– А вы точно имеете на это право? – растерялась девушка. Рассмеялся Зинченко, не понимающий немецкого языка. Но это, видимо, понял. – Смешную ты завел себе помощницу, командир… Все чаще майор ловил на себе насмешливые взгляды – мол, понравилась, что ли? А это нормально для ответственного сотрудника серьезной специальной службы? Бесполезно объяснять этим олухам: амуры тут ни при чем, дело в другом – просто нужен человек для связи с местным обществом, в котором советские люди пока не ориентируются. Микаэла нужна для дела, и такая позиция уже приносит плоды! Почему же он все время так смущается? – Есть вопросы, товарищ капитан? – Гордин резко повернулся к Зинченко. – Что вы, товарищ майор, – смутился капитан. – Мы горячо поддерживаем все ваши инициативы… Пусть уж лучше молодая баба, чем какой-нибудь мужик, вроде Курца… Посмеивался и Романчук – этот лучше других ориентировался в подобных вещах. Господин Эггер по-прежнему не открывал. Чиновник что-то знал, вчера он нервничал, и это бросалось в глаза. В тайных заговорах он, конечно, не участвовал, но по ряду причин мог быть замешан. Булычев кивнул, перехватив значительный взгляд, отжал дверь плечом. Хрустнул замок, вывалился из крепежа. Несколько секунд пришлось выждать, потом ногой распахнули дверь, бросились внутрь с автоматами наперевес. Чиновник магистрата жил скромно, но любил чистоту и порядок. Квартира состояла из трех небольших комнат – опрятных, уютно обставленных, с ковровым покрытием на полу. Хватило полминуты, чтобы обследовать квартиру. В жилище имелась просторная кухня с окном, выходящим на задний двор. На кухне был идеальный порядок, все расставлено и разложено по своим местам. Исключение составлял только человек, висящий в петле. Господин Эггер имел уважительную причину не открывать дверь. Ахнула Микаэла, схватилась за сердце и попятилась. Андрей взял ее за плечи, но женщина вырвалась и, спотыкаясь, выбежала в коридор. Свечников укоризненно покачал головой: мол, напрасно взяли с собой эту барышню, слаба она нервами. Зрелище было малоприятным, непонятно, почему чиновник решил покончить с собой именно на кухне. Веревка была переброшена через потолочную балку. Под ногами висельника валялся перевернутый стул. Чиновник был одет в домашнюю полосатую пижаму, смутно напоминавшую облачение узников концлагерей. Глаза были приоткрыты, лицо перекошено, посинело от напряжения. Левая рука как-то неестественно выгибалась, правая висела плетью. Чиновник был бос – тапки слетели с ног, пока он бился в судорогах, разлетелись по кухне. – Бедный господин Эггер, Господи Иисусе, как же его жалко… – пролепетала с порога Микаэла. Она размазывала слезы по щекам, тряслась от страха, но все же вошла. – Подождите в другой комнате, если вас не затруднит, – попросил ее Андрей. – Вам незачем здесь находиться, зрелище не самое живописное. Микаэла, вздыхая, удалилась. Оперативники озадаченно разглядывали труп. Подкинул господин Эггер задачку. – Будем снимать или пусть висит? – деловито осведомился Романчук. Кожа мертвеца была сухая, прохладная, с момента смерти прошло несколько часов. – Думаете, он покончил с собой? – спросил Свечников. – Значит, что-то было на душе, страх оказался сильнее смерти. – Мог бы и с нами посоветоваться, – пожал плечами Булычев. – Мы, конечно, не конвойная рота, но можем защитить человека. – Почему-то мне кажется, что он не сам это сделал, – проговорил Гордин. Майор оглядел обстановку, еще раз смерил критическим взглядом покойника, подошел к окну, осмотрел запор на раме, распахнул ее, выглянул наружу. Внутренний двор был безлюден, за дорожкой, тянущейся вдоль стены, простирался глухой кустарник. – Что скажете, сыщики? – Андрей закончил осмотр и хмуро посмотрел на подчиненных. – Есть мысли? – Ну, повесился, – пожал плечами Булычев, – с кем не бывает? Думаете, помогли, товарищ майор? – Почти уверен. Смерть наступила ночью, часов пять-шесть назад. Кровать в спальне разобрана, смята, значит, он уже спал. Эггер в пижаме – это тоже подтверждает вышесказанное. Проснулся среди ночи и решил покончить с собой? Сон плохой увидел? Пошел на кухню, перебросил через балку веревку, смастерил петлю и залез в нее? Так выглядит. Но рука вывернута, на запястье синяк – думаю, господин Эггер сопротивлялся. Изо рта торчат какие-то нитки, видите? Заткнули рот кляпом, чтобы не нервировал своими криками соседей. А когда повесили, кляп вынули. Можем