– Это что такое? Ты где взял автомат? – грозно выкрикнул Андрей. – Так вы сами его на кухне оставили, товарищ майор… – растерялся помощник. – Прислонили к стене, под подоконником, значит, он вам не нужен… Рассмеялся Феликс, оставшийся без оружия. Веселые ребята, нечего сказать. – Не бойтесь, товарищ майор, я осторожно, – пообещал Тобиас. – Знаю, как обращаться с этой штукой… Вы же не думаете, что я против вас оружие направлю? Гордин не был уверен, сомневался в каждом человеке. Но если до сих пор не пристрелил… Прогремел выстрел из-за трансформаторной будки. Пуля обломила ветку. Феликс покатился по земле, усыпанной прошлогодней листвой, выплевывая в пространство немецкие ругательства. Тобиас прыжками бросился за дерево, стал стрелять плотными очередями. Едва настала пауза, Шмидт выпустил еще две пули, стал кряхтеть, переползая на другой край будки. – Господин Шмидт, не надоело еще? – выкрикнул Андрей. – Все кончено! Бросайте оружие, выходите, мы не будем стрелять! До окончания следствия вам гарантируется жизнь и достойные условия в плену! Последний выстрел прозвучал через двадцать секунд, после чего лязгнул металл, и стало подозрительно тихо. – Кончились патроны у мерзавца, – предположил Феликс. – А почему тогда не выходит? Парень приподнял голову, начал осторожно подниматься. – Под пулю хочешь? – бросил Андрей. – Давай, не возражаю, может, ума наберешься. А то нам умные нужны, а не дураки. Феликс смутился, лег на землю. Время шло, злоумышленник за будкой помалкивал. Недобрые предчувствия ждать не заставили. Андрей вздохнул, выбрался из-за дерева, отобрал у Тобиаса автомат и двинулся к будке. У преступника была прекрасная возможность выстрелить, но он ею не воспользовался. Максимилиан Шмидт лежал в траве за трансформаторной будкой – скрючившись, с поджатыми ногами, зачем-то прищурился в момент смерти. Последней пулей он расколол себе правую половину черепа. «Люгер» валялся рядом, на бетонной опалубке. Мертвый враг – это лучше, чем сбежавший враг, но бывают ситуации, когда это фактически одно и то же! Андрей мрачно смотрел на мертвеца, заговаривая нахлынувшую злость. Во всем, что случилось, был виновен только он. С «капитаном Нахабцевым» допустили роковую ошибку, «Хубера» упустили, Шмидта упустили, не говоря уж о господине Эггере и фрау Штейнер… Зашуршала сухая земля под ногами – подошли австрийские товарищи. – Эх, не повезло, – пробормотал Феликс. – Кто же знал, что он готов в себя выстрелить… Послушайте, товарищ майор, мне кажется, я его где-то видел, причем недавно, чуть ли не вчера… – Парень напрягся, стал усиленно растирать лоб. – По магистрату он бегал, точно, – вспомнил Тобиас. – Какой-то важный чиновник в городской администрации… – Первый секретарь господин Максимилиан Шмидт, – представил убитого Андрей, – правая рука всеми уважаемого бургомистра господина Шварцена. – Ничего себе, – оценил Феликс. – Выходит, он сегодня не на работе? Мысли у всех глупцов какие-то одинаковые. Андрей позволил себе невеселую улыбку. Все кончилось, хорошо хоть Хелену взяли. Докладывать полковнику Сумину по-прежнему нечего. Подбежали запыхавшиеся офицеры. – Вот что мне нравится в своих сотрудниках, так это то, что они всегда прибывают вовремя, – ехидно похвалил их Андрей. – Молодцы, так держать. Справились всем гуртом с дверью? Или плюнули, через парадное вышли? – Виноваты, товарищ майор, – сокрушенно вздохнул Зинченко, – как проклятье какое-то… Подбежал лейтенант Лапчик с автоматом наперевес, ошарашенно завертел головой, потом глянул на труп за будкой и присвистнул. – Вот это сюрприз… – А ты не мог ему дорогу с задней стороны дома перекрыть? – ядовито осведомился Гордин. – Ведь слышал же стрельбу, трудно было сообразить? – Сообразил, товарищ майор, – молодой сотрудник залился краской, – только вы и главный выход без присмотра оставили, все в квартиру подались. А я не Фигаро бегать туда-сюда… Да еще и эта баба развязалась в самый интересный момент… – Что? – напрягся майор. – Учти, боец, если скажешь, что баба убежала, пристрелю на месте к чертовой матери… – Не