– Пентакль готов. Я подготовил хороший обзор комнаты. Руфус как раз сейчас несет рог на место, так что это улажено. Я буду следить. Если хоть кто-то из них окажет сопротивление, мы знаем, что нужно делать. Но я не думаю, что в этом возникнет необходимость. – Старик хихикнул. – Я жду не дождусь этой минуты! – Тогда до скорой встречи. Лавлейс развернулся и направился к арке. Казалось, будто он позабыл про существование Натаниэля. Но тут старик окликнул его. – Амулет Самарканда. Ты его уже надел? Лавлейс не оглянулся. – Нет. Он у Руфуса. Африт, если дать ему время, непременно его учует. Я надену Амулет перед тем как войти. – Ну, тогда удачи, мальчик мой. Лавлейс не ответил. Натаниэль услышал шаги, удаляющиеся вниз по лестнице. Скайлер улыбнулся; глаза его окружила сеточка морщин, но сами глаза при этом напоминали щели, холодные и непроницаемые. Он так ссутулился под тяжестью лет, что был лишь немногим выше Натаниэля. Восковую кожу рук покрывали старческие пигментные пятна. И все же Натаниэль чувствовал в нем силу. – Джон, – сказал Скайлер, – Ведь тебя зовут именно так? Джон Мэндрейк. Мы были очень удивлены, обнаружив тебя в этом доме. А где твой демон? Ты что, потерял его? Очень неосторожно с твоей стороны. Натаниэль сжал губы. Он отвел взгляд и стал смотреть на ближайшую витрину. В ней лежало несколько странных предметов: каменные чаши, костяные флейты и большой, траченный молью головной убор, возможно, из числа тех, что некогда носили шаманы Северной Америки. Ничего полезного. – Лично я просто убил бы тебя на месте, – сказал Скайлер. – Но Саймон куда дальновиднее меня. Он решил, что стоит обратиться к тебе с предложением. – И каким же? Натаниэль взглянул на следующую витрину. Там обнаружилось несколько маленьких тусклых металлических кубиков, завернутых в выцветшие полоски бумаги. Волшебник проследил за его взглядом. – Что, любуешься на коллекцию мисс Кэчкарт? Ты не найдешь здесь ничего могущественного. Среди богатых и глупых простолюдинов сейчас модно владеть магическими предметами, но совершенно немодно в них разбираться. Ха! Невежество – вот истинное счастье! Шолто Пинну постоянно докучают великосветские дурни, жаждущие обзавестись подобными безделушками. Натаниэль пожал плечами. – Вы говорили о каком-то предложении. – Да. Через несколько минут сотня самых выдающихся и могущественных министров правительства будут мертвы, включая нашего обожаемого премьера. Когда к власти придет администрация Саймона, низшие слои волшебников подчинятся, даже не рассуждая, поскольку мы сильнее их. Однако же мы довольно малочисленны, и у нас до сих пор имеются вакантные места в правительстве. Нам нужны среди власть имущих талантливые молодые волшебники. Наших союзников ждут великое богатство и все выгоды власти. Ты молод, Мэндрейк, но мы разглядели твой талант. У тебя все задатки великого волшебника. Присоединяйся к нам, и мы предоставим тебе возможность учиться так, как ты всегда того желал. Подумай: тебе не придется больше экспериментировать в одиночку, наугад, не придется расшаркиваться перед ничтожествами, недостойными даже вылизывать твои башмаки! Мы будем испытывать и вдохновлять тебя, мы поможем твоему дару развернуться в полную мощь. И, быть может, однажды, когда мы с Саймоном уйдем на покой, ты станешь… Голос старика оборвался, оставив простор воображению. Натаниэль безмолвствовал. Шесть лет подавляемого честолюбия оставили неизгладимый след в его сознании. Шесть лет неудовлетворенного желания – желания заслужить признание, желания открыто продемонстрировать свою силу, желания войти в Парламент и стать министром. И вот теперь враги