поискать, уверен, что найдем. Я не эксперт, но думаю, люди не кончают с собой в пижамах. Событие ответственное, другие увидят, что подумают? Предсмертной записки нигде не видно. Шпингалет на оконной раме вывернут, отсутствует нижний шуруп. В метре от окна пожарная лестница. Двор глухой – днем-то никого нет, а ночью и подавно. Полагаю, господин Эггер подал кому-то сигнал, что становится опасно. Он мог иметь сведения, где находится нужный нам эвакуированный объект. Судьбу решили не искушать. Злоумышленников было как минимум двое. Забрались по пожарной лестнице, проникли в квартиру, вытряхнули господина Эггера из постели, заткнули рот. Дальше – дело техники. Естественно, он возражал, заработал синяк. Примерно так все и было – плюс-минус погрешность. Закончили дело и ушли, захлопнув дверь. А может, тем же способом – через окно. Значения не имеет. Натоптали, не без этого, но следы искать бесполезно – мы сами уже потоптались… – Соседей будем опрашивать? – спросил Романчук. – Можно, – пожал плечами Гордин, – но что это даст? Пусть кто-то и запомнил приметы, что практически невозможно, что это даст? Эти люди не живут в городе, они отсиживаются в укромных норах. И все же он любил доводить любое дело до конца. Квартиру чиновника обыскали – ничего ценного не нашли. Знать бы еще, что искать! Микаэла пришла в себя, помогла опросить соседей. Двери открывались неохотно, люди дрожали от страха, долго не могли взять в толк, что хотят эти люди в военной форме. А когда понимали, энергично мотали головами: ничего не видели и не слышали. Возможно, и так, злоумышленники не шумели. Опрашивать старушку этажом ниже отправили Микаэлу, а сами стали за изгибом лестничного пролета, слушали. Старушка заикалась: что случилось? Она видела страшных людей… Нет, не ночью, ночью она как раз ничего не видела, а совсем недавно… Кто эти люди с оружием в незнакомой одежде? Микаэла, как могла, втолковала фрау Гусс, что эти люди по-своему неплохие, мирных жителей не обижают, и теоретически можно выйти на улицу. Это был единственный свидетель, который что-то слышал. Упал тяжелый предмет – у фрау Гусс вздрогнул потолок, потом наверху заскрипели половицы. Захлопнулась дверь, несколько человек спустились по лестнице, и стало тихо. Версия самоубийства, таким образом, окончательно отметалась… – Вы в порядке, Микаэла? – спросил Гордин. Девушка пожала плечами. Ей стало лучше. Она спустилась на улицу, ждала оперативников у машины, зябко ежилась. На нее с опаской посматривали люди, проходящие мимо. Веревку перерезали, тело Эггера пристроили на полу, укрыли простыней. Гордин понятия не имел, куда его везти и почему именно его люди должны это делать. «Интересно, – задумался он, – в городе остались полицейские, обязанные следить за порядком и расследовать уголовные преступления?» – Микаэла, если хотите, отвезем вас домой. А у нас еще есть работа. Надо навестить госпожу Штейнер – надеюсь, с ней не приключилось ничего подобного? – Я поеду с вами, если можно. – Микаэла робко посмотрела ему в глаза. – От меня же есть какая-то польза, правда? Я знаю, где живет госпожа Штейнер. Это параллельная улица, она называется Рейнвег, здесь пять минут езды… Площадь Кёнерплац понемногу наполнялась народом. Открылись продуктовые магазины. Водопроводчики в серых комбинезонах копались в канализационном люке, устраняли засор. Городок постепенно принимал обитаемый вид. Люди выходили из своих убежищ, спешили по делам. От патрулей еще шарахались и на военную технику посматривали с опаской. Приказ бургомистра, объявленный по радио, призывал граждан иметь при себе документы, чтобы не осложнять жизнь. Машины катили по улице, вымощенной бурым камнем, Микаэла показывала дорогу. Встречные горожане опускали глаза, а потом смотрели вслед колонне, сочувствуя арестованной женщине. На перекрестке открылось кафе. Благообразный мужчина в фартуке выносил на улицу столы и стулья, медоточиво заулыбался людям в военной форме, знаками предлагал выпить кофе. Очевидно, советских воинов сегодня угощали бесплатно. Улица Рейнвег была застроена одноэтажными кукольными домиками. Они стояли в ряд, отделялись друг от друга символическими заборами. Перед каждым домом имелся огороженный участок – через него проходила дорожка к крыльцу. Зеленели газоны, топорщились голые кустарники, ограды оплетали вьющиеся растения. Люди выставляли перед домами лавочки, раскладные деревянные стулья. Вдоль