– Вообще-то, я предупредил, но ладно… Что бы ты сделал – ковровую дорожку расстелил? Присесть разрешишь? – Да куда угодно, Виктор Романович. – Андрей засуетился, стал выдвигать из-под стола стулья. – Спасибо, одного достаточно. – Полковник опустил на стул грузное туловище, бросил на стол фуражку и вытер лоб скомканным носовым платком. – Неплохо живешь, майор, – полковник обвел глазами украшенное лепниной пространство, – не кабинет, а целые апартаменты. Скромнее быть не пробовал? – Пробовал, товарищ полковник, не вышло. Здесь все кабинеты одинаковые. Может, чаю? – Лучше бы водки, – хмыкнул непосредственный начальник, – но на службе нельзя. Да и где ее тут возьмешь – нашу милую сердцу русскую водку? А их ликеры и свекольный шнапс – такая, прости боже, бурда… Что стоишь, как тополь, майор? Садись, будь как дома. За пленного спасибо – как там его… капитан Нахабцев? Посмотрел уже на это чудо – крепко вы его отделали. Хорошо, что не расстреляли. Он может быть полезен – не первый день хозяйничал в наших тылах. Мы его заберем с твоего позволения. Не волнуйся, не задержимся, через полчаса поедем обратно. В Вене были на совещании – попутно к тебе на огонек заглянули. Рассказывай в деталях обо всех своих успехах и неудачах. Повествование заняло минут восемь. Каждый из собеседников выкурил по папиросе. Наступила тишина, полковник Сумин (невзирая на внешность, он обладал острым аналитическим умом) переваривал услышанное. Потом вздрогнул, покосился на дверь. – Тихо что-то в вашем учреждении, майор. Где народ? – Прогуливают, товарищ полковник. – Понимаю, – Сумин ухмыльнулся, – уклоняются от общественно полезного труда и ведут паразитический образ жизни. Ничего, мы их научим работать. Я внимательно тебя выслушал, майор. Прими сочувствия по поводу гибели твоих ребят. Это война, такое происходит повсеместно. На днях получишь подкрепление в свой отдел – ребята хорошие, неглупые, правда, опыта никакого. Сколько человек ты потерял – двоих? Получишь четверых. – За одного убитого двух неубитых дают, – горько пошутил Гордин. – Примерно так, – полковник смутился. – И не совести меня, война идет. Подходи ответственно к организации подобных мероприятий. Вот смотри, твой убитый Хубер, которого ничто не мешало взять живым, должен был встретить колонну тяжелых грузовиков и сопроводить ее к тайнику, где спрятана эвакуированная типография. Охрана усиленная, значит, груз того стоит. В сумме грузоподъемность машин – пять тонн, отними тонну на охранников, остается четыре. Вполне достаточно, чтобы затолкать в машины несколько станков, вспомогательные принадлежности и готовую продукцию. Везти это добро по нашим тылам, конечно, безумие, но, видимо, знали, что делали, имели убедительные документы и иммунитет от проверок. Где Нахабцев должен был подхватить Хубера? В Тильгау. Значит, тайник где-то там же, к востоку от Абервельда, в горах и скалах. В других местах – к северу, западу, к югу от города – нелогично. Улавливаешь мысль? Тогда Хубер прошел бы пешком пару миль, и его забрали бы по пути. Гора за Магометом не ходит. Но нет, тяжелые машины поперлись буераками, через лес и холмы – только для того, чтобы забрать Хубера? Не верю. Колонна должна была ехать дальше. – Мы думали об этом, товарищ полковник. В той местности черт ногу сломит, будем тыкаться в эти скалы, как слепые щенки, и снова терять людей в ловушках. Нужны знания, а значит, надо вскрыть оставшуюся агентурную сеть. – Так вскрывайте, майор! – воскликнул Сумин. – На вашем месте я бы присмотрелся к этой деревне, поговорил с людьми – обязательно что-нибудь всплывет. Груз прятали три дня назад, возможно, снова шли через Тильгау. А это не телега с сеном – без шума не проехать, должны были запомнить… если использовался, конечно, этот маршрут. И заметь, дорога к тайнику – не козья тропа, все же тяжелые грузовики прошли. – Я понимаю, Виктор Романович, будем работать. – Слышал про операцию «Бернгард» германских спецслужб? – задал неожиданный вопрос полковник. – Слышал, но имею смутное представление. – Хорошо, введу в курс, чтобы знал, с чем столкнулись. Фальшивки