предлагают ему все это… Натаниэль тяжело вздохнул. – Я же вижу, Джон, тебе этого хочется. Так что ты скажешь? Натаниэль посмотрел прямо в глаза старому волшебнику. – Что, Саймон Лавлейс на самом деле думает, что я к нему присоединюсь? – Да. – После всего, что произошло? – Да, после всего, что произошло. Он знает твой образ мыслей. – Тогда Саймон Лавлейс просто дурак. – Джон… – Заносчивый дурак! – Ты должен… – После всего, что он со мной сделал? Да если бы он предложил мне весь мир, я и то бы отказался! Присоединиться к нему? Я скорее умру! Скайлер кивнул. Казалось, будто он доволен услышанным. – Да. Я знаю. Я сразу сказал Саймону, что именно так ты и ответишь. Я слишком хорошо угадал, что ты из себя представляешь: глупый мальчишка с кашей вместо мозгов. Ха! Тебя неправильно воспитывали; твой разум затуманен предрассудками. Ты для нас бесполезен. Старик сделал шаг вперед по натертому до блеска полу. Туфли скрипнули. – Ну так как, мальчишка, ты не собираешься бежать? Твой джинн удрал. Иной силы у тебя нет. Почему бы тебе не попытаться сбежать? Натаниэль не шелохнулся. Он знал, что это привело бы к роковым последствиям. Он быстро оглядел остальные витрины, но не сумел толком рассмотреть, что в них лежит; враг преграждал ему путь. – Знаешь, – заметил старик, – при первой нашей встрече ты произвел на меня немалое впечатление. Столь обширные познания в столь юном возрасте… Я считал, что Саймон обошелся с тобой слишком сурово. Даже эта история с букашками была забавна и свидетельствовала об изрядной предприимчивости. При других обстоятельствах я убил бы тебя медленно, чтобы поразвлечься. Но сейчас нас ждут важные дела, и у меня нет свободного времени. Волшебник вскинул руку и произнес некое слово. И его пальцы окружил сверкающий черный ореол, мерцающий и колеблющийся. Натаниэль метнулся в сторону. Бартимеус 39 Я надеялся, что мальчишка сумеет продержаться достаточно долго и не ввяжется ни в какие неприятности, пока я до него не доберусь. Но на то, чтобы проникнуть в дом, ушло куда больше времени, чем я предполагал. Ящерица сновала по стене то вверх, то вниз: вокруг карнизов, над арками, через пилястры; ее движения становились все быстрее и беспорядочнее. Все окна, к которым она подбегала – а в поместье их было множество, – были накрепко закрыты, и ящерица раздраженно высовывала язычок. Неужели Лавлейс и компания никогда не слыхали о пользе свежего воздуха? Бежали минуты. Невезение продолжалось. По правде говоря, мне очень не хотелось вламываться в дом силой – ну, разве что в самом крайнем случае. Ведь в любой комнате мог оказаться наблюдатель и обратить внимание на малейший неуместный шум. Найти бы хоть какую-нибудь щелочку, хоть какую-нибудь трещинку, через которую можно протиснуться… Но дом был слишком надежно закупорен. Ладно, делать нечего – придется рискнуть и пробираться через трубу. И я направился в сторону крыши. Но тут мое внимание привлек ряд очень высоких, изукрашенных окон, расположенных неподалеку от выступающего крыла дома. Они заставляли предположить, что за ними находится какое-то обширное помещение. А кроме того, на седьмом плане эти окна закрывала мощная магическая решетка. На прочих окнах поместья ничего подобного не наблюдалось. Во мне взыграло любопытство. Ящерица, шурша чешуей по камням, побежала поближе к окнам – взглянуть, что же там такое. Она уцепилась за колонну и вытянула голову, стараясь не приближаться к светящимся прутьям решетки. Да, внутри и вправду обнаружилось кое-что интересненькое. Сквозь окна открывался вид на большой круглый зал; десяток люстр, свисающих с потолка, заливали его ярким светом. В