– Мне как-то не по себе. Здесь так тихо… Хотя чему тут удивляться? Он же никогда раньше не был за городом. Скорее всего, он даже в большом парке не бывал. Его пугает простор. Я перешел через рельсы и открыл ворота. – Вон за теми деревьями какое-то село. Там ты можешь получить еду и пообниматься с домами. Моему хозяину потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от нервной дрожи. Он словно ожидал, что пустые поля или зимние кусты встанут, словно враги, и набросятся на него, и непрерывно поглядывал по сторонам, чтобы не проворонить нападения. Он вздрагивал от каждого птичьего посвиста. Я же, напротив, по-прежнему чувствовал себя прекрасно – именно потому, что вокруг раскинулась безлюдная сельская местность. Здесь не чувствовалось абсолютно никакой магической деятельности, даже вдали, в небесах. Добравшись до села, мы устроили налет на единственный здешний бакалейный магазинчик и стащили достаточно провизии, чтобы на сегодня мальчишка остался желудочно-удовлетворенным. Это было даже не село, а деревушка – несколько домиков, сгрудившихся вокруг разрушенной церкви, – настолько маленькая, что здесь даже не было своего волшебника. Те немногочисленные люди, которые попадались нам на глаза, спокойно и неторопливо шли по своим делам, и ни один не волок за собой даже самого завалящего беса. У моего хозяина это просто не укладывалось в голове. – Они что, не понимают, насколько они уязвимы? – фыркнул он, когда мы миновали последний домик. – У них же нет совершенно никакой защиты. Любая магическая атака – и они окажутся беспомощны. – Возможно, для них это не самый больной вопрос, – намекнул я. – Им и без этого есть о чем беспокоиться. Например, как прокормить себя и семью. Боюсь, как раз этому тебя не учили[90]. – Ну и что? – возмутился мальчишка. – Быть волшебником – великое призвание! Наше искусство и наше самопожертвование удерживают страну от развала, и эти дурни должны быть нам благодарны. – В смысле – благодарны людям наподобие Лавлейса? Мальчишка нахмурился, но промолчал. После полудня мы попали в опасное положение. Мой хозяин узнал об этом прежде всего благодаря тому, что я кинулся на него, сшиб с ног, и мы оба полетели в неглубокую придорожную канаву. Я прижал его к земле – чуть сильнее, чем это действительно было необходимо. Он вдоволь наелся земли. – Что ты делаешь?! – Тихо! Впереди летит патруль. С севера на юг. Я указал на щель в живой изгороди. Вдалеке среди облаков виднелась стайка скворцов. Мальчишке наконец-то удалось отплеваться. – Я их не вижу. – На пяти прилегающих планах видно, что это фолиоты[91]. Можешь не сомневаться. Дальше нам придется держаться осмотрительнее. Скворцы скрылись в южном направлении. Я осторожно поднялся на ноги и оглядел горизонт. – Нам лучше сойти с дороги. Здесь мы слишком заметны. Когда стемнеет, мы сможем подобраться к поместью поближе. Мы со всеми мыслимыми предосторожностями просочились через дыру в живой изгороди и, обойдя поле по краю, укрылись под деревьями, в относительной безопасности. Ничего угрожающего заметно не было – ни на одном плане. Через лес мы пробрались без приключений. Спустя некоторое время мы уже сидели, затаившись, на опушке и рассматривали раскинувшийся перед нами край. Местность немного понижалась, и потому нам открылся превосходный вид на осенние поля – вспаханные, бурые, с лиловым отливом. Поле тянулось примерно с милю, а дальше вставала старая кирпичная стена, обозначающая границу владений, обветренная и полуразрушенная. За ней высились темные ели; там начиналось поместье Хедлхэм. Над елями поднимался красный купол (его было видно на пятом плане). Пока я наблюдал за ним, купол исчез, а несколько мгновений спустя чуть дальше возник другой, синеватый (на шестом плане). Среди деревьев виднелась высокая арка – должно быть, официальный въезд на земли поместья. Сквозь арку проходила дорога, прямая, словно стрела. В полумиле от того места, где мы стояли, рядом с маленькой дубовой рощицей, был перекресток: там сходились дорога, ведущая к поместью, грунтовка, по которой мы шли, и еще две дороги – не знаю уж, куда они вели. Край солнца еще виднелся над деревьями; мальчишка сощурился, присматриваясь к чему-то. – Это и есть часовой? Он указал на пенек, торчащий между нами и перекрестком. На нем примостилось нечто неясное – неподвижный черный силуэт. – Он самый. А еще один только что материализовался на краю