– Ох, повезло им! Сьюзан, посудница, со звоном шлепнула стопку тарелок на стол. – Самое время! – фыркнула она. – Сколько я говорила этому парню, чтоб он что-нибудь сделал. Целыми днями смотрит на нее, как теленок, удивительно, как вообще успевает работать. Тепло кухни – от слов кухарки, от потрескивания очага, от запаха рыбного пирога – затопило Хейзел и вытеснило все тяжелые чувства этого утра и предыдущего дня. Ее руки твердо и профессионально держали иглу и шпильку, накладывая и снимая шов. И ей понравилась возникшая при виде кухаркиной раны уверенность в том, что она знает, как ее лечить, и может это сделать. Возможно, с ее стороны и было глупостью надеяться найти работу хирурга официально, но, похоже, еще большей глупостью было убеждение, что учиться больше нет смысла, пусть даже пока есть возможность. Выйдя замуж за Бернарда, она покинет Хоторнден, оставит позади и свою импровизированную лабораторию, и отцовские книги. В Алмонт-хаус вместе с ней отправится только ее приданое и знания. Пока мать с Перси в Бате, а отец за границей, ей, вероятно, предоставлена последняя в жизни возможность посещать занятия, не боясь разоблачения. Возможно, это и есть ответ. – Не могли бы вы и мне подогреть ужин? – спросила Хейзел. – У меня в Эдинбурге дело, и домой я, вероятно, вернусь поздно. 15 Как-то морозным ноябрьским утром на солидной дубовой двери Ле Гранд Леона появилась табличка, прибитая лично мистером Артуром. Убедившись, что та висит ровно, он вздохнул и зашел внутрь. – Так, значит, это все-таки правда? – спросил Томас Поттер, ведущий актер. Рот его сжался в узкую, напряженную линию. Он оглянулся на Изабеллу, которая стояла у него за спиной, испуганно выглядывая из-за завесы золотистых волос. – Чистая, – подтвердил мистер Артур. – А с учетом ситуации в городе только Богу известно, откроемся ли мы в следующем сезоне, поэтому всем вам лучше бы поискать себе другой заработок. Изабелла потянула Томаса за край камзола. – Том, а что мы будем делать с?.. Он обернулся к ней. – Мы что-нибудь придумаем. Я что-нибудь придумаю. И нежно поцеловал ее в макушку. Джек слушал, сидя на стропилах. Вот уже несколько дней он прислушивался к разговорам мистера Артура и владельца театра, владельца театра и хореографа. В последние недели их представления проходили при почти пустом зале, и потертые красные сиденья покрылись тонким слоем пыли. Богатеи не рисковали отправляться в театр из опасения подцепить лихорадку. Сидели по домам. Поэтому, по крайней мере на какое-то время, Ле Гранд Леон закрывался. – Ты можешь остаться, Джек, – предложил мистер Артур на следующий день, когда все актеры разошлись, и протянул тяжелую связку латунных ключей. – На самом деле я был бы этому рад. Защита от воров. Много платить не смогу – на самом деле вообще ничего не смогу – но у тебя будет крыша над головой, если нужно. Здорово будет, если ты сможешь присмотреть тут за всем. На случай, ну, ты знаешь. – На какой случай? – спросил Джек, забирая ключи. Мистер Артур грустно улыбнулся. – На случай, если мы откроемся в следующем сезоне, – ответил он. Затем по-отечески похлопал Джека по плечу и пошел по проходу в фойе, оставив мальчишку в театре, полном шепотков и призраков. Перед Джеком встала необходимость снова отправляться за телами, если он хотел есть. 16 Хейзел была почти уверена, что главная дверь Эдинбургского Королевского Анатомического общества с улицы ведет прямо в анатомический театр, виденный ею лишь из-под зрительских рядов. Однако, после того как Хейзел постучала латунным молоточком в дверь, лакей в напудренном парике вежливо проводил ее в со вкусом обставленную гостиную, похожую на салон или мужской клуб высокого класса. В камине весело пылал огонь, и треск поленьев был единственным звуком в тишине комнаты, где около десяти мужчин с бакенбардами устроились на обтянутых бархатом диванах, потягивая бренди и читая газеты. Одну стену комнаты полностью занимали головы различных животных, чучела зебры и носорога, лев и слон, изрезанный шрамами, однако сохранивший свои бивни. Противоположная стена скрывалась за массивными книжными шкафами, такими