в Австрии производят не первый год. Их печатали еще в империалистическую войну – не исключу, что именно в этой же лаборатории. Точно не поручусь, но известно, что в окрестностях Вены. Русская контрразведка копала и выяснила, что здесь замешан Венский военно-географический институт. Россию тогда завалили поддельными купюрами и ассигнациями. Потом революция, весь мир тряхнуло – в общем, не успели мы накрыть эту лавочку. Развалилась Австро-Венгерская империя. Но умельцы в Австрии остались и опыт фальшивомонетничества накопили огромный. Подделывали чешские кроны – разумеется, под присмотром германских спецслужб, напечатали огромную партию, но сбыть не смогли. Потом в эту авантюру влез министр иностранных дел Германии Штреземанн – уже поняли, что наводнение рынка вражеских стран поддельными купюрами влечет инфляцию и крах экономики. Стали подтачивать Великобританию – в массовых количествах печатали фунты. Работали несколько конспиративных фабрик немецкой разведки. Фальшивки завозили в страну дипломаты, выбрасывали на рынок. Фабрики работали в Германии, в Австрии. Производились не только деньги, но и фальшивые документы, ценные бумаги. Не поверишь, фактически половина гуляющих по стране перед войной денег была фальшивкой. Наши золотые червонцы в 20-е годы подделывали, представляешь? В 1938-м – аншлюс, и все производство в Вене оказалось в руках имперской безопасности. Добыли досье на всех обосновавшихся в Европе высококлассных фальшивомонетчиков, схватили их, заставили работать. Размах небывалый. Фальшивок перед войной наделали – гору. Фунты, доллары, французские франки… В концлагере Заксенхаузен работала лаборатория – фунты печатали. Изготовили больше золотого запаса Английского банка, а этот запас покрывал стоимость находящихся в обращении денег. Английская экономика просто развалилась. Особо отслеживали пути распространения фальшивых денег за последние десятилетия, выясняли, как лучше сбыть фальшивки населению и постепенно заменить ими настоящие деньги. Война еще не началась, а процесс уже шел. В 1940 году РСХА в неприметном особнячке на Дельбрюкштрассе в Берлине создало специальную засекреченную группу «Ф-4». Свезли туда лучших граверов Европы. Несколько месяцев напряженной работы – и нужные клише готовы. – Но разве нельзя отличить фальшивку от настоящей банкноты? – спросил Андрей. – Мне кажется, это можно сделать невооруженным глазом. – А это к вопросу о немецкой обстоятельности, прилежании и усидчивости, – усмехнулся Сумин. – Эти были лучшие граверы, повторяю. Картинки выписали так, что не подкопаешься – для купюр всех существующих достоинств. Водяные знаки – не отличишь от настоящих. С бумагой поначалу были сложности – не могли добиться идентичности. Кучу опытов провели – все никак. Не та бумага. Требовалось льняное полотно, выделанное без химических добавок. В Германии такая бумага отсутствовала. Отправили эмиссаров во все концы света, искали нужное сырье. И отыскали – в Турции. Закупили тонны текстиля, выслали в Берлин. Разработали способ его использования и обработки, превратили в бумажную массу. И вот теперь эта масса ничем не отличалась от оригинала. Операцию по изготовлению фальшивых фунтов стерлингов назвали операцией «Бернгард». Самое смешное – это проверка изготовленных подделок. Решили это сделать в Швейцарии. Снарядили доверенного агента СД, у которого был счет в тамошнем банке. Отправился в Берн, предъявил в банке пачку новеньких фальшивок и официальное письмо германского Рейхсбанка: дескать, есть подозрение, что купюры фальшивые. Проверьте, пожалуйста, а то у нас в Германии нет таких специалистов, как у вас. «Швейцарцы» проверили, вынесли вердикт: деньги настоящие, пользуйтесь на здоровье в любой стране мира! Вот смеха-то было в узких германских кругах! Решили еще раз проверить. Через другой швейцарский банк отправили пачку фальшивок в Лондон – прямиком в Английский банк. И там все прошло удачно. То есть фальшивки – это те же настоящие банкноты, только изготовленные кустарным образом. Распознать их можно единственным способом: если на руках окажутся подлинная и