– Папа сильно злится? – Это только одна сторона. Он сильно злится, затем сильно огорчается, затем сильно радуется, и все совершенно внезапно. Иногда без какой-либо причины. Когда папа сильно злится, он может сделать что-нибудь плохое, например с кем-нибудь подраться. И это может быть опасно. – Ага! Папа всех поколотит! – Правильно, но это будет опасно для того человека, которого он поколотит. И ненароком может достаться и вам с Эйприл. Понимаешь? Рики неохотно кивнул. – Я вовсе не хочу сказать, что твой папа никогда не вылечится. Есть очень хорошие лекарства, они ему помогут. Помогут также и встречи с врачами, такими как я. В настоящий момент твой папа не хочет признать, что ему нужна помощь. Поэтому судья и сказала, что он не может встречаться с вами до тех пор, пока ему не станет лучше. Это его окончательно разозлило, и теперь он считает, что вокруг него одни плохие люди, которые хотят ему навредить. Но на самом деле мы хотим помочь ему. И защитить вас с Эйприл. Мальчишка долго молча смотрел на меня, затем встал, взял бумагу для рисования и смастерил целую флотилию бумажных самолетиков. В течение следующей четверти часа он в одиночку вел эпическую битву, разрушая целые города, убивая людей тысячами, топая ногами, крича во весь голос, разбрасывая во все стороны разорванную в клочья бумагу, и в конце концов антикварный ковер Мэла был сплошь усеян конфетти. Затем Рики какое-то время рисовал, однако остался недоволен своими творениями и выбросил их скомканные в мусорную корзину. Я пытался поговорить с ним о побеге из дома, но он упорно отказывался. Я снова завел разговор об опасности, и он слушал меня, не скрывая своей скуки. Когда я спросил, поступит ли он так опять, Рики пожал плечами. Проводив его обратно, я отвел в кабинет Дарлину. Она была в розовом спортивном костюме и серебристых сандалиях. Ее темные волосы, уложенные в высокую прическу, были щедро спрыснуты лаком. Она потратила много времени на макияж, однако все равно выглядела уставшей, измученной и напуганной. Усевшись, Дарлина достала из сумочки носовой платок и принялась теребить его, перекладывая из руки в руку. – Понимаю, как вам приходится нелегко, – сказал я. Из глаз потекли слезы. Носовой платок взметнулся вверх. – Он сумасшедший, доктор. И дальше становится только хуже. Он не отпустит меня, не совершив какого-нибудь настоящего безумства. – Как себя чувствуют дети? – Эйприл прилипчивая – вы сами все видели. За ночь она встает два-три раза и хочет лечь к нам в постель. Но особых проблем с ней нет. Вот Рики – это сплошная головная боль. Постоянно злится, не желает ничего слушать. Вчера он послал Карлтона куда подальше. – И что ответил Карлтон? – Пообещал выпороть, если он еще раз так скажет. Замечательно. – В настоящий момент Карлтону лучше не связываться с дисциплиной. Начнем с того, что для детей и так большой шок его присутствие в доме. Если вы позволите Карлтону взять все в свои руки, они почувствуют себя брошенными. – Но, доктор, мальчишка не имеет права говорить такие слова! – В таком случае, миссис Моуди, вы сами должны с этим разобраться. Для детей очень важно сознавать, что вы с ними. И вы главная. – Ну хорошо, – без особого воодушевления сказала Дарлина, – я постараюсь. По ее тону я понял, что она меня не послушает. Решающим стало слово «постараюсь». А через пару месяцев Дарлина будет недоумевать, почему оба ее ребенка стали своенравными, капризными и неуправляемыми. Тем не менее я выполнил свою работу, сказав ей, что обоим детям поможет профессиональная помощь. Я объяснил, что в настоящий момент у Эйприл не наблюдается никаких серьезных проблем, однако ее состояние нестабильное. В ее случае поможет краткий курс психотерапии, призванный в будущем снизить риск возникновения более значительных проблем. Напротив, Рики лишился душевного равновесия, полон злости и готов снова сбежать из дома. Тут Дарлина перебила меня, заявив, что во всем виноват отец мальчишки, который, если хорошенько подумать, напоминает ей своего собственного отца. – Миссис Моуди, – сказал я, – мальчику нужно предоставить возможность регулярно выпускать пар. – Знаете, – ответила она, – они с Карлтоном уже начинают ладить друг с другом. Вчера играли в саду в салки и очень веселились. Уверена, Карлтон окажет на Рики хорошее влияние. – Замечательно. Однако это не заменит профессиональную помощь. – Доктор, – сказала Дарлина, – я на мели. Знаете, во что мне обошлись адвокаты? Один сегодняшний визит сюда отнимает у меня последние деньги. – Есть клиники с плавающими расценками, зависящими от платежеспособности пациентов. Я дам мистеру Уорти несколько телефонов. – Они далеко расположены? Я по автострадам не езжу. – Я постараюсь подобрать что-нибудь поближе, миссис Моуди. – Спасибо, доктор. Вздохнув, она встала и подождала, когда