центре располагалось небольшое возвышение, задрапированное красной тканью, а вокруг была симметрично расставлена сотня кресел. На возвышении стояла трибуна докладчика, а на ней – стакан и кувшин с водой. Очевидно, здесь и должна была проходить конференция. Вся отделка этого помещения, от хрустальных люстр до пышных узоров позолоты на стенах, предназначена была для создания ощущения богатства и престижа – в понимании волшебников (то есть в весьма вульгарном понимании). Но самым необычным здесь был пол; казалось, будто он сделан из стекла. Он блестел и сверкал, и свет люстр переливался в нем самыми необыкновенными оттенками. Но мало этого: под стеклом раскинулся огромный и необыкновенно красивый ковер. Он явно был из Персии, и на нем изображена была поразительно детальная сцена охоты: драконы, химеры, мантикоры и птицы. Принц (вытканный в натуральную величину) ехал по лесу в окружении придворных и сопровождении псов, леопардов, ловчих соколов и прочих охотничьих животных. Трубили рога, реяли знамена. Это был идеализированный двор из восточных волшебных историй, и он произвел бы на меня глубокое впечатление, не обрати я внимание на двоих придворных. У одного из них была омерзительная морда Лавлейса, второй – вылитый Шолто Пинн. Неподалеку я разглядел и портрет своей недавней тюремщицы, Джессики Уайтвелл. Она ехала верхом на белой кобыле. Да, испортить великолепное произведение искусства столь тонко замаскированной пакостью – в этом весь Лавлейс[103]. Несомненно, в образе принца тут был изображен сам Деверокс, премьер-министр, а вокруг толпились все самые влиятельные волшебники. Этот занятный пол был не единственной необычной деталью в зале. Все окна, выходящие наружу, светились защитой, как и то, сквозь которое заглядывал я. Разумно: вскоре тут соберется большая часть правительства, и нужно, чтобы зал был защищен от нападения. Но в каменную кладку вокруг моего окна было вделано нечто наподобие замурованных железных прутьев, и назначение их оставалось неясным. Я как раз размышлял над этим, когда в дальнем конце зала отворилась дверь и в зал поспешно вошел волшебник. Это был тот самый угодливый тип, которого я видел в машине: со слов мальчишки я знал, что это Лайм, один из доверенных людей Лавлейса. Он нес в руках какую-то вещь, завернутую в ткань. Суетливо и нервно поглядывая по сторонам, Лайм подошел к возвышению, взобрался на него и приблизился к трибуне докладчика. Внутри трибуны имелась полка, невидимая со стороны кресел для публики, и вот на эту-то полку Лайм и положил свою ношу. Но прежде чем сделать это, он развернул ткань, и по моей чешуе пробежала дрожь. Это был тот самый рог для вызова духов, который я видел в кабинете Лавлейса в ночь, когда я украл Амулет Самарканда. Слоновая кость пожелтела от времени, и рог обхватили тонкие полоски металла, но черные отпечатки пальцев на боку рога[104] все еще были видны. Рог для вызова… До меня начало доходить. Магические решетки на окнах, металлические решетки, вмонтированные в стены и готовые мгновенно выдвинуться… Защита зала предназначалась не для того, чтобы не впустить никого внутрь, а для того, чтобы никого оттуда не выпустить. Да, мне определенно пора очутиться в доме. Почти не думая о шныряющих сверху часовых, я стремительно взбежал по стене дома и ринулся по красной черепичной крыше к ближайшей трубе. Я стрелой метнулся к отверстию, уже нацелился прошмыгнуть внутрь – и отпрянул, дрожа. Дымоход перекрывала сеть из искрящихся нитей. Закрыто. Я кинулся к соседней трубе. Та же картина. Я в смятении принялся метаться по крыше Хедлхэм-Холла, заглядывая в каждую трубу. Все