на этот раз бездетная. Им было слегка за сорок, они долго не хотели открывать. Но когда убедительный приклад завис над оконным стеклом, запоры отомкнулись. Граждане имели обреченный вид: мол, делайте, что хотите, хоть сразу к стенке. Женщина еще не рассталась с привлекательной внешностью. Муж был плотно сбит, имел невыразительное лицо. Они крепко держались за руки. Пару звали Симон и Эмма Моритц. Они обреченно смотрели, как их обнюхивает собака, как незнакомые люди с оружием переворачивают вверх дном их жилище. Мужчина работал в полиции: раскрывал преступления, занимался поимкой уголовников – по крайней мере, он так сказал. Но восемь месяцев назад пережил инсульт, с работой пришлось расстаться, получал небольшое пособие. Супруга Эмма работала машинисткой в полицейском управлении, но неделю назад учреждение закрыли, а сотрудников отправили по домам без объяснения причин. Машина в семье отсутствовала, до окраины города было десять минут ходьбы, а там уже курсировал автобус, на котором можно было доехать до работы. На вопросы супруги отвечали сухо и лаконично: ничего не знаем, ничего не видели. Закрадывалось ощущение, что если бы и видели, ответ не изменился бы. Радиостанцию не нашли. Красноармейцы обшарили хозяйственные постройки, собрались возле старого неработающего колодца, озадаченно смотрели вниз. – И чего уставились, как бараны на новые ворота? – разозлился лейтенант Маркуша. – Полезайте, проверяйте. Хозяин объяснил: эту скважину пробурили много лет назад, тогда еще воду не подводили к домам. Сейчас колодец заброшен, им не пользуются, а снести не доходят руки. Андрей внимательно следил за их лицами: ни один мускул не дрогнул. Женщина тоже отнеслась к происходящему равнодушно. Но все же колодец проверили – самого легкого бойца спустили на веревке, а затем совместными усилиями подняли наверх. Он посмеивался: вот оно какое – царство водяных и кикимор… Деревню обыскали полностью, заглянули во все уголки. Неутомимый Амур уселся на задние лапы, высунул язык и вопросительно смотрел на людей: «Что дальше?» Объяснить собаке было нечего. Ситуация складывалась странная. Но почудиться радиотехникам не могло – передатчик работал, и использовать его в этом квадрате местности могли только враги. – Товарищ майор, давайте еще раз осмотрим заводик, – предложил сержант Артемьев из кинологической службы. – Первый раз мы только по верхам прошли, Амур не знал, что искать. А сейчас он всех обнюхал, побродил по деревне – может, что-то и почует. Он въедливый, если что-то есть, ни за что не пропустит. – Действуй, – Гордин потрепал пса за ухом, – люди ничего не умеют, покажи им, как надо. Пса отпустили с поводка, он заметался по заброшенному предприятию, шустро бегал по лестницам, рыл носом в мусоре – при этом озабоченно ворчал и повизгивал. Странная мысль вселилась в голову: «Рихлер обронил, что в деревне проживают шесть человек. Почему, собственно, шесть, если семь? Малолетних инвалидов за людей не считает? Ошибся в подсчетах, бросил первое, что в голову пришло?» Это могло, конечно, ничего и не значить… Призывный лай собаки привлек общее внимание. Амур явно не за крысой гонялся. Сделал уши торчком и сержант Артемьев, побежал к своему питомцу, схватил за поводок, чтобы унять возбуждение. Овчарка на втором этаже копалась в строительном мусоре, сипло урчала. Схватила какую-то старую тряпичную перчатку, бросила под ноги Артемьеву. Тот опустился на корточки, повертел находку, вопросительно уставился на майора. – И что ты смотришь на меня? – спросил Гордин. – Ты на собаку свою смотри, с нее и спрашивай. Он взял перчатку, стал ее рассматривать. Не новая, рваная, жирная, обмусоленная. Как жаль, что собаки не умеют говорить! Амур продолжал рыться в мусоре, призывно тявкал. Андрей сообразил, приказал сержанту оттащить собаку. Махнул красноармейцам, они за несколько минут очистили от мусора участок пола рядом с лестницей. Открылась любопытная картина. В полу зияла дыра, торчали огрызки арматуры. Их отогнули и придавили к полу, чтобы не мешались. Дыра была заложена кусками бруса. Его извлекли, выбросили, потом с торжествующими криками достали громоздкую радиостанцию в холщовом мешке…