– Это мой брат Джордж. Ему нравились звезды. Когда я была маленькой, он помогал мне вылезти из окна детской на крышу и показывал созвездия. Он не был похож на меня. Я запоминаю факты и цифры. Выучила все кости в человеческом скелете, все кислоты, растворяющие плоть. А он любил истории. Он был… добрым. – Мне жаль, что ты его потеряла, – сказал Джек. – Спасибо. Больше ничего умного Джеку в голову не пришло – словарный запас был исчерпан, и он боялся сказать глупость, чтобы не унизить себя. – Увидимся в воскресенье ночью, – заявил он громко и слишком внезапно. – Если ты все еще собираешься копать, я имею в виду. – Собираюсь, – подтвердила Хейзел. Прибыв в Хоторнден воскресной ночью, Джек увидел, что оседлана всего одна лошадь, мисс Розалинда, и тележка уже пристегнута к ее седлу. – Я решила, что, пока ты учишься, будет лучше ездить на одной лошади, – объяснила Хейзел, засовывая ногу в стремя и взбираясь в седло. – Дорога не такая ровная, как аллея в имении. – Довольно заносчивые слова для девчонки, за которую я в прошлый раз сделал почти всю тяжелую работу, – сказал он, швыряя инструменты в тележку. Затем протянул руку, чтобы похлопать мисс Розалинду по крупу, но вовремя одумался. – Кто-то в нашей паре должен быть мозгом операции, а кто-то – мускулами, – отбрила Хейзел. – А я-то полагал, что отвечаю за красоту, – вздохнул Джек. – Нет, – возразила Хейзел, потрепав свою кобылу по шее. – Эта роль за мисс Розалиндой. Поездка до кладбища по ощущениям заняла всего лишь малую часть потраченного в прошлый раз времени. Хейзел показалось, что они скакали всего несколько секунд, прежде чем деревья расступились, открыв шпиль церкви Святой Двинвен. Руки Джека все время лежали на талии Хейзел, даря тепло и спокойствие. Казалось, изгиб ее спины просто создан для того, чтобы прижиматься к его груди, и она ощутила легкое сожаление, когда поняла, что пора спешиваться и отправляться на кладбище с лопатами наперевес. – Он умер от лихорадки? – спросила Хейзел, когда они копали уже достаточно долго, чтобы на лбу у нее выступил пот. Джек промычал что-то подтверждающее, не переставая копать. Он сам видел, как закапывали гроб, помеченный зловещей, в потеках красной краски, буквой Р, которую больницы стали использовать с того времени, как число смертей от римской лихорадки принялось расти. – Это мужчина, как и в прошлый раз, – прошептал Джек, после того как закинул полную лопату земли на кучу наверху и остановился вытереть пот, заливающий глаза. – Ни семьи, ни похорон. Сосновый ящик от бесплатной больницы. – Это ужасно, – сказала Хейзел. Джек удивленно поднял голову. – Да, – подтвердил он. – Думаю, так и есть. Это действительно было ужасно. А он даже не подумал об этом. Его душа настолько оцепенела от чудовищной смертности в Эдинбурге, что первой реакцией стало облегчение: сосновые ящики было проще сломать. Снова стоя в могиле, так близко к Хейзел, Джек чувствовал магнетическое притяжение ее кожи, ощущал солоноватый запах ее пота. Ему хотелось поцеловать ее, но прежде чем он придумал как, раздался скрежет железа по дереву. Как Джек и запомнил, там оказался сосновый ящик с верхушкой буквы Р, выглядывающей из-под засыпавшей крышку земли. – Из-за римской лихорадки, – тихо объяснил он. «Вот он, момент, – мелькнула в голове мысль. – Поцелуй ее сейчас». Но вместо этого он выкинул лопату на траву и следом вылез сам. На этот раз Хейзел знала, что делать, когда Джек спустил веревку. Она действовала быстро, обвязывая ее вокруг ног покойника и помогая Джеку вытащить тело из дыры в крышке наощупь, чтобы не видеть перед собой лицо со следами разложения. Когда тело оказалось полностью вне могилы, Джек подал руку Хейзел. Та взялась за нее, чувствуя, что на ладонях от их ночных упражнений появились мозоли, вздувшиеся пузырями. – А твоя мама никогда не говорила, помогает ли этот бородавочник от мозолей? – спросила она, разминая ладони, пока они сидели бок о бок на темной траве. – Боюсь, что нет. Хейзел сделала в памяти зарубку все равно попробовать. Они посидели еще пару минут, восстанавливая дыхание. Джек гадал, стоит ли ему набраться храбрости и попытаться ее поцеловать, но затем сказал: – Думаю, пора нам раздеть беднягу. Стоя в могиле, Хейзел не заметила в лице покойника ничего особенного, но теперь, когда они были наверху, не смогла отвести взгляд. Что-то в нем было странное, какая-то пустота, отчего кожа напоминала мастику. Лунного света не хватало, чтобы Хейзел смогла рассмотреть черты лица покойника более тщательно. – А ты взял с собой кремень и свечу? – спросила Хейзел. В ночи заплясал маленький огонек, осветивший их лица теплым оранжевым сиянием, и на мгновение Хейзел забыла, где она, что ночь холодна, а вокруг кладбище. Свет свечи сделал лицо Джека загадочным и прекрасным, а его контуры столь четкими, что Хейзел ощутила настоятельную потребность обвести их, отчеканить этот профиль на монетах. А затем взгляд девушки упал на тело, и кровь застыла в ее жилах. Вместо глаз у покойника были пустые глазницы, чернеющие на лице гротескными провалами, с копошащимися в них личинками. Но, что еще страшнее, веки были пришиты. Тонкой черной нитью, которая аккуратным крестом соединяла верхнее веко с бровью, а нижнее – со щекой. Это делало покойника похожим на кошмарную марионетку. Ничего хорошего не выпало на долю этого человека, и что бы с ним ни случилось, его заставили на это смотреть. Джек перекрестился. – Что это? – прошептал он. – Я не знаю, – ответила Хейзел, – но это не римская лихорадка. Из потрясенного оцепенения их вывел какой-то шум. Шорох листвы. А затем и движение в тени деревьев. Человек. – Вниз! – шикнул Джек на Хейзел и столкнул в могилу, которую они раскопали. Он спрыгнул следом и опустил голову, чтобы их не было видно снаружи. Оба замерли бок о бок в узкой яме. На лбу Хейзел выступили бисеринки пота. Правая щека была измазана в грязи. – Там кто-то есть? – прошептала она. – Я не знаю. Они подождали, затаив дыхание. Вокруг тишина. А затем заскрипел дерн под сапогами. Шаги. Кто-то ходил по кладбищу. Хейзел и Джек, вскинув головы, посмотрели друг на друга, и их лица оказались так близко, что Джек разглядел капельку пота над бровью Хейзел. – Скорее всего, это просто смотритель, – прошептал Джек. – Обычный ночной обход. Но хоть он и говорил уверенно, сердце его упало. Смотрители обычно не работают после полуночи. – А может, священник вышел прогуляться? Джек не знал. Он жестом показал, что нужно сесть, дабы их головы не были видны, кто бы – или что бы – не было там, снаружи. Яма в земле была как раз такого размера, чтобы они оба могли сидеть бок о бок, пусть даже их колени упирались в земляные стены могилы. Червь выполз из стены прямо у глаза Джека, и тот инстинктивно отшатнулся, подвинувшись ближе к Хейзел. Она обняла колени, стараясь дышать как можно тише. Шаги – а теперь это точно были шаги – двигались в их сторону, подбираясь к укрытию Джека и Хейзел. Глаза Хейзел расширились. – Тело! Они оставили его лежать на траве без одежды. Если тот, кто там, снаружи, увидит его… – Забудь, – шепнул Джек. – Там все равно слишком темно, чтобы разглядеть его. Но Джек не стал добавлять, что, если тот, кто снаружи, подойдет достаточно близко, чтобы увидеть тело, он легко сможет заглянуть в разрытую могилу и обнаружить их двоих, трясущихся от ночной прохлады. Теперь шаги были невероятно близко: скрип сапог по влажной траве звучал так четко, словно их владелец был в паре рядов отсюда, но ни Джек, ни Хейзел не рискнули проверить. И это были не одни сапоги; Хейзел прислушалась, а затем показала Джеку три пальца. Между могил прогуливались бок о бок по меньшей мере три человека. Люди остановились. Джек и Хейзел снова посмотрели друг на друга. У них не осталось путей отступления. Они могли бы сбежать, но на то, чтобы выбраться из ямы, требовалось время, за которое их могли бы окружить, к тому же противников могло быть больше. – Все в порядке, – прошептал Джек. – Что бы ни было, все будет хорошо. Он, не раздумывая, поднял руку и обнял Хейзел. Она посмотрела на него, слабо улыбнувшись. Хейзел поерзала и услышала, как ее подошва шаркнула по дереву. Они прокопали землю до самого гроба. Но сейчас с этим ничего нельзя было поделать. Они могли лишь сидеть и ждать, в надежде, что люди наверху не подойдут настолько близко, чтобы увидеть яму в земле с парой сидящих в ней потрясенных ребят. Хейзел прижалась плечом к плечу Джека, отчасти спасаясь от промозглой сырости, исходящей от земляных стен, но в основном из-за того, что его тепло – его успокаивающее присутствие – позволяло меньше дрожать от страха. Это помогало ей держаться. Они были здесь вместе. И что бы – или кто бы – ни ждал их снаружи, никому из них не придется столкнуться с этим в одиночку. Судя по ощущениям, они целую вечность просидели без движения, прислушиваясь к то удаляющимся, то приближающимся шагам. У Хейзел болели все мышцы, но шевелиться она не осмеливалась. Наконец звуки шагов полностью стихли. Теперь тишину нарушали лишь трели какой-то ночной птицы и свист ветра среди надгробий. Несмотря на это, Джек и Хейзел не двигались, прижавшись друг к другу в сырой яме на крышке гроба. Тонкий серп луны появился в небе, острый как скальпель, и в его свете Хейзел изучала лицо Джека: веснушки, усыпавшие нос, странные, как у коршуна, глаза, тонкую линию губ и ресницы длиннее и темнее, чем у нее, загибавшиеся почти до постоянно нахмуренных бровей. Джек, почувствовав ее взгляд, обернулся. – Интересно, если… Хейзел потянулась вперед и поцеловала его. Она не предвкушала этот момент, даже не представляла, как все будет, но стоило ему, повернувшись, оказаться в паре дюймов от нее, ее потянуло к нему как магнитом. Непреодолимое влечение, и ее холодные губы ищут его теплые. Джек потрясенно распахнул глаза, но затем, проглотив остаток фразы, ответил на поцелуй, страстно и нетерпеливо. Обняв Хейзел, Джек целовал ее так, словно она была его единственным источником воздуха. Его руки зарывались в ее волосы, скользили по шее, гладили скулы. Кончиками пальцев он обвел бархатистые мочки ее идеальных ушек. Ни один из них даже не представлял, что все будет так, как и должно быть, – естественно. Словно, только найдя губы друг друга, они обрели себя, словно самой судьбой этот момент был подарен им, напуганным и замерзшим в наполовину раскопанной могиле, чтобы они сблизились. Когда Хейзел оторвалась от Джека, ее лицо пылало. – Прошу прощения, – сказала она.