– Такое случается крайне редко, – твердо возразила я. – Есть те, кто по-прежнему считает, что линию времени вообще невозможно изменить. Софа широко раскрыла глаза. – Но ведь так много свидетельств… Все ваши воспоминания… Мне вспомнились научные конференции, на которых уважаемые ученые мужи категорически отрицали существование линии времени, в которой аборты были разрешены. И тут все сводилось к простой дилемме: наше слово против их слова. Вот только на их стороне было положение в научном сообществе. – Софа… Очень трудно научно доказать, что какое-то событие имело место в предыдущем редактировании линии времени. Даже если в Пещерах архивов сохранились свидетельства этого. Как сказала Морехшин, это может быть сплошной ложью. Есть те, кто считает, что такие путешественники, как мы, фальсифицируют воспоминания, чтобы разрушить текущую версию истории. Вот почему мы должны верить друг другу. – То, что я прочитала про Аниту в Пещере архивов подчиненных, – кивнула Морехшин, – является правдой. Софа уставилась вдаль, на птичек, моющих перья в фонтане. – Вы когда-нибудь задумывались над тем, что, возможно, существует много линий времени, являющихся настоящими? Быть может, всякий раз, когда вы изменяете историю, вы переходите на новую линию времени, оставляя своих сестер в старой, где им приходится… самим сражаться за себя. Без вашей помощи. – У нее в глазах мелькнула сильная боль. – В конце концов, единая вселенная и множественные вселенные, с нашей точки зрения, выглядят одинаково. Я ласково обняла ее за плечо. – Линия времени всего одна. Геоученые могут доказать это математически, но можно также представить все так, будто Машины подобны… нитям. Они сшивают отдельные лоскуты в единое «покрывало». Морехшин ничего не сказала. Она сидела, угрюмо уставившись на брусчатку у себя под ногами, и, как я ни старалась, я не могла понять, в чем дело. Глава 21 Бет Ирвин, Верхняя Калифорния (1993 год н. э.) Я осознавала, что рано или поздно это случится. Я спустилась на ужин босиком, и отец, вскочив со стула, схватил меня за руку с такой силой, что я ахнула. – Поднимись наверх и обуйся! На первом этаже мы всегда ходим в обуви! Возражать было бесполезно. И все же я не удержалась и украдкой посмотрела на мать – меня не покидала надежда, что однажды она обратит внимание на то странное, что творится в доме. Но мать читала методическое пособие и нас не замечала. Отец яростно сверкнул на меня глазами, а я подумала, поставил ли под сомнение кто-либо, кроме меня, эту счастливую семейную сцену. Из духовки доносился аромат чего-то с перцем, стол был накрыт. Свет клонящегося к закату солнца проникал сквозь листву апельсинового дерева у нас во дворе, по ограде из шлакоблоков, отделяющей наш дом от соседей, кралась кошка. Все казалось неумолимо нормальным, вплоть до жужжания кондиционера. Быть может, я сумасшедшая, раз нахожу в этом что-то неправильное. Однако рука у меня болела. Отец утверждал, что мы всегда ходим на первом этаже обутыми, и я не могла поверить в то, что мать не знала об этом или ей это было не важно. Я подумала было о том, чтобы небрежным тоном сказать что-нибудь вроде «Помнишь, как вчера папа заявил, что обувь портит ковролин?» Затем мне захотелось закричать так, чтобы вся посуда на кухне разлетелась на мелкие осколки. Я постояла еще какое-то мгновение, страстно желая, чтобы мать хотя бы оторвалась от книги и признала мое присутствие. Ничего. Или она действительно была поглощена чтением, или не хотела вмешиваться. Я даже не могла сказать, что хуже. – Итак? – скрестил руки на груди отец. – Черт побери, где твоя обувь, Бет? Пройдя в прихожую, я схватила сандалии. И мне не захотелось останавливаться. Не раздумывая, я распахнула дверь и вышла из дома. Быстро покинув наш тупик, я завернула за угол на дорожку, которая вела к общественному бассейну, находящемуся в нескольких кварталах от нас. Мне хотелось уйти как можно дальше к тому моменту, как родители сообразят, что меня нет дома. И не то чтобы прежде я никогда не нарушала правил, но раньше я хотя бы старалась делать это тайно. Я еще никогда не уходила из дома без разрешения родителей. Особенно сразу же после того, как отец на меня накричал. У меня было такое ощущение, будто я попала в какую-то другую реальность, где никаких правил больше не существовало. Мои сандалии выстукивали по асфальту радостный ритм, со стороны бассейна доносились крики и плеск воды. Подойдя ближе, я увидела группу ребят из средней школы, играющих и толкающихся в воде. В двенадцать лет я летом занималась тем же, пережидая долгие недели, отделяющие детство от, как мне тогда казалось, совершенно взрослой жизни в старших классах. Я тогда была законченной конформисткой. Я обстригала ногти в идеальные параболы, носила бикини и выжимала на голову лимонный сок, чтобы на ярком солнце