фальшивая банкноты с одинаковым номером и серией. Но вероятность, сам понимаешь, ничтожная. Кто без нужды разглядывает эти номера? Вероятность один на миллион. И все же у производителей были технические сложности, и штамповать подделки они стали только в 1943 году. Фальшивки потекли рекой. Англичане быстро установили, что происходит, но молчали, чтобы не подрывать доверие к своей валюте… – И какое нам дело до фальшивых английских купюр… – пробормотал Андрей. – Никакого, – согласился Сумин. – Англичане – наши союзники, но, сам понимаешь, союзники ненадежные и опасные. Спят и видят, как уничтожить коммунизм во всем мире. Немцы распускали слухи, что приступить к изготовлению фальшивых долларов и рублей они не смогли, но в это слабо верится. Все они смогли. Есть оборудование для печати американской валюты, и умные люди им непременно воспользуются. Но доллары нас мало волнуют – по той же причине. Рубли они точно штамповали и сбывали по дипломатическим каналам. Когда мы пошли в наступление, эта работа усилилась. Дипломатии, понятно, нет, но есть другие способы доставить фальшивки в СССР. Было бы желание. И эти каналы заработали и продолжают работать. Трудились те же мастера, что печатали фунты. Рубли качественные – неотличимые от настоящих. В СССР своя специфика, деньги не всегда актуальны – карточки, трудодни, все такое. Но деньги, тем не менее, роль свою выполняют. Говоришь, прикончили весь персонал секретной типографии? Жалко, все концы в воду. Зато зарплату, наверное, получали хорошую… Имеются достоверные сведения, что рублей произвели много. Создаются тайники – особенно в тех странах, которые уже не находятся под оккупацией. Там оборудование, фальшивки. Не воспользуются немцы – подтянутся союзники, и эти не прочь обвалить экономику нашей страны. Один из тайников здесь, под Абервельдом. Предприятие было крупное, работало с размахом. Специализировалось исключительно на нашей валюте. Теперь понимаешь, в чем дело? Опыт у немцев имелся – они еще до войны печатали рубли. Сам Альфред Розенберг курировал проект. Фальшивки ввозились под видом дипломатической почты, на них скупали ювелирку, картины, антиквариат, меха. Потом за дело взялись диверсанты и внедренные агенты на освобожденных территориях. Кончится война – союзники перехватят эстафету и нанесут нам новый тяжелый удар. То, что на данную типографию планируют наложить лапу англичане, считай, что факт. Немцам бы только вывезти ее. А не получится – сохранить в тайнике. Не факт, что Австрия будет наша, скорее всего, отойдет союзникам, и тогда они просто заберут эти ценности, проведут модернизацию оборудования… Пояснять дальше, майор? – Излишне, товарищ полковник, я все понял. На восток от Тильгау простиралась сложная каменистая местность. В дымчатой синеве за скалами возвышались рослые холмы. Группа СМЕРШ в сопровождении автоматчиков въехала в деревню в районе полудня. Лейтенант Маркуша и семеро красноармейцев остались на западной окраине – следить, чтобы кто-нибудь из жильцов не вздумал сбежать. Поредевшая группа и четверо бойцов двинулись дальше на двух машинах, сделали остановку в том месте, где позавчера накрыли колонну «Студебеккеров». Дальше дорога сужалась, петляла между вросшими в землю каменными глыбами. Вдоль обочин еще виднелась застывшая кровь – диверсанты обильно полили ею дорогу. Оперативники хмурились, молчали, здесь все напоминало о гибели товарищей. В крайнем доме дернулась занавеска – за действиями группы наблюдал любопытный глаз Хелены Хубер. Искать здесь было нечего, машины медленно двинулись дальше. Протащились унылые цеха заброшенного заводика. Дальше Гордин приказал солдатам спешиться, идти впереди, да не зевать – вероятность засады была реальной. И после этого еще два часа тыкались в завалы, как слепые котята! Повсюду громоздились скалы, осточертевшие хуже горькой редьки. Проездов для большегрузной техники практически не было. Несколько раз оперативники покидали машины, лезли вверх, готовые среагировать на каждое движение, искали дорогу, потенциально ведущую к тайнику. В восточном направлении дорог не было – по