тротуара выстроились мусорные баки, окрашенные во все цвета радуги. – Красиво живут, буржуины проклятые, – бормотал Булычев. – Ну, ничего, освободим их окончательно – будут жить, как все нормальные люди… Ветер разогнал последние облака, лучилось солнце. Машины остановились рядом с мусорными баками. Калитка не запиралась. Военные вторглись на частную территорию. Галечную дорожку обрамлял газон – травка уже поднялась, требовала ухода. Свечников остался караулить машины, снисходительно поглядывал на местных жителей, проявляющих признаки любопытства. Снова возникло неприятное чувство. Майор посмотрел на задернутые занавески, на крохотное чердачное окно. Домик был небольшой, очевидно, местные чиновники крупных взяток не брали. Странно, но на территориях, оккупированных нацистами, мздоимство не приветствовалось, за взятку полагалась смертная казнь, поэтому коррупция не приживалась. – Вы уверены, Микаэла, что Лаура Штейнер проживает именно здесь? – уточнил Гордин. – Да, безусловно, – кивнула Микаэла. – Дом под номером 32. Мы с отцом приезжали сюда пару лет назад. Лаура отмечала день рождения, все было чинно: жарили мясо, пили вино… Стучаться в дверь можно было до второго пришествия. Та же картина – вымерший дом. Дверь подрагивала в коробке. Андрей сообразил, потянул ее на себя, дверь открылась. Прыснул Романчук, но замолчал, перехватив уничтожающий взгляд. Оперативники проникли внутрь со всеми мерами предосторожности. Микаэла не решалась войти, мялась на крыльце. Домик обследовали за считаные минуты – кубатура несерьезная, что возиться? Заглянули на чердак, сунулись в маленький подпол для хранения продуктов. Свечников обошел периметр, сообщил, что в палисаднике все чисто, окна не взламывали. Кровать женщина не прибирала, но поверх белья набросила покрывало. Домашние тапки стояли в прихожей. В гардеробе все по струнке. На полу отпечатались следы, но прочесть их было невозможно – рисунок нечеткий, их могла оставить сама Лаура. Кухня сияла чистотой, туда и заходить не стоило. Но Гордин вошел, потрогал чайник, стоящий на газовой плите, взболтал его. Чайник был практически пуст, его давно не грели. На вешалке висели куртка и пальто, на обувной полке – несколько пар дамских ботинок. Выстраивать логическую цепочку было не из чего. Невозможно было сказать, ночевала ли хозяйка дома. – На выход, только время теряем, – проворчал Гордин, выбираясь на крыльцо. Микаэла пронзительно смотрела ему в глаза, мяла пальцы. – Все в порядке, – успокоил ее майор. – В отличие от господина Эггера, Лаура Штейнер, по-видимому, жива. Но дома ее нет. Возможно, она причастна к тому, что случилось с Эггером. – Командир, эта дамочка может сидеть в управе и спокойно заниматься делами, – проворчал Зинченко. – Ее там не было два часа назад, но уже могла прийти. Просто задержалась. Мы ее ищем, рисуем страшные картины, а она там в ус не дует. – Не разделяю твоей уверенности, Алексей, – вздохнул Гордин, – дамочка может быть где угодно, но в доме ее утром не было. Обычно люди пьют чай перед работой, а к ее чайнику со вчерашнего дня никто не прикасался. Почему входная дверь была открыта? С ней что-то не так, думаю, что с господином Эггером их объединяла общая тема. Будем опрашивать соседей. Свечников докурил сигарету, собрался, как и положено, выбросить окурок под ноги, но смутила чистота на тротуаре. Помявшись, он добрался до ближайшего мусорного контейнера, открыл крышку, чтобы бросить туда окурок, и отшатнулся, переменившись в лице… – Вот же черт… Смотрите, товарищ майор… Екнуло сердце. Андрей заглянул в контейнер – чуть не вырвало. Отвернулся, стал кашлем выгонять тошноту из горла. Подбежали остальные, дружно ахнули. Подошла на негнущихся ногах Микаэла, тоже заглянула в бак. Холостые спазмы трясли девушку, она держалась за горло, делала умоляющее лицо. Пришлось отвести ее в сторону. Свой окурок в итоге Свечников выбросил на тротуар – и что мешало это сделать сразу? Находка была жуткой. Женщина лежала в мусоре, одетая в глухую ночную сорочку, ноги были подогнуты, позвоночник искривлен. Белокурые волосы растрепались, перепачкались грязью. Серое лицо исказила гримаса. Ей свернули шею – голова занимала странное положение относительно туловища. – И зачем ее выбросили? – пробормотал, спотыкаясь, Романчук. «А день ведь начался», – отметилось в голове. Андрей отвел Микаэлу к машине, усадил на заднее сиденье, поддержав под