я открою перед ней дверь. Проводив взглядом, как она тяжело бредет по коридору, словно старуха, я на какое-то мгновение забыл, что ей всего двадцать девять лет. * * * Я продиктовал свои выводы секретарше Мэла, и та молча напечатала их на стенографической машинке, какими пользуются в суде. После того как секретарша ушла, Мэл достал бутылку выдержанного виски и налил нам по щедрой дозе. – Спасибо что зашел, Алекс. – Никаких проблем, но я не уверен, что от этого будет какой-то толк. Дарлина не собирается следовать моим советам. – Я позабочусь о том, чтобы она им последовала. Скажу, что это очень важно для успеха дела. Мы пригубили виски. – Кстати, – сказал Мэл, – судья пока что не получила никаких мерзких сюрпризов – похоже, Моуди сумасшедший, но не дурак. И тем не менее все это дело ее мегаразозлило. Она позвонила окружному прокурору и распорядилась, чтобы тот поручил кому-нибудь со всем разобраться. Прокурор свалил это отделению Футхилла. – А там ответили, что уже разыскивают Моуди. – Точно, – удивленно подтвердил Мэл. Я рассказал ему о звонке Майло Фордебранду. – Очень впечатляет, Алекс. Еще? – Он вопросительно поднял бутылку. Я отказался. Отказаться от хорошего виски нелегко, но разговор о Моуди напомнил мне, как важно сохранять ясную голову. – Так или иначе, полиция Футхилла утверждает, что усиленно разыскивает Моуди, однако есть все основания полагать, что он подался в Анджелес-Крест. – Замечательно. Национальный парк Анджелес-Крест представляет собой шестьсот тысяч акров диких лесов, примыкающих к городу с севера. Семейство Моуди проживало в расположенном неподалеку Санлэнде, и для Ричарда эти места должны быть хорошо знакомы – вполне естественно, что он решил спрятаться именно там. Национальный парк – сущий рай для туристов, путешественников, натуралистов и альпинистов, а также для свор нелегальных байкеров, которые гуляют ночи напролет, а днем отсыпаются в пещерах. А еще овраги и ущелья являются излюбленным местом для того, чтобы избавляться от трупов. Непосредственно перед нашей стычкой на стоянке перед зданием суда Моуди рассуждал о жизни в глухом лесу, несомненно, включая в свои фантазии и детей. Я указал Мэлу на это. Тот угрюмо кивнул. – Я настоятельно порекомендовал Дарлине забрать детей и на время уехать из города. У ее родителей ферма недалеко от Дэвиса. Они выезжают сегодня. – Разве Моуди не догадается, куда они уехали? – Если выйдет к людям. Надеюсь, какое-то время он собирается поиграть в лесного человека. – Мэл развел руками. – Это лучшее, что я могу сделать, Алекс. Разговор начинал принимать неприятный оборот. Я встал, и мы пожали руки. В дверях я остановился и спросил, слышал ли Мэл что-либо об адвокате Нормане Мэттьюсе. – Ты имеешь в виду Неистового Нормана? Старая гвардия. Я раз десять сталкивался с ним в суде. Лучший в Беверли-Хиллз специалист по сложнейшим делам. – Он занимался разводами? – Лучший из лучших. Сверхагрессивный, добивался для своих клиентов того, чего те хотели, и не важно, кто при этом оказывался задет. Вел множество голливудских разводов, где на кону стояли большие деньги, и со временем возомнил себя звездой. Очень заботится о своем образе неотразимого меча правосудия: броская одежда, с обеих сторон под руку блондинки, курит пенковую трубку за тысячу долларов, набивая ее отборным табаком. – В последнее время он больше занимается духовным. – Да, слышал. Собрал группу каких-то недоумков у границы. Величает себя Великим Блистательным Мессией или что-то в таком духе. – Благородным Матфеем. Почему он оставил юриспруденцию? Мэл смущенно усмехнулся. – Можно сказать, это она его оставила. Это произошло лет пять-шесть назад. Все было в газетах. Удивлен, что ты не помнишь. Мэттьюс представлял жену одного драматурга. Тот тип только что сорвал большой куш – фурор на Бродвее – после десяти лет хлеба без масла. И как раз в этот момент жена нашла себе другого неудачника и смылась. Мэттьюс выбил для нее всё: солидную долю гонорара за пьесу и неплохие проценты за все то, что этот тип должен был выдать за ближайшие десять лет. Процесс широко освещался в прессе, после вынесения вердикта у входа в здание суда должна была состояться пресс-конференция. Мэттьюс и жена направлялись туда, как вдруг из ниоткуда появился муженек с пистолетом двадцать второго калибра. Выстрелил обоим в голову. Жена скончалась на месте, а Мэттьюс выкарабкался после полугода пребывания на грани. Затем он пропал из виду и всплыл только пару лет спустя, уже как духовный наставник. Классическая калифорнийская история. Поблагодарив его за информацию, я собрался уходить. – Послушай, – окликнул меня Мэл, – с чего весь этот интерес? – Ничего существенного. Его имя всплыло в разговоре. – Неистовый Норман, – усмехнулся Мэл. – Святость через травму головного мозга.