крайней мере, в глаза они не бросались. От развилки за деревней вблизи расколотой приметной скалы разбегались две проселочные дороги – на север и на юг. Первая тянулась по складкам местности и теоретически должна была влиться в северную трассу, связывающую Абервельд и Гуфштадт. Вторая, если верить карте, вилась по открытой местности и упиралась в деревню Трабен. Между населенными пунктами было четыре километра. Маршрут проверили, доехали до околицы Трабена – компактной деревушки на тридцать дворов – и повернули обратно. Ехали медленно, осматривая все сомнительные участки. Ответвлений от дороги не зафиксировали. Группа вернулась к развилке, двинулась на север. Здесь местность была сложнее – овраги рассекали каменистую землю. На открытых участках водители прибавляли скорость, люди невольно пригибали головы. Примыкающих дорог здесь тоже не было. Километра через четыре проселочная дорога под острым углом влилась в асфальтовую трассу, и местность стала сравнительно знакомой. – Ну что, товарищи, нужно разъяснять очевидные вещи? – спросил Андрей. – Немецкая колонна, встретив сопротивление десантников Кузнецова, в город не вернулась и в воздухе не растворилась. Машины с секретным грузом съехали с дороги на полпути между городом и местом боя и обогнули Абервельд с востока. Они проехали там же, где и мы, только в обратном направлении. Хочешь не хочешь, они должны были оказаться в окрестностях Тильгау, но жители за скалами их могли и не видеть. Как ни крути, все дороги ведут в Тильгау, чуете? – В саму деревню дороги не ведут, командир, – поправил Зинченко, – но пролегают рядом, с этим не поспоришь. Самое противное, что дорога фактически каменная, следов от покрышек не найти. Но если хорошо поползаем, можем и отыскать. – Долго ползать придется, – фыркнул Яша Лапчик и быстро добавил: – Но если другой работы у нас нет, то можем и поползать. Вы, кстати, в курсе, товарищ майор, что ночью прошел сильный дождь? Он полоскал часа четыре, я несколько раз просыпался, смотрел на часы, а утром выглянуло солнышко, и сейчас об этом дожде уже ничто не напоминает. – Дождь смывает все следы… – задумчиво пробормотал Несмелов. – Может, не все, – пожал плечами Гордин, – но большинство – определенно. Обратите внимание, группа ряженого капитана Нахабцева воспользовалась не этой дорогой – они свернули с трассы недалеко от предместий и въехали в Тильгау с запада, а не с востока. Предлагаю поискать этот проезд – для общего, так сказать, сведения. Съезд с дороги обнаружился метров через семьсот, вблизи начала городской черты. От города его загораживала приземистая скала, а дальше дорога тянулась по безлюдной местности через лес, в объезд вытянутого холма. Автоматчики Маркуши округлили глаза, когда у них за спинами появились знакомые машины. – А вы неплохо поколесили, товарищ майор, – признал Маркуша. – Через Вену ехали? И как оно там? Создавалось досадное ощущение, что напрасно расходуется ценное время. Последующие события тоже не радовали. Остаток дня ушел на повторный опрос жителей деревни. Все местные находились на месте, никто не сбежал. Госпожа Леа Томель возилась на крохотном участке, ухаживала за цветником. Супруги Моритц пили чай на веранде, а когда в деревню въехали люди с красными звездами на шапках, быстро составили посуду на поднос и ретировались в дом. Господин Никлас Рихлер, возившийся до этого в гараже, тоже спрятался в доме. Оперативники курсировали между домами, проводили опросы. Ордер от прокурора на это не требовался, австриякам хватило ума это понять. Они с обреченным видом пускали чужаков на свою территорию, сквозь зубы отвечали на вопросы. Фотограф из НКВД сделал посмертное фото Хубера. На нем вражеский агент выглядел не самым цветущим образом, но, в принципе, был узнаваем. – Это он… – задрожала госпожа Хелена Хубер, обнимая своего улыбчивого ребенка. – Да, это он, почему вы спрашиваете? Думаете, я его не узнаю? И не называйте его, ради Христа, Хубером! Никакой он не Хубер! Это я Хелена Хубер! А как зовут этого страшного человека, я не знаю! Он тайком пробрался в наш дом, нагнал страха на нас с