Натаниэль и сам уже смотрел на Лавлейса. Тот больше не указывал на потолок. Он с лихорадочной поспешностью сунул руку под кафедру, достал оттуда какой-то предмет, сбросил укрывавшую его ткань на пол и поднес предмет к губам – старинный рог, весь в пятнах и трещинах. На лбу Лавлейса выступили капельки пота и заблестели в свете люстр. Где-то в толпе раздался гневный нечеловеческий вопль. Волшебники потрясенно опустили головы. Лавлейс подул. Бартимеус Когда ковер уполз и под ним обнаружился гигантский пентакль, я понял, что мы вляпались в какую-то редкостную мерзость. Лавлейс все рассчитал. Все мы, включая его самого, оказались заключены внутри круга, в котором он взывал к Иному Месту. На окнах установлены решетки, да и в стенах наверняка тоже, а значит, ни у кого из нас нет ни малейшего шанса улизнуть. У Лавлейса – Амулет Самарканда, а значит, учитывая силу этой вещи, он неуязвим. А вот все прочие окажутся в полной власти того, кого вызовет Лавлейс. Я не врал мальчишке. Есть существа, которых ни один нормальный волшебник по своей воле не вызовет, пока не позаботится о связывающем пентакле. Величайшие сущности в такой ситуации впадают в неконтролируемое бешенство, стоит предоставить им лишь малейший шанс[112], а втайне заготовленный Лавлейсом пентакль означал, что вызванная им сущность будет ограничена в своих действиях пределами одного-единственного зала, вот этого самого. Но Лавлейсу только того и надо было. Когда его раб уйдет, он окажется единственным выжившим членом правительства. И он уже готов взять власть в свои руки. Лавлейс подул в рог. Он не произвел ни звука ни на одном из семи планов бытия, но в Ином Месте сейчас должно было разнестись гулкое и протяжное пение рога. Как и следовало ожидать, афритша отреагировала первой. Как только рог для вызова оказался в поле ее зрения, она взвыла, схватила Руперта Деверокса за плечи и ринулась к ближайшему окну, на ходу наращивая скорость. Афритша врезалась в стекло. Магические прутья вспыхнули синим пламенем, раздался грохот, напоминающий раскат грома, и афритша полетела обратно в зал, головой вперед, прижимая к груди обмякшего Деверокса. Лавлейс отнял рог ото рта и слегка улыбнулся. Самые умные из волшебников все поняли в тот самый миг, как он затрубил в рог. У некоторых над плечом во вспышке разноцветного пламени возникли их бесы. Другие вызвали помощников получше: скажем, эта женщина, Уайтвелл, бормотала заклинание, призывая своего джинна. Лавлейс осторожно спустился с возвышения, неотрывно глядя куда-то вверх. В стеклах его очков плясали блики. Костюм его оставался столь же элегантным и безукоризненным, как и всегда. Лавлейс не обращал ни малейшего внимания на воцарившийся вокруг ужас. Что-то на миг сверкнуло. Я отчаянно метался вдоль удерживающей нас паутины; я искал слабое место и не находил его. Еще одна вспышка. Вся моя сущность содрогнулась. Натаниэль Многие волшебники с встревоженными возгласами повскакивали со своих мест и теперь в замешательстве оглядывались по сторонам; а в это время толстые железные и серебряные прутья выскользнули из стен, перекрыв окна и двери. Натаниэль давно уже прекратил дергаться. Ясно было, что на него никто и не посмотрит. Ему оставалось лишь глядеть, как какой-то волшебник, сидевший впереди, отшвырнул свое кресло и бросил в Лавлейса желтый огненный шар – их разделяло каких-нибудь два метра. К изумлению волшебника, на середине пути шар чуть-чуть изменил траекторию полета, коснулся груди Лавлейса и исчез. Лавлейс, внимательно глядевший в потолок, как будто ничего и не заметил. Муха с жужжанием металась взад-вперед, стукаясь головой об преграду Пут. – Это действие Амулета, – сказала она. – Он поглотит все, чем бы они ни швырялись. Джессика Уайтвелл завершила свое заклинание. Рядом с ней в воздухе повис невысокий коренастый джинн, принявший облик черного медведя. Она указала на Лавлейса и выкрикнула