– О, вот оно что? Уверен, будет очень похоже. – Сильнее, чем ты думаешь. К тому же нас все равно не поймают. – Мы не можем этого сделать. – Конечно можем. Мне нужно тело. Тебе нужны деньги за тело, но прямо сейчас тебе нужен партнер для того, чтобы выкопать тело. И вот она я. Ты нашел такую могилу? С жертвой лихорадки? Джек неохотно кивнул. Он приметил одно захоронение на кладбище Святой Двинвен, на окраине Эдинбурга. У покойного не было семьи; двое работников больницы для бедных имени Святого Антония выгрузили тело, завернутое в простыню, в дешевый деревянный гроб, священник пробормотал пару молитв, и гроб закопали. У могилы не было даже надгробия, только деревянный крест. Джек подслушал, как священник печально шепнул кладбищенскому смотрителю: беднягу унесла лихорадка. – Это опасно, – предупредил Джек. – Не только из-за того, что могут поймать. От трупа легко можно заразиться. – Я ей уже переболела, – сказала Хейзел просто. – А ты? Джек пожал плечами. – Занимаюсь этим давненько и до сих пор не заболел. Наверное, удача у меня в крови. – Что ж, тогда договорились, – заявила Хейзел. – Выкапываем тело вместе. – Видишь, в том-то и проблема с богатенькими. Вы полагаете, что можете делать все, что хотите, когда хотите, и все у вас каким-то образом получится! На этих словах Хейзел добралась до тяжелой деревянной входной двери Хоторндена. Прежде чем войти, она обернулась к Джеку. – Знаешь, иногда ты просто берешь и делаешь. Например, кто дал тебе позволение выкапывать тела из могил? – Никто! – выплюнул Джек. – Это преступление! В том-то все и дело. – А теперь мы собираемся совершить это преступление вместе. Джеку ничего не оставалось, кроме как рассмеяться, и Хейзел улыбнулась ему в ответ. Их взгляды встретились, и щеки Хейзел предательски вспыхнули. – Ладно, – выпалила она. – Тебе нужно немного поспать. У нас есть комнаты для гостей… – Она указала на замок за спиной. Джек покачал головой. Он не мог даже представить, что войдет в один из этих громадных домов в качестве гостя. И сомневался, что уснет в подобной непривычной обстановке, даже несмотря на чудовищное утомление. – Домик для гостей в конце аллеи тоже пуст, если тебе больше нравится. – Не-а, я лучше ненадолго отправлюсь домой, в свою кровать. – Ну что ж. Встретимся здесь в полночь? – спросила Хейзел. – Надень что-нибудь темное, – в ответ посоветовал Джек. – Я не идиотка, Джек Каррер, вне зависимости от того, кем ты меня считаешь. – О, уверяю вас, мисс Синнетт, я считаю вас кем угодно, но уж точно не идиоткой. 22 Когда Хейзел вышла, Джек уже ждал снаружи. Он прислонился к низкой каменной стене, построенной около века назад и ставшей загородкой для овец. Его длинные пальцы быстро двигались, снимая толстую шкурку с апельсина и бросая ее в траву. Увидев девушку, он тихо присвистнул – Глядите-ка, кто пришел, – сказал он, оглядывая ее сверху донизу. Хейзел присела в шутливом реверансе. На ней были брюки и рубашка Джорджа, но на ноги она предпочла надеть неудобные, грязные сапоги, когда-то принадлежавшие Чарльзу. Ни одни из сапог Джорджа не казались подходящими для прогулки на кладбище, а Чарльз был более чем рад обменять свои растоптанные рабочие сапоги на пару кожаных кавалерийских сапог Джорджа. Знакомый трепет возник в груди Хейзел при виде Джека, так расслабленно облокотившегося на изгородь, словно он катается в лодке по Темзе. И только мельтешение пальцев, чистящих апельсин, выдавало его волнение. Джек и раньше частенько мог по нескольку недель не работать в паре с Мунро. Их сотрудничество основывалось на удобстве, и Мунро нередко брал в партнеры какого-нибудь новичка, которому можно было заплатить меньше. Но никто из прежних знакомых Джека по Мясницкому переулку также не встречал Мунро, а хозяйка постоялого двора неподалеку от доков, где Мунро жил последние несколько месяцев, сказала, что за вещами он не приходил. Добрая женщина даже позволила Джеку подняться в комнату Мунро, купившись на очаровательную улыбку и маленькую ложь, что они родные братья. Комната выглядела в точности так, словно Мунро только что отправился на раскопки: грязные простыни на неубранной кровати, запасная пара башмаков в углу шкафа и – Джек догадался пощупать свалявшуюся солому – кошель с монетами, зашитый в матрас. Пусть существовал небольшой шанс, что Мунро мог сбежать из города, не попрощавшись, но вот свои деньги он бы ни за что не оставил. Джек аккуратно сунул кошель на место и, запирая дверь, молча пообещал Мунро выяснить, что с ним случилось. Даже если Мунро умер, он заслужил достойные христианина похороны. И грешникам полагается надгробие. Джек лизнул сок с пальцев, и кольнувшая язык кислота помогла ему отвлечься от мрачных мыслей. – Должен признать, – заговорил он, подходя ближе к Хейзел и разглядывая ее спрятанные под шляпой волосы, – ты похожа на мужчину сильнее, чем я ожидал. Хейзел закатила глаза. За спиной у Джека стояла тачка с двумя лопатами, мешковиной и свечами внутри. – Я взял кремень и свечи, на случай, если нам понадобится свет, но, честно говоря, лучше побыстрее позволить глазам привыкнуть к темноте. Поэтому мы прогуляемся. Кладбище Святой Двинвен было недалеко отсюда, в часе пути по дороге. Какая бы опасность ни подстерегала воскрешателей, им разумнее было какое-то время держаться подальше от города, избегая