Нико! Он угрожал перерезать горло моему мальчику, как я должна была к этому относиться? Некрасивая женщина дрожала от возмущения, сильно нервничала, но эту нервозность можно было понять. Оперативники в этот день не отличались учтивостью, смотрели сурово, задавали неудобные вопросы. Женщина бледнела, а когда бледнеть уже было некуда, процесс оборачивался вспять, и она покрывалась пунцовыми пятнами. Была ли она замужем? Нет, не была, и не делайте вид, будто вас это волнует! Был мужчина, много лет назад, но все, что от него осталось, – вот этот неполноценный ребенок, которого Хелена безумно любит! Не пытались ли нацисты отобрать у нее ребенка и отправить в специальное учреждение? Наличие в рейхе умственно неполноценных людей, мягко говоря, не приветствуется и идет вразрез с представлениями о великой расе. На этом месте Хелена втянула голову в плечи и сообщила, что представления русских о нацистских порядках несколько искажены – все было не так уж плохо. Детей из семей изымали редко при наличии хотя бы одного родителя. Допрос продолжался. В этой женщине было что-то странное, и это настораживало. Как долго госпожа Хубер проживает в Тильгау? Недолго, всего четыре месяца, до этого проживала в восточной части города, на Хайзельгассе, в двух шагах от продуктового магазина, в котором работала продавцом. В деревню переехала, когда магазин закрыли, а квартиру пришлось продать, чтобы рассчитаться с долгами. Этот дом принадлежал ее родственнице, которая скончалась в прошлом году. Эта новость удивила, выходит, фрау Хубер – новосел? Но это могло быть совпадением. Андрей настаивал, тыча в фото мертвого человека: «Вспомните, госпожа Хубер, может, видели его раньше?» – и внимательно следил за ее реакцией. Дознание следовало вести другим путем. Вызвать войска, прочесать прилегающую местность. Но он еще не исчерпал свои возможности. Снова проводились опросы соседей: одинокой дамы Леа Томель, хмурого бирюка Никласа Рихлера, Симона и Эммы Моритц. Всем показывали фото, люди пугались, спрашивали, что случилось с изображенным на фото господином. «Ничего ужасного, – уверял Гордин. – Он умер, это очевидно. Посмотрите внимательно, может, видели этого человека, в живом, разумеется, виде?» Люди отворачивались, вяло мотали головами. – И вот что интересно, командир, – заявил во время перекура капитан Зинченко, – одинокая женщина и семейная чета отрицают свою осведомленность уверенно, естественно, и это похоже на правду. А вот одинокий бирюк Рихлер ведет себя подозрительно. Самое интересное, когда они впервые глядят на фото. Нужно смотреть на лица, это впечатление самое верное. Не бегают глаза, не учащается дыхание – значит, не врут. А вот Рихлер… Я могу, конечно, ошибаться. Но глазки у него блуждают, и отвечает он раньше, чем рассмотрит фотографию. Я сразу подметил ненормальную реакцию. А еще он уточнил: этот парень точно мертв? Я подтвердил, и он явно выразил облегчение. То есть порадовался новости, что этот парень мертв. Возможно, он что-то знает. У тебя опыт побогаче, командир, может, сам его допросишь? При чем здесь опыт? Рихлер занервничал, когда его жилище снова навестили оперативники, да еще во главе с суровым майором. Он побледнел, забормотал, что в пятый раз может сказать только то, что уже говорил! И незачем постоянно к нему ходить! Мужчина вел себя странно, очевидно, сдавали нервы. Гордин пристально смотрел в его глаза, и тот не находил себе места. – Не буду вам показывать фото, – тихо сказал Андрей. – Вы понимаете, о ком речь, и не будем продолжать этот театр. То есть вы настаиваете: человека с фото вы никогда не видели? – Не видел, – замотал головой Рихлер. – Оставьте меня в покое… – Ваше упрямство поражает. Но глаза выразительно говорят за вас. Давайте начнем заново, господин Рихлер. Вы видели этого человека? В случае правильного ответа обойдемся без ареста и конфискации в пользу Красной армии содержимого вашего тайного погребка. Последний аргумент оказался ударным. Мужчина изменился в лице – стал преображаться в библейского старца, обреченного на вечные страдания. – Позвольте еще раз посмотреть