вон того треугольного поля. – Ой! А первый исчез! – Я же тебе говорил: они материализуются в произвольной последовательности. Мы не сможем предсказать, где и когда они будут появляться. Видишь этот купол? – Нет. – Тогда грош цена твоим линзам. Мальчишка выругался. – А ты чего ожидал? У меня нет такого зрения, как у тебя, демон. Где этот купол? – Не скажу. Грубость до добра не доводит. – Не мели чушь! Мне нужно знать! – А какое до этого дело демону? – Где он?! – Смотри под ноги. Ты на что-то наступил. – Да скажи же наконец! – Я, кажется, уже как-то упоминал об этом. Мне не нравится, когда меня называют демоном. Тебе ясно? Мальчишка глубоко вздохнул. – Ясно. – Это так, к твоему сведению. – Ладно. – Я – джинн. – Ну ладно, ладно! Где купол? – В лесу. Он сейчас находится на шестом плане. Но он скоро переместится. – Нам трудно будет пробраться. – Да. Именно для этого и ставится защита. Лицо мальчишки было серым от усталости, но на нем читалась все та же мрачная решимость. – Итак, цель ясна. Эти ворота отмечают официальный вход в поместье – единственное отверстие в защитных куполах. Именно там они проверяют всех входящих. Если мы сможем пробраться за ворота, то окажемся внутри. – Морально готовые к тому, что нас в любой момент могут скрутить и прикончить, – заметил я. – Ура. – Вопрос в том, как нам туда пробраться… И мальчишка надолго умолк. Он сидел, прикрыв глаза рукой, и смотрел, как солнце исчезает за лесом, а поля окутывают холодные зеленые тени. Часовые то возникали, то исчезали (мы сидели слишком далеко от них и запаха серы не чувствовали). Затем наше внимание привлек шум, доносящийся откуда-то издалека, со стороны дороги. Примерно в миле от нас на той дороге, что уходила к горизонту, объявилась машина, смахивающая на черный спичечный коробок. Она петляла между живыми изгородями и властно сигналила на каждом повороте. Машина подъехала к перекрестку, притормозила – водитель благоразумно убедился, что навстречу никто не движется, – и свернула направо, к Хедлхэму. Когда она направилась к воротам, двое часовых стремительно метнулись к ней через темное поле, их одеяния реяли за ними, словно изорванные отрепья. Часовые добрались до живой изгороди, окаймляющей дорогу, но перескакивать не стали, а двинулись вдоль дороги следом за автомобилем, который был уже недалеко от ворот. Почти стемнело, и разглядеть что-либо удавалось с трудом. Машина остановилась перед воротами. Что-то приблизилось к ней. Часовые застыли под деревьями. Машина проехала сквозь арку и скрылась из вида. Часовые унеслись обратно в поля. Мальчишка уселся прямо и потянулся, разминая руки. – А вот и подсказка, – сказал он, – Теперь понятно, что нам нужно делать. 35 Местом засады был избран перекресток. Любой машине приходилось здесь притормаживать во избежание возможного столкновения. А от ворот поместья перекресток закрывала густая купа дубов и лавра. Она же предоставляла нам укрытие на время ожидания. Соответственно, мы отправились туда ночью. Мальчишка полз вдоль края живой изгороди, окаймляющей дорогу, а я порхал впереди в облике летучей мыши. Ни один часовой не материализовался поблизости. Ни один наблюдатель не пролетел над нами. Мальчишка дополз до перекрестка и спрятался в подлеске за самым большим дубом. Я повис на ветке – на страже. Мой хозяин спал – или пытался уснуть. Я же созерцал ночную жизнь: стремительные движения совы и какого-то мелкого грызуна, шуршание ежей в кустах, рысканье беспокойного джинна. Задолго до рассвета облака разошлись и засияли звезды. Может, Лавлейс сидит сейчас на крыше и пытается постичь, что говорят созвездия? Интересно, а что они ему говорят? Стало ощутимо холоднее. Землю покрыл искрящийся иней. Мне вдруг пришло в голову, что мой хозяин должен здорово страдать от холода. Примерно с час я тешился этой мыслью. Но затем мне в голову пришло еще кое-что. Он мог на самом деле замерзнуть до смерти в своем укрытии. А это уже было бы скверно: мне тогда вовеки не выбраться из проклятой жестянки. Я неохотно спланировал в кусты и осмотрел мальчишку. К моему облегчению, он все еще был жив, хотя и начал синеть. Нат закутался в куртку и забился в груду палой листвы. Листва постоянно шуршала, поскольку мальчишку била дрожь. – Давай я тебя согрею, – шепотом предложил я. Мальчишка мотнул головой: трудно было сказать, то ли он отказывается, то ли так сильно дрожит. – Что, нет? – Нет.