убежала… – выдохнул Яков. – Но развязалась чертовка – ума не приложу как. Я и отвлекся-то всего на минуту. Она же баба – умеет плести и расплетать узлы… Вы в стрельбе упражнялись, я у черного выхода стоял, вдруг чувствую, что-то не то, нехорошо как-то на душе стало, побежал обратно – а она уже почти развязалась… Царапалась, как бешеная кошка, орала, ногой норовила в одно место засадить… Я, товарищ майор, когда щуку на три кило из проруби вытаскивал – и то легче было… Пришлось ей по башке дать, чтобы сознание потеряла. Так связал, что уже точно не развяжется… – И оставил ее одну в машине? – похолодел Андрей. – Бегом назад! Какого черта ты сюда приперся?! На этот раз обошлось. Сообщники Максимилиана Шмидта по округе не шныряли, спасти шпионку оказалось некому. Повторно распутаться она не могла, да и не была к этому расположена. Себастьяну Курцу сделали перевязку, он самостоятельно добрался до машины, где и потерял сознание. Его отправили в больницу, где быстро прооперировали, позже Тобиас с Феликсом принесли добрую весть: жить будет, хотя в ближайшие несколько недель антифашист из него будет, мягко говоря, неважный. Капитан Зинченко прибыл в больницу и от лица командира группы выразил Курцу благодарность и пожелание не затягивать с выздоровлением. Ко всем чиновникам, работающим в магистрате, приставили охрану – теперь за каждым их шагом следили красноармейцы. Покидать здание строго запретили, делать телефонные звонки – только с разрешения новой власти и в присутствии ее представителей. Бургомистр Шварцен, когда до него донесли последние известия, переменился в лице, стал смертельно бледнеть. – Мне очень жаль, господин Шварцен, – без всякой жалости сказал Гордин, – но ваш ближайший помощник оказался сотрудником гитлеровской разведки. Дискутировать бессмысленно – он встречался с агентом нацистского подполья, а когда их выявили, стал спасаться бегством и отстреливаться. Только чудом мои люди не пострадали. Но ранен товарищ Курц. Позвольте спросить, господин Шварцен, вы уверены, что в таких условиях я смогу вам доверять и не получу в один прекрасный день нож в спину? – Подождите, я не участвовал ни в каком подполье… – забормотал потрясенный бургомистр. – Это смешно, это невозможно даже представить… Посмотрите на меня, господин майор: я похож на нацистского шпиона? – Господин Шмидт тоже не был похож, – отрезал Гордин, – он умело имитировал страх. Не поверю, что вы не знали о делах своего первого заместителя. – Да не знал, господин майор, Христом Богом клянусь, не знал… Слишком многое свидетельствовало о том, что бургомистр не в теме. Он мог быть замешан, но не по своей воле, и вряд ли это были серьезные преступления, связанные с фашистским режимом. На одно закрыл глаза, другое спустил на тормозах, третье – сделал вид, что не заметил. Не те у человека качества, чтобы быть полезным нацистам. Пусть руководит своим городом, решает хозяйственные вопросы, заботится о коммунальном хозяйстве, а все необходимое для функционирования секретных объектов будет делать более волевой заместитель… Но сегодня логика не работала. Господин Шварцен был арестован на неопределенный срок. Его вывели из кабинета и препроводили в подвал. Бургомистр был бледен, словно его уже повели на расстрел. Озадаченно чесал затылок капитан Волынцев, видевший эту картину. Но не отказался выделить пару бойцов для охраны врага. Гордин сидел в кабинете, кипел от злости, когда без стука вошла Микаэла – губы плотно сжаты, их уголки скорбно опущены. – Вот вы и показали свое истинное лицо, Андрей, – надменно начала Микаэла. – Нашли врага, не так ли? Это мой отец – вы серьезно? Чем, позвольте спросить, ваше ведомство отличается от других карательных структур вашего государства, которым лишь бы кого-нибудь обвинить? – Ничем, – отрезал майор. – Мы обвиняем с тем же усердием. И, кстати, насчет истинного облика – именно его сегодня показал первый заместитель вашего отца, господин Шмидт. Он несколько отличался от его театрального образа. Полагаю, вы уже в курсе, что произошло? При задержании преступника получил