фото? – сказал он дрогнувшим голосом. Офицеры украдкой заулыбались, Андрей предъявил снимок. – Да, вы знаете, я его, кажется, вспомнил… Прошу учесть, я только сейчас вспомнил. И как же я сразу не сообразил… Вернувшаяся память заработала неплохо. Господина, похожего на Алоиса Хубера, Рихлер видел три дня назад (на чем он убедительно настаивал – не два и не четыре, а именно три), поскольку именно в этот день он ходил на заводик чем-нибудь поживиться. Там остались никому не нужные детали, узлы и просто никчемные железки, которые можно использовать в хозяйстве! Этот господин быстрым шагом шел от заводика к деревне и смотрел по сторонам. А это закон: когда смотришь вдаль, не видишь, что происходит под носом. Рихлер шел параллельной тропкой, и Хубер его не заметил. Но Рихлер хорошо разглядел чужака. Незнакомец свернул с дороги, обогнул участок фрау Хубер и вошел туда через заднюю калитку. Он видел, как незнакомец шел по двору, а затем пропал в доме. То есть фрау Хубер его впустила. Или он сам вошел. Никаких возмущенных криков он не слышал. Рихлер отправился дальше по своим делам и вскоре забыл про этот случай. Что с того, что к одинокой женщине заглянул мужчина? Ну и что, что мужчина незнакомый? Это деревня, а не необитаемый остров. А господин Рихлер никогда не отличался любопытством. Ему вообще плевать на все, лишь бы его не трогали. – Почему вы сразу не сказали? – строго спросил Андрей. – Только не надо сваливать на забывчивость. Рихлер мямлил, что ему не нужны неприятности, он мирный человек и считает, что его хата с краю. Он никому не присягал на верность и волен жить так, как считает нужным. Забирать его было не за что. – Благодарим, господин Рихлер, – учтиво сказал Андрей. – Надеюсь, у вас хватит благоразумия не говорить никому о нашей беседе? Особенно фрау Хубер. С этой дамой вам лучше не встречаться. Не выполните наши требования… надеюсь, вы слышали слово «Сибирь» и примерно представляете, что это такое? Идите в дом и несколько дней не выходите с участка. – Вы в чем-то подозреваете фрау Хубер? – промямлил мужчина. – Господин Рихлер, я повторяю, воздержитесь от неприятностей. Нашего разговора не было. Всего доброго. Мужчина рысью убежал в дом и заперся на все запоры. Офицеры задумчиво смотрели на закрывшуюся дверь. – А вот это уже что-то, товарищи, – сказал Гордин. – Молодец Зинченко, проявил наблюдательность. Итак, что мы имеем? За день до своей смерти убитый что-то делал на заводе, возможно, проверял работоспособность рации. После этого он, воспользовавшись задней дверью, пробрался к Хелене. Она его впустила. То есть эти двое были знакомы, но свои отношения не афишировали. – При этом что-то мне подсказывает, что это не амурная связь, – проворчал Яша Лапчик. – Да, такое трудно представить, – согласился Гордин. – Несмотря на то что убитый и сам не Адонис. Хелена врет – она знала Хубера. Пусть он и обманул несчастную женщину – заморочил ей голову, а когда прибыл СМЕРШ, приставил нож к горлу ребенка. Пусть даже так, что мешало Хелене сказать правду? Впечатления полной дуры она не производит. Тут дело сложнее, она не просто врет… – А зачем ей обуза в виде ущербного отпрыска? – не понял Булычев. – Да хрен ее знает, – поморщился Андрей, – может, для пущей достоверности, может, он и вправду ее сын. Нас это не волнует. Главное, что эта красотка – не совсем та, за кого себя выдает. И Рихлер это, видимо, почувствовал – перетрусил… – Будем брать Хелену? – деловито осведомился Зинченко. – И что мы ей предъявим? Ее слово против слова Рихлера. Скажет, что ничего не было – попробуй доказать обратное. И на шарапа ее не возьмешь. Есть другой способ завершить дело… Глава восьмая Красная армия билась насмерть на Зееловских высотах, прошла с огромными потерями два оборонительных рубежа из трех. А в австрийском городке Абервельд царило сонное спокойствие. Словно затишье перед бурей: пустые улицы, только иногда проезжали машины и прогуливались патрули. НКВД пока не развил бурную деятельность, майор Штольц присматривался к ситуации. Смущало присутствие опергруппы СМЕРШ с неизвестными майору задачами.