в волосах выгорали светлые пряди. Я носила жемчуг со школьными блузками и была абсолютно убеждена в том, что, если сброшу пять фунтов, стану наконец красивой. Но затем мы с Лиззи открыли для себя панк-рок. Девочки в бассейне громко визжали, и даже издалека я видела, что у всех у них ногти на руках и ногах выкрашены одинаковым вишнево-красным лаком. Такой же в точности лак в свое время использовали и мы с Лиззи. За стеной шумозащитного экрана пронесся поезд, и моя ностальгия переросла в общую меланхолию. До меня вдруг дошло, что это, наверное, последняя возможность пройтись по железнодорожным путям, прежде чем я уеду в колледж и действительно стану взрослой. Повернув в противоположную сторону от бассейна, я забралась на стену, вставляя босые пальцы ног в углубления в выщербленной штукатурке, и спрыгнула с противоположной стороны. Удар от приземления на пыльную землю разлился по ногам до самых легких. Вдалеке виднелся удаляющийся поезд. Это был товарный состав из бесчисленных прямоугольных вагонов, в которых могло быть все что угодно: товары, животные, ядовитые химикаты, нелегальные иммигранты. Следующий поезд должен был появиться не скоро, поэтому я поднялась по хрустящей под ногами насыпи и уселась на толстый рельс, нагревшийся на солнце. Размышляя, откуда взялась щебенка, я лениво покрутила в руке один камешек, изучая красноватые прожилки на темно-сером фоне. Вероятно, базальт – вулканическая порода, изобилующая минералами, которые при окислении дают рыжеватую ржавчину. Я швырнула камень обратно к его грубо обработанным собратьям. Какой-то вулкан миллионы лет назад извергнул горячие студнеобразные капли, а затем люди насыпали результаты этого извержения под безымянный отрезок железнодорожных путей в Ирвине, Верхняя Калифорния. Звук шагов прервал мои размышления, и я, подняв взгляд, увидела Лиззи, идущую по путям ко мне. Она остановилась шагах в двадцати от меня. В одной руке у нее был зажат «Волкман», в другой дымилась сигарета. Ну разумеется, Лиззи была здесь. Нам нравилось приходить сюда. Выпустив долгую струйку дыма, Лиззи неуверенно помахала рукой. Сердце у меня завибрировало так сильно, словно я стояла рядом с колонкой во время барабанного соло. А зубы у меня тоже клацали? Прикусив губу, я поднялась на ноги. Больше всего на свете мне хотелось поговорить с Лиззи – с прежней Лиззи, какой она была до убийств, когда мы вместе изучали камни и обменивались друг с другом кассетами. Вот уже несколько месяцев я не видела свою подругу, и еще больше времени прошло с тех пор, как мы сказали что-то кроме «Привет!», случайно столкнувшись в школьном коридоре. Я собиралась покинуть Ирвин навсегда. Быть может, это наша последняя возможность поговорить друг с другом. Быть может, все снова будет нормально – не так нормально, как у нас дома, а действительно нормально, как в книге Джуди Блум[58][Джуди Блум (род. 1938) – американская писательница, известна своими книгами для детей и подростков; один из первых авторов подростковой литературы, затрагивающих в своих романах табуированные темы: от мастурбации и менструации до подросткового секса и контрацепции (прим. пер.).] про то, что пройти период полового созревания очень трудно, однако люди с этим справляются, а дальше все у них замечательно. Подняв руку, я помахала в ответ. Лиззи сняла наушники, повесила их на шею, и мы неловко направились навстречу друг другу по затвердевшим останкам великого извержения. – Привет! – Лиззи потеребила провод от наушников, избегая смотреть мне в глаза. – Как дела? – постаралась как можно небрежнее произнести я. – Да вот, решила прогуляться. Слушаю «Черную Образину». – Лиззи украдкой взглянула на меня. – Круто. Какое-то время мы продолжали в том же духе; балансируя на рельсе, обсуждали летние каникулы и планы на будущее. Мы обе устроились в общежитии Калифорнийского университета, но в разных корпусах. В первом семестре у нас обеих должен был быть курс химии, и мы поделились предположениями о том, каким он будет, трудным или легким. В какой-то момент разговор перестал казаться странным, став таким, каким был всегда. Больше никто не хотел говорить со мной о науке, и мне этого очень не хватало. – Похоже, у тебя все в порядке. – Лиззи слегка поморщилась, словно у нее оставались какие-то сомнения. Я подумала о своих родителях, которые, вне всякого сомнения, сейчас кипели дома, обсуждая, как меня наказать. – Да, у меня все хорошо. А у тебя как дела? Лиззи опустила голову, и волосы упали ей на лицо. – Нормально. Мне тебя не хватает. Я бы хотела и дальше общаться с тобой. Понимаю, ты по-прежнему на меня злишься и все такое. – Я не злюсь. Просто… – Я постаралась подобрать нужные слова. – Просто мне кажется, что мы совершили что-то очень плохое. – Что? – издала смешок Лиззи. – Это те парни были плохими. Мы оказали всему