приказ. Медведь ринулся вперед – прямо по воздуху, загребая лапами, словно пловец. Прочие волшебники тоже накинулись на Лавлейса. Примерно с минуту он находился в сердце бури – такая бешеная энергия бушевала вокруг него. Но Амулет Самарканда поглотил всю эту энергию. Лавлейс нимало не пострадал – лишь аккуратно пригладил волосы. Афритша тем временем пришла в себя, осторожно уложила оглушенного премьер-министра в кресло и ринулась в бой. Она летела, рассекая воздух сверкающими крыльями – но Натаниэль заметил, что она приближается к Лавлейсу по кругу, старательно огибая возвышение для оратора. Несколько волшебников подбежали к дверям и теперь безуспешно дергали за ручки. Афритша послала в Лавлейса мощный магический заряд. То ли все произошло слишком быстро, то ли происходило оно по большей части на том плане, которого Натаниэль не мог видеть, но мальчик заметил лишь струю дыма, рванувшуюся к волшебнику. И ничего за этим не последовало. Афритша озадаченно склонила голову набок. Тем временем с другой стороны к Лавлейсу быстро приближался джинн-медведь. Он уже выпустил когти, напоминающие изогнутые кинжалы. Волшебники беспорядочно носились по залу, пытаясь ломиться в двери и окна, а за ними по пятам носились пронзительно визжащие бесы. А потом с афритшей что-то произошло. Натаниэлю показалось, будто он смотрит на отражение демоницы в озерной глади и что кто-то побеспокоил воду. Афритша словно бы рассыпалась на тысячу дрожащих осколков, и эти осколки затянуло в пространство над возвышением. Мгновение – и все они исчезли. Джинн-медведь притормозил. Втянул когти. И принялся отступать – очень, очень осторожно. Тут над самым ухом Натаниэля вновь раздалось пронзительное жужжание мухи. – Началось! – в ужасе завопила она. – Ты видишь? Но Натаниэль ничего не видел. Мимо него промчалась какая-то женщина, вопя от страха. Волосы у нее были бледно-голубые. Бартимеус Первое, что все заметили, было исчезновение афритши. Очень уж зрелищная получилась картина. Эффектная прелюдия. Но на самом деле многое уже успело произойти в предшествующие мгновения. Афритше просто не повезло, только и всего. В своем стремлении устранить опасность, грозящую хозяину, она слишком близко подошла к краю щели. Эта щель имела четыре метра в длину, и ее было видно лишь на седьмом плане. Возможно, кое-кто из бесов ее и заметил, но людям это точно было не под силу[113]. Это не была аккуратная, ровненькая вертикальная щель – отнюдь. Она шла наискось, и края у нее были рваные, как будто воздух превратился здесь в толстую ткань из плотных волокон. Из своей тюрьмы я наблюдал, как она возникает. После первой вспышки над возвышением воздух задрожал, чудовищно исказился и в конце концов лопнул вдоль этой линии[114]. Вскоре после появления щели начались перемены. Трибуна оратора на возвышении принялась изменяться: материал, из которого она была сделана, из дерева превратился в глину, потом в какой-то странный оранжевый металл, а потом во что-то, подозрительно напоминающее воск. Трибуна немного осела набок, как будто подтаяла. Сквозь возвышение пробилось несколько травинок. Хрустальные подвески люстры, висевшей над помостом, превратились в капли воды; они на несколько мгновений замерли, переливаясь всеми цветами радуги, а потом пролились дождем. Какой-то волшебник в костюме в тонкую полоску бежал к окну. Каждая полоска на его костюме пошла волнами, словно под порывами ветра. Никто не заметил эти первые, незначительные изменения, равно как и десятки им подобных. Лишь после того, что случилось с афритшей, до волшебников дошла суть происходящего. Зал превратился в ад кромешный. Люди и бесы визжали и выкрикивали нечто нечленораздельное. А мы с Лавлейсом, словно не замечая всего этого, наблюдали за щелью. Мы ждали того, кто шагнет сквозь нее. 42 Бартимеус А затем это произошло. Все планы вокруг щели вдруг потеряли всякую согласованность, как