они были запечатаны. Кто-то хорошенько потрудился, чтобы обезопасить дом от соглядатаев, и это явно был не один человек. В конце концов я остановился и задумался, как же мне быть дальше. Все это время к дому безостановочно, одна за другой подъезжали машины[105], высаживали пассажиров и направлялись на отведенную для них стоянку. Большинство гостей уже прибыло. Конференция вот-вот должна была начаться. Я оглядел лужайку. К дому быстро приближались последние запоздавшие гости. И не только они. Посреди лужайки виднелся пруд, украшенный фонтаном с изваянием какого-то влюбленного греческого бога, пытающегося поцеловать дельфина[106]. За озером проходила дорога, изгибалась и уходила сквозь деревья к воротам. И по этой дороге шли трое, из них двое – быстро, а третий – еще быстрее. Для человека, которого совсем недавно нокаутировала мышь-полевка, мистер Скволлс мчался, можно сказать, во весь опор. Сын двигался еще проворнее: видимо, его подстегивала нехватка одежды (отсюда казалось, будто он состоит сплошь из гусиной кожи). Но оба они сильно уступали в скорости бородатому наемнику – тот несся через лужайку с такой скоростью, что плащ так и реял за спиной. Ага. Похоже, дело пахнет керосином. Я взгромоздился на край трубы, проклиная себя за то, что так гуманно обошелся со Скволлсом и сыном[107] и размышляя, могу ли я просто проигнорировать приближающуюся троицу. Но в очередной раз взглянув в их сторону, я отбросил сомнения. Бородач приближался даже быстрее, чем раньше. Странно: он вроде бы шел как обычный человек – но при этом преодолевал расстояния с обескураживающей скоростью. Он находился уже почти на середине пути, у озерца. Еще минута – он доберется до усадьбы и поднимет тревогу. Значит, с проникновением в дом придется подождать. Время осторожности миновало. Я превратился в дрозда и спорхнул с крыши. Человек в черном подошел ближе. Я заметил трепетание воздуха вокруг его ног и странное несоответствие, как будто его движения толком не помещались ни на одном из планов. Тут до меня дошло: на нем были сапоги-скороходы[108]. Еще несколько шагов, и за ним будет не угнаться. Он может преодолевать милю за шаг. Я прибавил скорости. Пруд был очень миленький (если не считать сомнительного изваяния бога с дельфином). Молодой садовник пропалывал бережок. Несколько ни в чем не повинных уток сонно покачивались на воде. Камыш шелестел на ветру. Кто-то соорудил на берегу беседку, увитую жимолостью, и ее листва отливала приятной умиротворяющей зеленью под лучами полуденного солнца. Это так, описание на память. Первым Взрывом я промазал по наемнику (трудно правильно рассчитать скорость человека в сапогах-скороходах), но зато попал в беседку. Та мгновенно испарилась. Садовник взвизгнул и прыгнул в озеро; утки закачались на волне. Камыши вспыхнули. Наемник поднял голову. До этого момента он меня не замечал – наверное, был слишком занят тем, чтобы удержать сапоги под контролем, – так что это было не очень-то спортивно. Но что ж поделать – я опаздывал на конференцию. Мой второй Взрыв угодил ему прямехонько в грудь. Наемник исчез в вспышке изумрудного пламени. Эх, если бы все мои проблемы решались так просто! Я быстро описал круг, оглядывая горизонт, но вокруг не видно было ни наблюдателей, ни вообще чего бы то ни было нехорошего, если не считать розовой задницы Скволлса-сына: они с папашей развернулись и резво дернули обратно к воротам. Прекрасно. Я уже готов был повернуть обратно к дому, но тут дым от Взрыва рассеялся, и я увидел наемника. Он сидел в воронке метровой глубины, в грязи с головы до ног, и ошарашенно моргал – но при этом был живехонек.