высокими, что требовалась специальная лесенка, чтобы добраться до верхних полок. Хейзел попыталась украдкой разглядеть названия, но те слишком выцвели. Все книги с нижних полок были на латыни. От огня в комнате было непривычно тепло, и Хейзел подавила желание поднять нижнюю юбку и ослабить корсет. Всего несколько недель в старой одежде Джорджа, а она уже успела позабыть, как сильно могут душить многослойные женские наряды, особенно если ты стараешься выглядеть предельно утонченно. А Хейзел постаралась. Она одевалась, словно солдат, облекающий себя в броню, используя свое благосостояние и хороший вкус как защиту. Платье практичного синего цвета украшали черные кружева и отделка шнуром. Лента цвета лаванды поддерживала воротник у горла. Другими словами, она выглядела, как респектабельная дама эдинбургского высшего света, и пусть лакей Анатомического общества про себя мог удивляться тому, что она без компаньонки, но его низкий ранг не позволял ни о чем спросить такую как Хейзел и уж тем более не впустить ее. Многие двери захлопнулись перед Хейзел Синнетт, потому что она была женщиной, но внезапно оказалось, что у нее в запасе есть мощное оружие: на женщин чаще всего не обращали внимания, и это делало ее практически невидимой. Нет, женщин видели, видели платья, которые те надевали на прогулку в парк, и затянутые в перчатки ручки, лежащие на локте спутника в театре, но их никогда не считали противниками. Они не представляли угрозы, о которой стоило беспокоиться. Лакей, вероятнее всего, не впустил бы нищенку или даже незнакомого мужчину, но Хейзел – в наряде состоятельной барышни – могла спокойно пройти мимо него, нужно было только сделать это быстро и изобразить уверенность. Именно так она и поступила. Доктор Бичем в одиночестве сидел за маленьким столом, перед исходящей паром чашкой чая. По всему столу были разложены книги и бумаги. Большой черепаший панцирь исполнял роль пресс-папье. Несмотря на жар от камина, доктор так и не снял свой привычный камзол, и ворот его по-прежнему был поднят до подбородка. – Здравствуйте, доктор Бичем, – тихо сказала Хейзел. Джентльмены, сидевшие неподалеку, проворчали что-то о помехах, а затем вернулись к чтению. Доктор Бичем закончил писать и аккуратно поставил перо в чернильницу. – Не припомню, что имел честь быть вам представленным, не так ли? Пожалуйста, простите меня, если нас все-таки представляли; боюсь, память у меня уже не та, что прежде. – Это очень интересный вопрос, доктор Бичем, – сказала Хейзел. – Я… Меня зовут Хейзел Синнетт. – Тут Хейзел сняла шляпку и отвела локоны с лица. – Но вы знаете меня как… – Джорджа Хейзелтона. Бичем встал и протянул ей руку. Хейзел, сбитая с толку, пожала ее. – Да, конечно. Стрейн упоминал… Но я забегаю вперед. Мисс Синнетт, пожалуйста, присядьте. Могу я предложить вам чашечку чая? Хейзел, как в тумане, устроилась за столом напротив Бичема. (Джентльмены неподалеку при этом насмешливо хмыкнули, но вернулись к чтению еще быстрее прежнего.) – Потрясающе, – заявил Бичем, так пристально вглядываясь в ее лицо, словно видел кости и мускулы, движущиеся под кожей. – Понять не могу, как это я не понял все сразу. Совершенно потрясающе. А одежду вы нашли… в каком-то магазине? У портного? – Это вещи моего брата. – И, не удержавшись, она добавила: – Он умер. Тень упала на лицо Бичема. – Примите мои соболезнования. Самые искренние. У меня был сын, который… – Он взглянул куда-то мимо Хейзел, а затем покачал головой. – Это уже неважно. Так приятно наконец-то встретиться с вами лично, мисс Синнетт. – Так, подождите секунду. Вы?.. – начала было Хейзел, но тут же передумала. Недоуменно похлопала глазами. – Так вы на меня не в обиде? Доктор Бичем сочувственно улыбнулся. – Нет, признаюсь честно, ничуть не в обиде. Немного, как бы сказать, разочарован в собственной наблюдательности, но… нет, нет. Не в обиде. На самом деле заинтригован. – Заинтригован? – Вами. Как представительницей своего вида. Женщины редко проявляют интерес к естественным наукам. И еще реже, должен признаться, можно встретить кого-то с вашими способностями. Скажите мне, вы всегда интересовались