ранение Себастьян Курц – и чудо, что все остальные остались целы. Вам надо было видеть, с каким упоением господин Шмидт стрелял в наших офицеров. – Я не говорю про господина Шмидта, я говорю про своего отца! – повысила голос Микаэла. – Мне жаль, что случилось с Курцем, но при чем тут мой отец? Он безвредный человек, пусть бесхарактерный, мягкий, но он грамотный руководитель и организатор. Он не мог быть пособником нацистов. Я требую, чтобы его немедленно отпустили! – Вы требуете? – изумился майор. – Я не ослышался? А как вы сами здесь оказались, Микаэла? Вы третий день находитесь в магистрате, хотя ваше место в школе – по вашему уверению. Вы беспрепятственно ходите по территории, находитесь в курсе нашей работы и даже несколько раз выезжали с нами. Но в тех случаях, когда мы рисковали жизнью, вас рядом почему-то не оказывалось. Вы втерлись в доверие, всячески просите за своего отца, у которого определенно рыльце в пуху. Вы третий день тут вынюхиваете, морочите мне голову, стараетесь убедить, что никогда не были связаны с преступными организациями… – Позвольте, я не верю своим ушам! – вскричала Микаэла. – Зачем мне все это надо? Вы сами набросились на меня, когда я спускалась по лестнице из своей квартиры на Кёнерплац! Я шла и ни о чем таком не думала, мне надо было лишь добраться до своего отца! Вы привезли меня в магистрат, задавали какие-то вопросы, просили ввести в курс наших дел, быть связующим звеном между вами и местными жителями! По-вашему, я все подстроила? Каким же образом? Мне это не надо, я лишь хотела обезопасить своего отца! Я была о вас, Андрей, лучшего мнения, а вы оказались отнюдь не порядочным человеком! – То же самое я могу сказать о вас! – вспыхнул Гордин. – Вы мне тоже сначала показались порядочной! – Но я такая и есть! – Да неужели? – Милые бранятся… – сунулся в кабинет капитан Зинченко, похлопал глазами, посмотрел на участников драмы и криво ухмыльнулся. – Чего не поделили, командир? Семейные сцены – как это трогательно. Ладно, потом зайду, хотел поговорить по поводу задержанной Хубер. Но сейчас у вас такое лицо, словно вы в меня сапогом запустить хотите… Дверь захлопнулась, и вовремя – майор мог взорваться. Смешинка в рот попала – и сразу растаяла злость, стало неловко и даже стыдно. – Что это было? Что он сказал? – Микаэла исподлобья поедала его глазами. – Это не имеет отношения к нашему разговору. – Майор усиленно хмурился, но предательская смешинка делала свое дело. – Простите, Микаэла, я виноват, что повысил голос. Но вы первая набросились. Предлагаю забыть обо всем, что мы тут друг другу наговорили. Это все от нервов. Надеюсь, вы не планируете нагнетать напряженность? С вашим отцом ничего не случится, обещаю. Если он не виноват, никто не будет держать его в подвале. Пусть посидит ночку – закалится характером. Неужели вы сами не понимаете? Хотел бы навесить на него всех собак, сдал бы в НКВД. Сейчас идите домой и никуда из дома не выходите. Возможно, вечером я к вам зайду и сообщу последние известия. Или нет. Вы опять морочите мне голову… – он недовольно поморщился. – Все, ступайте, я не хочу вас видеть, и не спорьте больше со мной… Девушка предпочла не раскачивать лодку. Есть такие представительницы слабого пола (их мало), которые понимают, что словами делу не поможешь. Микаэла попятилась, тихо прикрыла за собой дверь. А вот капитану Зинченко определенно стоит сделать строгое внушение… Глава девятая Хелена Хубер сидела потрясенная, серая от страха и отчаяния, дрожали пальцы, которыми она нервно теребила застежку кофты. Яша Лапчик провел предварительный допрос, многозначительно глянул на командира: сломлена, можно работать. Женщина сильно изменилась за прошедшие сутки: сникла, под глазами почернели круги. Резинка порвалась, ломкие волосы рассыпались по плечам, но нисколько ее не украсили. Под глазом переливался крупный синяк – работа лейтенанта Лапчика. Яша как-то смущенно на него поглядывал, но вряд ли раскаивался. – Вы хорошо подумали, госпожа Хубер? – строго спросил Андрей. – Мы можем говорить? Задрожали посиневшие