часто посещаемой территории кладбища Грейфрайер в самом сердце Старого города. Слишком много помех, слишком много людей, слишком большой риск. Возможно, он проявил излишнюю осторожность, но просить Дженет найти подходящее тело не стал. У него не было никаких причин подозревать, что Дженет может быть как-то связана с исчезновением Мунро, но не было причин и доверять ей, а чтобы выжить, доверять и вовсе можно было лишь себе самому. Да, похоже, – подумал он про себя – еще и, непонятно почему, дочери какой-то аристократки, любящей переодевания. В самом деле, почему он ей доверяет? Он попытался объяснить это себе: одним из первых уроков, усвоенных им на узких улочках и в злачных местах эдинбургского дна, было никогда не доверять тому, кто может потерять меньше, чем ты. Он знал, что собой представляла жизнь этих великосветских девушек, состоящая из сплошных ограничений и вечного балансирования на грани между приличием и позором. Сложно представить, что будет с ее репутацией – или с репутацией ее семьи, – если выйдет наружу то, что она куда-то ходила ночью, без компаньонки, с нищим парнем, работающим в театре. В ее же интересах было не попасться сегодня. Во всяком случае, какая-то логика здесь была. Но, если бы Джек был до конца честен с собой – если бы позволил себе признать ту мысль, что угнездилась в его мозгу, – у него не было ни одной причины доверять Хейзел Синнетт, и все-таки он доверял. Она не была похожа ни на одну из знакомых ему девушек – сама речь ее звучала четче и правильнее, чем у Дженет и даже у Изабеллы. Девушки в театре использовали толстый слой макияжа; и было что-то завораживающее в том, что, стоя рядом с Хейзел, он мог видеть веснушки и пушистые выгоревшие волосы, вьющиеся у щек. Джек не мог этого объяснить. Она не была красивее Изабеллы. Она была мелкой, заносчивой богачкой. Нос острый, черты лица мальчишеские, а ресницы и брови слишком светлые по сравнению с темными волосами. И все же. И все же. С тех пор, как Джек встретил Хейзел Синнетт у дверей Анатомического общества, он обнаружил, что частенько вспоминает ее профиль перед тем, как уснуть. Вспоминает изгиб бледных губ и веснушки, почти невидимые на щеках. Ее лицо врезалось ему в память и осталось там: словно эхо – еле слышное, но не затихающее. Словно призрак. В тот самый момент, когда он взглянул в ее карие глаза теплого цвета полированного дерева или янтаря, отражающего лучи солнца, Джек поверил ей и собирался верить дальше, несмотря на тревожные сигналы инстинкта самосохранения. – Ты сказал «прогуляемся»? – сказала Хейзел. – Зачем нам идти? Я велела конюху приготовить пару лошадей. Ты же умеешь держаться на лошади, да? – Конечно умею, – соврал Джек. – Просто не хотел, чтобы ты переживала о том, что слуги знают о твоих ночных… отлучках. Не хотел стать причиной скандала и все такое. Хейзел глянула на него искоса, шагая к конюшням. – В моем доме всегда все было немного странно. Отец в отъезде, а мать… В общем, говоря простыми словами, после смерти брата мать погрузилась в траур и забыла, что из него придется выйти. Все это привело к тому, что никто особо не следит за тем, что я делаю или куда хожу, особенно, с учетом того, что мне не нужно переживать из-за этого кошмарного спектакля – лондонского дебюта, раз уж я практически помолвлена с самого рождения. – Ты помолвлена? «Само собой, она помолвлена, – подумал Джек, – такие девушки, как она, всегда помолвлены. Они, можно сказать, для этого рождены. Как поросята, которых выращивают на мясо». Хейзел замолкла. Привычный ответ висел на языке, но тут нахлынули воспоминания о произошедшем на балу у Алмонтов, а следом и волна эмоций: сначала ужас, а затем, неожиданно, облегчение от того, что неизбежное свершилось. Хейзел рассмеялась, так громко, что спугнула нескольких птиц, вспорхнувших с деревьев. – Полагаю, что помолвлена. – Не похоже на обычную реакцию. Большинство невест радуется такому. – Просто я еще ни разу не произносила этого вслух. И до сих пор все это казалось просто дурным сном. – Почему? Жених урод? Весь в оспинах? Нет, дай угадаю: ему под шестьдесят, и живот у него как бочонок? – На самом деле нет. Восемнадцать в марте, и, насколько я понимаю в таких вещах, достаточно хорош собой. Лорд Бернард Алмонт. Ты ведь не знаешь его, так? Джек покачал головой. – А вот дом знаю, – сказал он, не успев подумать. Хейзел окинула его подозрительным взглядом. – Все знают Алмонт-хаус, я хочу сказать. Громадина. В Новом городе. – И быстро спросил, меняя тему: – Так как вышло, что ты не хочешь замуж? Жить в таком большом доме, купаться в деньгах и прочее? – Сомневаюсь, что виконтессе позволят препарировать мертвые тела, – сказала Хейзел. – И как бы ей удалось втиснуть это в свое светское расписание? – Да и перчатки постоянно были бы грязные. Джек убрал за ухо свисающую прядь волос. – Так, значит, невестам виконтов и будущим виконтессам позволяют препарировать мертвые тела? – Только пока не знают об этом. Хейзел с улыбкой открыла ворота конюшни и подвела Джека к каурой лошади, уже оседланной и привязанной к коновязи. Она пробежала рукой по лошадиной морде. Шкура у лошади была лощеная, это бросалось в глаза, а вокруг носа шла бархатистая розовая полоска, но больше всего Джека потряс ее громадный, пугающий рост. Хейзел заметила страх на его лице.