анатомией? Таким образом, получив свою чашку чая и устроившись в неожиданно удобном кресле, Хейзел внезапно поймала себя на том, что рассказывает доктору Бичему абсолютно все. Она рассказала о своем одиноком детстве среди серых стен Хоторндена, о том, как пряталась в отцовском кабинете и читала книги по медицине и алхимии при свете свечи, в то время как давно должна была лежать в кровати. Рассказала об отце за границей, о равнодушной матери, то погруженной в траур, то поглощенной заботой о младшем сыне, новом наследнике. С тех самых пор, как научилась писать собственное имя, она мечтала изучать строение тела, законы, им движущие, понимать, как им управлять – этим странным сосудом, содержащим в себе душу. Насколько он хрупок, Хейзел осознала еще в детстве, когда оцарапала коленку, а затем смотрела, как скапливаются на коже капли крови, пачкая чулок. Как она часами могла рассматривать голубовато-зеленый узор вен под кожей. Бичем слушал внимательно, непрерывно размешивая сахар в чае и кивая в такт словам Хейзел. – Вот так я и попала на ваши занятия по анатомии, – сказала она в завершение. Но о том, что тайком пробралась в анатомический театр, когда доктор Бичем проводил операцию с использованием чудесного эфириума, рассказывать не стала. Подумалось, что не стоит создавать проблемы тому парню, похитителю тел. – Клянусь, я не имела ни малейшего намерения оскорбить или высмеять вас. Я просто не смогла найти другого способа. Пожалуйста, если вы позволите мне продолжить посещать ваши занятия, я буду работать усерднее любого другого студента, которого вы когда-либо учили, и учиться еще более прилежно. Если бы вы только могли поговорить с доктором Стрейном и убедить его позволить мне учиться дальше… Я буду очень осторожной, если так надо, и найду какой-нибудь способ работать врачом. Пока не знаю какой, но найду. Ваши усилия не пропадут впустую. Клянусь, я сдам экзамен на звание врача и стану гордостью для вашего курса! Знаю точно, что стану. Под конец своей речи она даже слегка запыхалась. Говорила она быстрее, чем думала. Бичем добавил еще одну ложку сахара в чай и задумчиво пригубил его. Затем, поморщившись, положил еще ложку. К удивлению Хейзел, из черепахового панциря на столе высунулась маленькая кожистая головка. – О, здравствуй, Гален, – сказал Бичем. Он угостил черепашку кусочком печенья и рассеянно погладил по панцирю, прежде чем вновь обратить внимание на Хейзел. – Знаете, – произнес он, – я не разделяю идей нашего общего друга доктора Стрейна о женщинах-докторах. Когда поживете с мое, милая леди, будете радоваться любому новшеству, которое вам встретится, а вы определенно нечто новое. Вряд ли доктор Бичем был старше пятидесяти лет, но его точку зрения Хейзел понимала. – Значит ли это, – медленно начала она, – что я смогу продолжить посещать ваши занятия? Бичем откашлялся и подал знак официанту принести чайничек со свежим чаем. – Боюсь, доктор Стрейн не желает, чтобы вы посещали его лекции, и я не смогу его переубедить. Я пытался, когда он подошел ко мне на днях, донести до него мысль о том, какой исключительный медицинский талант может представлять собой женщина, но увы. Он упрям, как старый осел. – Но, конечно же, – начала Хейзел, – как глава курса, как коллега-преподаватель, как внук основателя этого общества вы могли бы что-то… – Мисс Синнетт, как бы больно ни было это признавать, боюсь, что доктор Стрейн может оказаться отчасти прав. Анатомические демонстрации бывают довольно… отвратительными. Отслаивающаяся кожа и раздутые органы. Возможно, лучше будет все-таки поберечь вашу чувствительную женскую натуру. – Он сделал большой глоток чая и удовлетворенно вздохнул. – К тому же занятия теперь станут еще более сложными. И требования ужесточатся. А затем будет врачебный экзамен. Изнурительное мероприятие. Да, возможно, так будет лучше… Искра вспыхнула в мозгу Хейзел, и она заговорила, прежде чем логика и здравый смысл успели ее погасить. – Что, если я сдам врачебный экзамен? Даже не посещая занятий. Что, если мне все равно будет позволено сдать его? Доктор Бичем склонил голову набок и поднес кончик пера к губам.