губы, она подняла глаза. Некрасивое лицо покрылось морщинами. – Подумайте прежде всего о вашем сыне, – развивал мысль Гордин. – Ваша участь незавидна, но вы ее можете облегчить сотрудничеством с советскими органами. Вас не расстреляют, и рано или поздно, искупив вину, вы сможете воссоединиться с ребенком. Временно он будет содержаться в одном из специальных детских учреждений Австрии, где получит надлежащий уход. О его будущем можете не беспокоиться, мы детей не наказываем. В данный момент вам следует подумать о себе. «А ее ли это сын? – мелькнула мысль. – Может… сценический реквизит?» – Я готова рассказать все, что знаю… – произнесла она утробным голосом. – Отлично, – кивнул Гордин. – Рад, что здравый смысл еще с вами, фрау Хубер. Нас мало интересует, как вы пришли к такой жизни, кем являетесь на самом деле и с кем работаете. Об этом поговорим позднее. Пока же нас интересует вот что. В городе работала секретная лаборатория по производству фальшивых денежных знаков СССР… возможно, не только СССР, но это неважно. Будучи законспирированным, возможно, нештатным сотрудником Службы безопасности рейха, вы должны были об этом знать. Пусть не детально, но хоть что-то. Лабораторию пытались вывезти, но не получилось. Она спрятана в окрестностях Абервельда. Думаю, место подобрали заранее в качестве запасного плана. Наш вопрос прост и понятен: где находится лаборатория? Повторяю, правдивым ответом на этот вопрос вы облегчите жизнь себе и сыну. Наступила оглушительная тишина. На фрау Хубер было страшно смотреть – целый сонм отрицательных эмоций, – они ее буквально разрывали. Замерли офицеры, присутствующие на допросе, зачарованно смотрели ей в рот. – Я готова все рассказать… – выдохнула женщина. – Но, боюсь, я знаю далеко не все… Вы должны понимать, мне никто не доверил бы государственные секреты. – Говорите, что знаете, – предложил Гордин. – Но говорите все. Где спрятали секретную лабораторию? – Я знаю, что она была укрыта в окрестностях деревни Трабен, это в четырех километрах к югу от Тильгау… Первоначально ее собирались вывезти в Гуфштадт – тогда еще он не был занят вашей армией… Дальше в Германию, но подробностей я не знаю… С эвакуацией произошла задержка – ждали приказ из Берлина, из Управления имперской безопасности… Произошла бюрократическая путаница. Когда лабораторию повезли в Гуфштадт, было уже поздно. Дорогу перекрыли, прорваться не смогли, пришлось возвращаться. Запасной план также не сработал: тайник был устроен в окрестностях нашей деревни, в глубине горного массива. Но там сошел оползень, дорога оказалась перекрыта. Пришлось возвращаться. Был еще один план, им и воспользовались. Я знаю, что тайник в двух километрах от Трабена – примерно в юго-восточном направлении. Думаю, это пещера. Туда загнали машины, там же остался и личный состав… Иногда они ходят по окрестным деревням, добывают еду, выходят на связь со своим руководством… Человек, пытавшийся выдать себя за моего мужа, был из их числа, его звали Курт Шерманн… Я не знаю, где конкретно расположен тайник, вы же понимаете, я там не была… Женщину трясло, она непрестанно облизывала губы. Майор смотрел на нее и терзался сомнениями. Все это было логично, женщина повествовала сумбурно, но правдоподобно. Два запасных плана для педантичных немцев, планирующих все до мелочей, – явление обычное. Но что же было не так в этой женщине? Позднее он сообразил: не вяжется ее роль в этом деле с тем, как она себя вела. Должны работать хладнокровные личности, с ясной головой и железными нервами. А не эти – сломленные и потрясенные. Кончились в рейхе крепкие духом люди, предчувствуют свой крах и готовы на все, лишь бы выжить? Женщина заплакала, закрыла лицо костлявыми ладонями. Было ли в этом что-то неестественное? Он не был уверен. Можно, конечно, сдать ее на обработку майору Штольцу из НКВД, тот не откажется поработать. Но выносить секреты за пределы ведомства запрещалось. И вряд ли подобная обработка принесет плоды. Хелена не запиралась – говорила, вот только проверить ее слова можно было разве что опытным путем…