миру любезность. – Нельзя просто так убивать людей. Это ничего не меняет. Ну, это все равно как нельзя вернуться назад в прошлое и убить Гитлера, потому что вместо него будет какой-нибудь Битлер или Цитлер. Его место займет другой, и Вторая мировая война все равно разразится. Как нам рассказывали про путешествия во времени на уроках геонауки. – Ну, после того как мы прикончили этих мерзавцев, они исчезли навсегда. Они больше никогда не смогут приставать к другим девушкам. Я не нашлась что ответить на это, потому что это было правдой. – Не понимаю, что ты так переживаешь! – раскрасневшись, продолжала Лиззи. – Я хочу сказать, я была рядом, когда ты делала аборт. Почему это противозаконно? Так постановили какие-то долбаные козлы, вроде тех, кого мы убили. Потому что они хотят, чтобы мы были беспомощны и до смерти их боялись. – Как ты можешь это сравнивать, Лиззи! Убийство – это очень плохо! – Вот как? А изнасилование – это плохо? А фотографировать голых девочек для своего альбома – это плохо? Кто остановит этих подонков? Полиции наплевать! Мы должны взять все в свои руки. – Нет, не должны! – Выкрикнув это Лиззи в лицо, я поймала себя на том, что молочу руками в воздухе, изображая беспорядочные знаки препинания. – Бет, Хитер изнасиловали у нас на глазах! – в бешенстве повысила голос Лиззи. – Как ты можешь полностью игнорировать реальность и делать вид, будто все в порядке? Я вспомнила отца, схватившего меня за руку, и молчание матери. Это было уже слишком. Развернувшись, я двинулась по железнодорожным путям в противоположную сторону. – Да пошла ты!.. – бросила я через плечо, желая и в то же время не желая этого. – Бет! Прости меня! – Лиззи догнала меня, сотрясаясь в рыданиях. – Я понимаю, что наломала дров, но я даю слово, что больше никого не убью. Мне тебя так не хватает! Ну почему мы не можем сделать вид, будто ничего этого не было, и… не знаю… сходить в кино или на концерт? Обернувшись, я посмотрела на нее, на свою лучшую подругу со времен начальной школы. Лицо Лиззи было искажено чувством, которое испытывала и я. Не раздумывая, я обняла ее. Мы уткнулись друг другу в плечо, всхлипывая, и это был сладкий яд, вроде черничного ликера, который пьешь, чтобы забыться. Но что я должна была сделать, черт возьми? Вернуться домой к своим родителям? По крайней мере, Лиззи не пыталась выдать себя за кого-то еще. К тому же она правда перестала убивать людей. Я на это надеялась. – Прости меня, Бет! Прости! Пожалуйста, не злись на меня! – бормотала Лиззи, уткнувшись мне в рубашку, а я по-прежнему не могла ничего сказать. Наконец я отпустила ее, потому что у меня потекло из носа, и это было уже неприлично. – Я на тебя не злюсь. Мне очень хочется верить, что впредь ты так больше никогда не сделаешь, однако я по-прежнему до конца тебе не доверяю. Понимаешь? – Расстегнув фланелевую рубашку, я вытерла ею лицо. – Да, я все понимаю, – продолжала безвольно лепетать Лиззи. – Но ты понимаешь меня? Ты согласна с тем, что это были очень плохие люди? Я положила свои влажные руки на худые плечи Лиззи, покрывшиеся мурашками. – Да. Согласна. Но мы не должны никого убивать. Лиззи кивнула, и ее губы скривились в хитрой усмешке. – Может, нам вышибить всю дурь из каких-нибудь чуваков в фан-зоне? – Отличная идея, – не смогла сдержать ответной улыбки я. – Я на машине. Не хочешь поехать прямо сейчас? – Она неопределенно ткнула большим пальцем в ту сторону, где железнодорожные пути пересекали Калвер-драйв. Я задумалась. Возвращаться домой у меня не было ни малейшего желания. Этот вечер можно провести с Лиззи, а дальше видно будет. – Ладно. Давай найдем афишу и посмотрим, кто выступает. – Да! – Подпрыгнув, Лиззи снова стиснула меня в объятиях. Мы направились в сторону Калвер, балансируя на рельсах, и она опять стала серьезной. – Ты правда моя лучшая подруга, Бет. Я не хочу тебя потерять. – Да. – И все же я ощутила в груди укол сомнения. Возможно, Лиззи говорила искренне, но она опять использовала силу внушения. Лиззи знала, что́ я хотела от нее услышать. Впервые в жизни я пожалела о том, что не могу воспользоваться Машиной. Мне захотелось пропустить весь тот промежуток своей жизни между настоящим моментом и тем днем, когда я стану ученым-геологом, изучающим толщу времени. Разумеется, Машины работали не так, однако это не помешало мне предаться фантазиям. Глава 22 Си-эль Выдержки из журнала экспериментальных работ, проводившихся на протяжении лета 2022 года, который был обнаружен в 2024 году в Пещере архивов подчиненных. Официальная версия этого журнала была приведена в приложении А к работе Си-Эль Ходжаевой «Неустойчивость в работе Машины времени в Ракму обусловлены антропогенным воздействием», сборник «Естествознание», том 624 за 2023 год. ОФИЦИАЛЬНАЯ ЗАЯВКА НА ПРОВЕДЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