локоть, вернулся к своим. Офицеры жадно курили. Мертвецов в своей жизни они повидали вдоволь, но чтобы смерть пришла вот так – это что-то новенькое. Женщина была немолода, но привлекательна. Впрочем, не сейчас – смотреть на нее без тошноты было невозможно. Подошла пожилая пара – мужчина в берете постукивал тросточкой, женщина – маленькая, худая, в смешной шляпке – держала его за локоть. Свечников вышел навстречу, стал изображать, что дорога закрыта. Пенсионеры переглянулись, послушно повернули на другую сторону. – Командир, эти двое что-то знали, их убили, чтобы нам не проболтались, – заключил Зинченко. – И оба чувствовали опасность. Но это же так не по-европейски – просить защиты у советских освободителей. На что они рассчитывали? Почему эта барышня в мусорном баке? – Ночью было дело, – объяснил Андрей. – Лаура спала, а может, еще не заснула. Она знала людей, которые постучались в дом, надела халат поверх сорочки, набросила покрывало на кровать и пошла открывать. Что потом произошло, непонятно. Почувствовала угрозу, исходящую от гостей, вырвалась, выбежала на улицу. За калиткой ее догнали, свернули шею, а чтобы не тащить обратно, затолкали в мусорный бак. Как часто их опорожняют? Не знаю. Через сутки, через двое. Но сегодня утром это не делали. Злоумышленники могли вернуться в дом, навели порядок, повесили на место халат, который свалился с плеч Лауры… Будем опрашивать жильцов, может, что-то прояснится. Зинченко, садись в машину, дуй в магистрат. Поставь в известность Волынцева, а тот пусть давит на бургомистра. Тела забрать и отвезти в городской морг – мне плевать, кто это будет делать. Но оставлять их в таком виде нельзя. Пусть хоронят местные. Глядишь, найдутся родственники. В общем, действуй, Алексей, а мы пока побродим по округе. Глава четвертая Микаэлу трясло, но она завела разговор с соседями – оказалось, пустая формальность. Большинство людей уходили в себя, делали вид, что не понимают простого языка. Другие испуганно качали головами. Только супруги средних лет, проживающие напротив, смогли внести ясность. Спали они чутко – такова уж особенность возраста. Около трех часов ночи услышали шум в доме напротив – там воскликнула женщина. Но была ли это фрау Штейнер, неизвестно. Потом хлопнула дверь, кто-то выбежал на улицу. Фонари в округе не горели, да и супруги к окну не подходили. Послышалась возня, лязгнуло что-то металлическое (про мусорный бак они не подумали). Прошло полминуты – несколько человек побежали по дороге. Потом где-то в районе перекрестка завелась машина, но имела ли она отношение к упомянутым ночным гостям, неизвестно. – А вы молодец, товарищ майор, – похвалил Свечников, – все правильно предсказываете. – Я не предсказываю, – возразил Гордин, – а восстанавливаю уже случившиеся события. Много ума не надо. Хотя кому как. Микаэла, вы, наверное, уже прокляли все на свете, что связались с нами? – он участливо склонился над девушкой. Та съежилась в комок на заднем сиденье, сжимая свою маленькую сумочку. – Это неважно, Андрей, проклинаю или нет… – пробормотала девушка. – Как бы я себя ни повела, эти люди все равно бы умерли… – Она вздрогнула. – Вы же не думаете, что с моим отцом может тоже случиться что-то подобное? – в ее глазах забилась паника. «А вот это мы скоро узнаем», – подумал Андрей. О действиях контрразведки в магистрате уже знали. Подчиненные коменданта поглядывали с интересом, сам капитан тоже задал парочку наводящих вопросов. Первый секретарь Максимилиан Шмидт был жив («Надолго ли?» – прокомментировал Романчук), но выглядел не лучшим образом. Он предпочел не вступать в разговоры, отступил в свой кабинет. – Одно из двух, – глубокомысленно заявил лейтенант Романчук, – либо этот бюрократ вообще не при делах, либо он все это и устроил. Возразить на данную мысль было нечего. Бургомистр тоже здравствовал, но обливался холодным потом, хотя и предпринимал попытки сохранить спокойствие. Его уже поставили в известность. – Какой ужас, какая страшная трагедия… – бормотал он и раскачивался как маятник. – В голове не укладывается, как такое могло произойти! Бедный господин Эггер, у него была очень неуравновешенная психика. Зачем он полез в петлю, какая необходимость? Его никто не отстранял от должности – наоборот, я ясно дал ему понять, что увольнять не собираюсь… А что с госпожой Штейнер? Я слышал, в каком ужасном виде ее нашли… Она тоже покончила жизнь самоубийством?