словно их потянуло в разные стороны и с разной скоростью. Все вокруг поплыло, как будто меня хорошо навернули по голове. Я вдруг увидел семь рядов окон, малость смещенных друг относительно друга. Это как-то сбивало с толку. Если Лавлейс вызвал настолько могущественную сущность, что она способна вот таким вот образом смешивать планы, значит, всем нам, кто заключен внутри пентакля, придется солоно. И, должно быть, эта сущность уже совсем рядом. Я не спускал глаз со щели… Мимо нас с криком пронеслась Аманда Кэчкарт; ее коротко подстриженные волосы приобрели очаровательный голубой оттенок. Одновременно с этим произошло несколько изменений, которые были замечены всеми без исключений: два волшебника, слишком близко подошедших к помосту в тщетной попытке атаковать Лавлейса, вдруг обнаружили, что их тела неприятно удлинились; еще у одного мужчины нос нелепо вытянулся, а у другого исчез совсем. – Что происходит? – шепотом спросил мальчишка. Я не ответил. Щель открывалась. Все семь планов перемешались, словно варенье в тазу под черпаком домохозяйки. Щель расширилась, и сквозь нее пролезло нечто вроде руки. Она была прозрачной, словно ее сделали из безукоризненно чистого стекла. На самом деле она была бы совершенно невидимой, если бы не конвульсии, сотрясающие планы вокруг нее. Рука нерешительно подвигалась из стороны в сторону: похоже, ее хозяин пытался привыкнуть к странному для него ощущению пребывания в материальном мире. Я заметил на конце руки четыре тонких не то выступа, не то пальца. Они, как и сама рука, не имели собственной плоти, и форму им придавал лишь идущий рябью воздух. Лавлейс попятился и схватился за пуговицы рубашки, ища успокаивающего прикосновения Амулета. Теперь, когда планы перемешались, остальные волшебники наконец-то разглядели эту руку[115]. Они разразились горестными воплями – все, от самого здоровенного и самого волосатого мужчины до самой маленькой и самой визгливой женщины, – образовав гармоничный диапазон из нескольких октав. Несколько самых храбрых волшебников бросились к центру зала и вынудили своих слуг-джиннов применить против щели Взрывы и другие магические приемы. Это было ошибкой. Ни один Взрыв и ни одна молния даже не приблизились к руке. Все они разлетелись и врезались в стены или потолок, либо стекли на пол, словно вода из протекающего крана, лишившись всей своей энергии. У мальчишки отвисла челюсть – да так, что мышь могла бы покататься на ней, словно на качели. – Э-это… – заикаясь, пробормотал он. – Э-это ч-что? Неплохой вопрос. Что это за существо, перемешавшее все планы и разрушившее мощную магию, – при том, что здесь находится лишь его рука? Я мог бы сказать что-нибудь драматичное и зловещее, например: «Это наша погибель!», – но это не принесло бы нам особой пользы. Да и кроме того, тогда он снова повторил бы вопрос. – Точно не знаю, – отозвался я. – Судя по тому, как осторожно он выбирается наружу, его прежде редко вызывали. Вероятно, он удивлен и разгневан, но, несомненно, силен. Да глянь сам! Здесь, внутри пентакля, магия действует не так, как обычно, вещи и существа изменяются… Все обычные законы исказились либо перестали действовать. Величайшие из нас всегда приносят с собой хаос Иного Места. Неудивительно, что Лавлейсу для защиты понадобился Амулет Самарканда[116]. Тем временем прямо у нас на глазах вслед за гигантской прозрачной рукой появилось дюжее прозрачное плечо в добрый метр длиной. А потом из щели показалось нечто наподобие головы. Но и это были лишь очертания: сквозь нее прекрасно были видны окна и далекие деревья за ними; планы вокруг щели содрогнулись в новом приступе безумия. – Лавлейс не смог бы вызвать это самостоятельно, – сказал я. – Ему должен был кто-то помогать. И я имею в виду отнюдь не то старое пугало, которого ты убил, и не того склизкого типа в дверях. Тут приложил руку кто-то, обладающий реальной силой[117].